100 великих любовниц, стр. 87

Аристократический облик актрисы будоражил воображение. Вот одна из забавных историй в её биографии. Богатейший фермер, некий Эдгар Донн, постоянно писал ей письма, приезжал в Голливуд, чтобы увидеть её, но ничего не выходило. В 1936 году он написал завещание: «Моя земля, мои владения, всё моё состояние завещаю Грете Ловисе Густафсон, звезде кино, известной в мире как Грета Гарбо, и больше никому». Спустя десять лет он умер. Ему было около семидесяти. Его адвокаты пытались связаться с актрисой, через пять месяцев они получили от неё коротенькое письмо о том, что она принимает наследство, но просит передать его в Фонд милосердия. Вспомнить человека, писавшего ей письма, она не смогла, ей писали миллионы. Впоследствии Фонд милосердия продал этот участок за баснословные деньги: в земле обнаружили залежи нефти.

Гарбо стали часто видеть в обществе Мерседес де Акоста, голливудской сценаристки, известной своими лесбийскими наклонностями. Это породило разнообразные кривотолки, которые усилились после того, как в 1960 году Акоста опубликовала мемуары, в которых были слова: «Как я могу описать эти шесть недель, проведённые в горах с Гретой? Только шесть недель, но они значат больше, чем вся моя жизнь». Гарбо страшно разозлилась на Акоста и больше никогда с ней не встречалась. Издатели предлагали Акоста опубликовать их переписку, но она благородно отвергла предложение и сдала письма на хранение.

В 1937 году у Гарбо начался бурный роман с дирижёром Леопольдом Стоковским. Он был старше её на 23 года. Гарбо называла его «Стоки». Они вместе путешествовали по Европе, скрываясь от преследовавших их журналистов.

Вскоре Стоковский разошёлся с женой и уехал в Италию. Гарбо в это время находилась в Швеции, на озере недалеко от Стокгольма. Там она получила приглашение Гитлера посетить Германию. Фюрер был поклонником её таланта. После смерти актрисы в её архивах была обнаружена запись: «Следовало отправиться в Берлин, захватив с собой пистолет, спрятанный в сумочке. Я могла убить его очень легко. Это разрешило бы все проблемы, и, может быть, не было бы войны, а я стала бы героиней масштаба Жанны д'Арк. Хотя я не политик и, наверное, война началась бы при всех обстоятельствах».

Из Швеции Гарбо переехала в Италию и проводила время со Стоковским. Но на предложение выйти замуж Грета ответила отказом. «Смешно думать, что я могу пойти с кем-то к алтарю», — заявила она журналистам. Вскоре дирижёр женился на молодой Глории Вандербильт, наследнице миллионов…

Тем не менее очень крепкая, хотя и неофициальная связь с промышленником Джорджем Шли продолжалась около 20 лет. Многие поражались, что связывает красавицу-актрису с этим невзрачным мужчиной, одетым в плохо сшитые костюмы, в то время как его женой была знаменитый модельер Валентина. По-видимому, Грете он напоминал Стиллера, бога и наставника её юности. Всю жизнь она тяготилась своей инертностью, пыталась прислониться к тем, кто мог подталкивать её вперёд, взять на себя её заботы. Гарбо передала Шли право распоряжаться своими деньгами, делать вложения, покупать антиквариат.

Он завещал Грете почти всё своё громадное состояние. Она получила акции бумажной промышленности, дома в Италии и Южной Франции. «Деньги идут к деньгам» — капитал Гарбо продолжал увеличиваться даже помимо её воли.

Среди любовников Гарбо числился и Сесил Битон — знаменитый фотограф, создавший в пятидесятые годы серию её фотопортретов, свидетельствовавших о том, что бывшая актриса остаётся самой красивой женщиной мира. Особая загадочность этой связи в том, что Сесил был гомосексуалистом и сторонился женщин. Когда же в своей книге Битон имел неосторожность рассказать об отношениях с Гарбо, она прекратила с ним общаться, как когда-то и с Акоста. Но с Битоном перед его смертью она всё-таки помирилась.

Со временем квартира Гарбо на 52-й авеню превратилась в «антикварный магазин». Прекрасные картины были запакованы в ящики. Спальня была обставлена мебелью XVIII века, но спала она на современной кровати. Одевалась, как в униформу — мужской жакет или пальто, длинный шарф, низко надвинутая на глаза шляпа, чёрные очки, туфли на низком каблуке. Любимым времяпрепровождением были пешие прогулки. Читала мало, любила смотреть телевизор. В конце жизни пристрастилась к просмотру картин со своим участием, но говорила о себе в третьем лице: «Она была хороша…»

В 1987 году Грета Гарбо перестала выходить из квартиры, в следующем году перенесла инфаркт. 15 апреля 1990 года Гарбо скончалась, оставив своё огромное состояние дочери брата.

Она ушла из жизни, оставшись для миллионов недосягаемой мечтой, символом красоты и тайны.

Лу Саломэ (1861–1937)

Её предки по отцовской линии были французами. Отец Лу, Густав Карлович, был профессиональным военным родом из Прибалтики, служил верой-правдой русскому престолу и завершил свою карьеру в генеральском чине и с дворянским титулом. Мать происходила из семьи немецкого фабриканта. Родным языком Лу (родные и близкие звали её Лёлей) был немецкий, русский же она знала плохо. Детство её протекало в замкнутой аристократической среде российской столицы. В 19-летнем возрасте, подобно многим русским девушкам той поры, лишённым возможности получить образование в России, Лу уехала в Западную Европу; недолгое время она посещала лекции в Цюрихском университете. Её особенно привлекали такие области знания, как религиозная философия и психология.

Незаурядный независимый ум и внешняя привлекательность открыли ей доступ в избранный круг западноевропейской интеллектуальной элиты. Весной 1882 года в Риме через писательницу Мальвиду фон Мейзенбург (известную своей близостью к семье Герцена) Лу познакомилась с Фридрихом Ницше.

Лу Саломэ было двадцать лет (Ницше — уже около сорока), и в путешествии по Европе её сопровождала матушка, которая следила не столько за дочерью, чей вольный нрав не терпел ни малейшего надзора, сколько за её гардеробом. А также за инкрустированным слоновой костью дорожным сундучком с книгами, среди которых были и сочинения Фридриха Ницше.

«То, что я желаю сейчас, — писал Ницше Мейзенбург, — так это прежде всего хорошую жену; тогда я получу от жизни всё, что желал бы от неё, а остальное уже моё дело».

Ницше прибавлял, что говорит он это по величайшему секрету, и преданная Мейзенбург держала язык за зубами, но сама ни на минуту не забывала о заветном желании своего болезненного друга (у Фридриха с малолетства было никудышное здоровье) и, когда судьба свела её с незаурядной девушкой из России, решила воплотить его мечту в жизнь. Оставалось познакомить их, благо Ницше, как и «молодая русская», путешествовал в то время по Италии, но опытная Мейзенбург не желала пускать дело на самотёк и провела большую подготовительную работу.

До поры до времени работа эта была направлена исключительно на юную генеральскую дочку. Ей рассказывали, что за необыкновенный человек Фридрих Ницше. Какой выдающийся ум! Какое золотое сердце! В доказательство г-жа Мейзенбург доставала из шкатулки, с которой никогда не расставалась, его письма и кое-что зачитывала вслух.

«Я понял, что единственное, что люди уважают и пред чем преклоняются, — это вполне благородный поступок. Никогда никакой сделки со своей совестью».

У растроганной Лу блестели глаза. Она тоже жаждала благородного поступка, она тоже не терпела сделок с совестью — словом, она хотела увидеть Ницше, и чем раньше, тем лучше.

В апреле 1882 года, откликаясь на настоятельные призывы своей названной матери, он прибыл в Рим. Со всевозрастающим интересом выслушал её подробнейший рассказ о необыкновенном существе из России и на другое утро дисциплинированно явился в указанный час в собор Св. Петра.

Разочарование не постигло философа. «Её острый ум напоминает зрение орла, — восторженно писал он другу, — её душа смела, как лев, а между тем это чрезвычайно женственное дитя, которое, может быть, недолго проживёт».