100 великих любовниц, стр. 79

Даже теперь, перешагнув своё тридцатилетие, она могла соперничать по красоте с более молодыми женщинами.

Один из поклонников Авроры, уже знакомый нам герцог Антон-Ульрих фон Вольфенбюттель, увенчанный ею короной Аполлона за стихи и к этому времени овдовевший, сделал ей в 1704 году официальное предложение выйти за него замуж и позднее повторил его. Но из этого ничего не вышло, и Аврора продолжала играть уже привычную роль отцветающей светской дамы, вынужденной постоянно вести нелёгкую борьбу за достойное существование.

Между тем Аврора продолжала быть в центре внимания высшего общества. Отстаивая интересы Кёнигсмарков, она обратилась к золовке Карла XII, герцогине Голштейн-Готторпской, которая после смерти Анны-Доротеи фон Заксен-Ваймар была выбрана аббатисой Кведлинбургского монастыря. Аврора надеялась с её помощью добиться возвращения своих шведских поместий. Её собственное отношение к монастырю осталось прежним. Она проиграла в борьбе со своими высокопоставленными соперницами в Кведлинбурге и должна была удовлетвориться назначением на пост пробстины. Она чувствовала себя не в своей тарелке в монастыре и охотно покидала его, как только появлялись деньги, чтобы отправиться в путешествие. Однако, как только красота стала увядать, а деньги иссякать, Августа превратилась в домоседку. Сын её тем временем рос и довольно рано во многом стал похож на своего отца, с которым у него так и не сложилось доверительных отношений. Ей пришлось пережить скороспелый брак и быстрый развод её Морица, его курляндскую авантюру, в результате его легкомыслия закончившуюся так же неудачно, как польская — для его отца, и отъезд в Париж, однако она не дожила до его победоносного восхождения как полководца на французской службе…

На сороковом году жизни это была всё ещё красивая статная дама, хотя несколько располневшая, сохранявшая постоянную доброжелательность во всех жизненных передрягах. Она по-прежнему получала множество галантных писем, однако все её мимолётные и глубокие увлечения как и прежде покрыты мраком. Некий граф фон Фризен писал ей: «Как только мне будет оказана милость пребывать в Вашем обществе не на общих основаниях, как до сих пор, Вам будет достаточно только бросить на меня взгляд, чтобы я кинулся выполнять всё, о чём бы он меня ни попросил… Всё то время, что я провожу вдали от Вас, я считаю напрасно прожитым и очень скучаю… Я строю многочисленные планы, и только от Вас зависит их осуществление… Примите мои горячие заверения в глубочайшем почтении и благодарность, с которыми я остаюсь Вашим навсегда преданным рабом».

Однажды герцог Людвиг-Рудольф Брауншвейгский послал ей тушу оленя, заявив при этом, что не мог найти ей лучшего применения, чем подарить богине и нимфе. На её благодарственное письмо он ответил: «У оленя не могло быть лучшей судьбы, чем быть съеденным в настоящем храме, принадлежащем такой красоте… С гончими собаками охочусь я по лесам за моей богиней, и эта богиня — Вы, прекрасная Аврора… И Вы, Аврора, мне дороже самого Солнца…»

Покой её кведлинбургской жизни иногда нарушался высокопоставленными визитёрами, и особое удовлетворение доставил ей приезд сына царя Петра Великого Алексея с невестой, дочерью почитателя Авроры Людвига-Рудольфа Брауншвейгского, со всей его семьёй и другими важными вельможами.

В последующие годы она почти не выезжала из Кведлинбурга, радовалась любому визиту, постоянно принимала у себя гостей, играла и пела на устраиваемых ею самой концертах и продолжала по мере возможности свою прежнюю великосветскую жизнь, к негодованию набожных монастырских дам, всё больше страдая от охвативших её недугов: астмы и водянки.

В последние годы жизни появились сочинённые ею стихи, вошедшие в «Северный фимиам, или Сборник стихов шведских женщин». После того как в конце 1727 года её состояние значительно ухудшилось и врачи не могли ей ничем помочь, она написала завещание и умерла в ночь с 15 на 16 февраля 1728 года.

Наследство от неё осталось очень скудное: небольшая, но хорошая библиотека, много нотных тетрадей, несколько драгоценных украшений, 52 талера денег и очень много долгов в разных городах и странах. Её завещание пропало, и адвокат её сына Морица обвинял людей Левенхауптов в его похищении.

Её саркофаг из белого мрамора, поставленный во второй саркофаг, обитый чёрным бархатом с золотой тесьмой, был постоянно открыт, чтобы удовлетворять любопытство посетителей — через много лет после её смерти увидеть прекрасную Аврору, которая была известнейшей великосветской дамой и быстро забытой возлюбленной повелителя, имевшего самый блестящий в Европе того времени двор. Она также была матерью великого полководца. Его беспокойная и горячая кровь проявилась у одного из потомков, в честь его матери тоже названной Авророй — у Авроры Дюпен, знаменитой писательницы Жорж Санд…

Маргарита-Полина Фуре (Белиль) (1778–1869)

Во время египетской кампании, в сентябре 1798 года, когда Наполеон I ехал верхом в сопровождении своего генерального штаба на праздник, организованный недалеко от Каира, дорогу пересёк отряд солдат, верхом на ослах весело возвращавшихся в город с каких-то работ. Среди них была голубоглазая блондинка; ветерок, играя её платьем, открывал очаровательные ноги. Её серебристый смех заставил обернуться Бонапарта, который уставился на неё, как говорят, «ошеломлёно и восторженно».

Вечером, возвратившись в свой дворец, он спросил о встреченной молодой женщине. Адъютант быстро вернулся с подробным докладом: «Это гражданка Полина Фуре, которая в мужском костюме приехала в Египет со своим мужем. Ей всего двадцать лет, но она пересекла пустыню под палящим солнцем без единой жалобы, хотя и крепкие солдаты падали на этом пути обессиленные. Весь 22-й стрелковый полк, где служит её муж, влюблён в неё, но относятся к ней с уважением. Она и муж — идеальная пара».

Маргарита-Полина Белиль, ученица модистки в Каркасоне, женила на себе племянника своей хозяйки, хорошенького лейтенанта 22-го полка конных егерей и стала госпожой Фуре. В самый разгар медового месяца её муж получил приказ отправляться в Египет.

…На одном из праздников два молоденьких лейтенанта главнокомандующего, Мерлен и Евгений Богарне, показывали друг другу госпожу Фуре; они восхищались ею так шумно, что Бонапарт тоже обратил на неё внимание. В тот же вечер он снова встретил её в Tivoli egyptien, бросив на неё выразительный взгляд, подошёл к ней, говорил любезности, долго стоял около неё. Потом в дело включились услужливые люди, в которых не было недостатка.

Расчёт ли то был или добродетель, но дама не сдалась сразу. Понадобились уверения, объяснения, письма, богатые подарки. Наконец дело наладилось. 17 декабря Фуре получил приказ доставить (на этот раз в одиночестве) на корабле «Охотник» в Италию депеши Директории; в Париже он должен был повидать Люсьена и Жозефа Бонапартов, после чего вернуться в Дамьетт. Он вернулся скорее, чем думали.

Тотчас же после отъезда Фуре Бонапарт пригласил его жену, а также многих других французских дам на обед. Она сидела рядом с ним, и он очень любезно потчевал её. Но вдруг, симулируя неловкое движение, опрокинул на неё графин с водой и увлёк её в свои апартаменты под тем предлогом, что ей необходимо привести в порядок туалет. Приличия были соблюдены. Только отсутствие генерала и госпожи Фуре длилось слишком долго, чтобы гости, оставшиеся за столом, могли сомневаться насчёт действительного характера происшествия.

Последние сомнения улетучились, когда увидели, что спешно меблируется дом по соседству с дворцом Эльфи-Бей, в котором жил Бонапарт. Полина только что успела поселиться в нём, как неожиданно вернулся Фуре.

…«Охотник» поднял паруса 28 декабря и на другой же день был захвачен английским судном «Лев»; у англичан, прекрасно осведомлённых о том, что творится во французской армии, хватило ехидства отпустить Фуре, взяв с него слово, что он не будет служить во враждебной армии, пока длится война.