100 великих любовниц, стр. 104

Это обращение тронуло Людовика XV. Уже через месяц он отправился во Фламандию, чтобы взять командование в свои руки… Но поскольку он не мог расстаться с де Шатору, то взял её с собой, что породило множество сплетен. Народ считал, что король выставляет армию на посмешище. И осмелился высказать ему своё неодобрение.

В одном из городов с Людовиком случился казус. Поужинав у де Ришельё, он решил провести вечер с герцогиней. Надеясь остаться незамеченным, монарх вышел через потайную дверь. Но поджидавшие его горожане принялись кричать во всё горло: «Да здравствует король! Да здравствует король!»

Смущённый Людовик XV быстро нырнул в садик, но зеваки продолжали следовать за ним. Монарху пришлось бежать по улицам под иронические окрики, а де Шатору — спать в этот вечер в одиночестве…

Чтобы избежать в будущем подобных ситуаций, Людовик XV распорядился выделить герцогине соседний с его резиденцией дом с тайным ходом от одного особняка к другому. Во всех городах Фламандии рабочие стали, посмеиваясь, прорубать стены… В Меце, к несчастью, не удалось найти два подходящих для этого дома. Фаворитка остановилась в аббатстве Сен-Арну, король — на той же улице, но чуть дальше. Де Шатору, которая не могла долгое время обходиться без любви, не могла сдержать слёз. Тогда епископ нашёл выход: из досок выстроили галерею, соединившую любовников.

«Эту галерею, — радостно объяснял он жителям Меца, — соорудили, чтобы облегчить королю поход к церкви!»

Но горожане сразу догадались, для чего предназначалась галерея. Некоторые добавляли даже, что если Людовик XV приехал в Мец, чтобы подать дурной пример провинциалкам, то лучше бы он оставался в Версале.

В начале августа 1744 года король был приглашён герцогом де Ришельё на изысканный ужин. На нём присутствовали все придворные дамы, сопровождавшие фаворитку. Было безумно весело. «И там, — писал мемуарист, — мсье де Ришельё чаще держался за зад своей соседки, чем за ложу». Счастливый король — ведь он мог на несколько часов забыть о тяготах войны — был почти весел и любезен со всеми дамами. Герцог де Ришельё разошёлся, и в его голове мелькнула шальная мысль — проводить Людовика XV, де Шатору и мадемуазель де Лорагэ, сестру фаворитки и бывшую любовницу короля, в отдельную комнату, где стояла огромная кровать. Ришельё предусмотрительно закрыл всех троих. Разумеется, никто никогда не узнает, что же там произошло. Но последствия были плачевны. На следующий день король слёг — врач определил у него лихорадку.

В Меце поднялась паника. Горожане молились, ставили свечи, распевали псалмы. Людовик XV, содрогаясь от мысли о скорой кончине, послал за духовником, отцом Перюссо. Этот хитрый иезуит, один из тех, кто ненавидел де Шатору, предварительно договорившись с епископом Суассонским Фитц-Джеймсом, решил воспользоваться случаем… Приблизившись к постели больного короля, он немедленно перешёл в наступление: «Если вы хотите получить последнее причастие, прогоните вашу сожительницу».

Два этих почтенных прелата сменяли друг друга до самого вечера и в конце концов сломили короля. В семь часов, чувствуя, что силы покидают его, он согласился, прошептав: «Пусть она уедет далеко, всё равно куда…»

Епископ тотчас же поспешил в комнату, где де Шатору и её сестра с тревогой ожидали известий. «Они услышали, как открылась двустворчатая дверь, — писал герцог де Ришельё, ставший свидетелем этой сцены, — и увидели, что к ним направляется Фитц-Джеймс; глаза его сверкали, когда он объявил: „Король приказывает вам, мадам, сейчас же покинуть этот город!“»

Он вышел, чтобы немедленно отдать приказ о разрушении деревянной галереи, соединявшей апартаменты короля и герцогини, дабы народ узнал о происшедшем разрыве: «Словно громом поражённые, — писал далее Ришельё, — сёстры, застывшие, только что не умершие, ничего ему не ответили».

Герцог де Ришельё знал страсть короля к мадам де Шатору. Он дал понять, что от имени короля воспротивится их отъезду, и всю ответственность за это взял на себя. Фитц-Джеймс настаивал на своём: короля будут соборовать лишь после отъезда сестёр.

В то время как Людовик XV получал последнее причастие, мадам де Шатору с сестрой спасались бегством под градом оскорблений и угроз. Вслед им бросали камни, запускали вёдра с водой и даже «ночные горшки, наполненные мочой». В Коммерси толпа готовилась разбить карету и разорвать сестёр в клочья. Если бы не вмешательство городского управляющего, это, несомненно, удалось бы. На всём пути крестьяне осыпали женщин грязными ругательствами, считая их виновницами болезни короля. Самые страшные оскорбления предназначались де Шатору…

Однако, перезрев свой позор, до Парижа она так и не доехала, объяснив это в письме герцогу де Ришельё, своему доверенному лицу: «Думаю, что король набожен, пока он беспомощен… Когда немного поправится, он сразу же обо мне вспомнит, он не устоит — непременно заговорит обо мне, и тогда уж как-нибудь мягко и осторожно расспросит у Бебеля или Бишельё, что со мною сталось. Они же на моей стороне — дело моё будет выиграно. Верю, что короля вылечат и всё уладится. Я не еду в Париж. Поразмыслив как следует, я решила остаться с сестрой в Сент-Менехулде».

В то время как де Шатору остановилась в Сент-Менехулде, в Мец приехала обеспокоенная королева. Застав короля в постели, она разразилась рыданиями и «целый час» провела рядом, обнимая его и жалея. Король считал себя обречённым. Он мужественно претерпел эти проявления чувств и даже в минуту слабости покаянно произнёс: «Мадам, я прошу у вас прощения за скандал, которому я виной, за всё горе и печали, что я вам причинил».

Угрызения совести положительно сказались на состоянии его здоровья — уже через неделю ему стало лучше. Эта новость вызвала взрыв ликования во всём королевстве. Повсюду зазвонили колокола… Народ так радовался за своего короля, за дорого Людовика XV, что с этих пор прозвал его Любимым.

Королева наивно полагала, что он вернётся к ней и будет делить с ней ложе, как в старое время. Она мечтала об этом… но быстро протрезвела. Как только к королю вернулись силы, он стал громко жаловаться: нечестный духовник коварно воспользовался его болезнью, его беспомощностью и вынудил недостойно поступить с «особой, чья вина заключалась лишь в чрезмерной любви к нему». Целый месяц он только и думал, что о своей герцогине. Наконец 14 ноября в десять часов вечера, не в силах больше сдерживаться, он тайно покинул Тюильри и отправился на улицу Бак к ней домой. «Он желал, — писал де Ришельё, — вновь вдохнуть её очарование; решил без посредников узнать условия её возвращения ко двору; жаждал получить прощение за всё происшедшее во время его болезни в Меце».

Войдя к де Шатору, король был неприятно удивлён: огромный флюс обезобразил лицо молодой женщины. Разумеется, он сделал вид, что ничего не заметил… Он просил вернуться её в Версаль.

Красавица, однако, оказалась злопамятной: «Я вернусь лишь при условии, если герцог де Буйон, герцог де Шатийон, Ларошфуко, Балерой, отец Перюссо и епископ Суассонский будут изгнаны».

Король, горевший желанием возобновить близость с герцогиней, согласился на все её требования. Для пущего примирения, счастливые, они немедленно возлегли на ложе страсти. «Мадам де Шатору, — рассказывал Ришельё, — решила доказать поистине без страха и упрёка любовнику своё расположение. Трудное путешествие, необычные волнения, сложные противоречия и долгое воздержание донельзя их распалили. Они были так возбуждены, так несдержанны, что король оставил свою возлюбленную с приступом сильной головной боли и с высокой температурой. Она серьёзно заболела». Бедняжка не смогла от этого оправиться — через две недели она умерла. Такова её судьба.

Цзян Цинн (1914–1991)