Огнедева, стр. 16

— А что оказалось?

— Да ради богов своих стригутся, что ли, я не поняла. Велем, ты знаешь, уже одну себе раздобыл!

— Невесту?

— Да нет, какая она ему невеста! Робу одну, из тех полонянок. Вестмар ему ее сам отдал, не поверишь — на ложку липовую обменял! Она помирала почти, мы ее еле выходили.

— Жаль, не к нам такой добрый человек зашел! — смеялся Вольга. — У нас, правда, тоже есть гость варяжский, да не торговый, а слышь, тамошний князь! Товара совсем мало привез, искал кого-то. Да кого искать, если на это лето он сам у нас первый! Чудной такой!

По пути стрый Войнята передавал приказ снаряжать ополчение всем поселениям, через которые проезжал, и все, кто за вечер и ночь собрался, присоединялись к плесковскому полку.

Имея всего два десятка своей дружины, Вольга теперь уже вел за собой почти сотню вооруженных воинов. Каждый род имел своего старейшину, но даже бородатые отцы советовались с Вольгой и были довольны, что он среди них: молодой парень старинного княжеского рода воплощал самого Ярилу, бога юных воинов — белых волков, сейчас, весной, вступающего в пору наибольшей силы. И Дивляна охотно подтвердила бы, что сам Ярила не мог быть более красив и удал, чем Волегость Судиславич!

Дивляна смотрела на воинство и подавляла улыбку, замечая где-нибудь серьезное, почти мальчишеское лицо иного ратника, у которого слишком большой отцовский шлем, тоже оставшийся со времен варяжской войны, за неимением подшлемника был надет прямо на заячью шапку.

Что делается в Ладоге, тут пока никто не знал. То ли еще не дошла русь, то ли вести переносить уже некому… Но Ладога, когда до нее добрались, оказалась цела и невредима. Встречные рассказывали, что битвы еще не было, дружина стоит под копьем, русь не появлялась, но вот-вот будет. Возле мыса Вольга пошел здороваться с Домагостем, а Дивляна отправилась домой.

Глава 5

Ладога заметно опустела — эта пустота тревожила, и Дивляна невольно ускоряла шаг, почти бежала, торопясь увидеть своих. Сперва она заглянула в просторный отцовский дом, но там толпились чужие люди, ратники из окрестных сел: одни грелись у печи и отдыхали, в то время как другие несли дозор на мысу. Все двадцать Вестмаровых рабынь были пристроены варить каши и похлебки, среди них мелькала и Ложечка. Свою мать Дивляна нашла возле Никани, в избе, которую Домагость поставил Доброне после женитьбы.

— Ну, кто родился? — первым делом выкрикнула запыхавшаяся Дивляна, увидев на руках у Молчаны запеленутый сверток.

— А ты откуда? — Милорада в изумлении подняла брови, потом встала. — Что с вами? Встретили кого? Живы? Остальные где?

— Ничего не случилось. Остальные поехали. Я одна вернулась, — торопливо пояснила Дивляна. — Вольгу встретила… с дружиной. У него своих два десятка, и еще сотню по дороге подобрали… привели. Вольгаплесковский, князя Судислава сын… Помнишь его? Пошли к мысу… Отец там? Ну, кто родился-то?

— Мальчик у нас, внучок. — Милорада улыбнулась, но тут же снова нахмурилась. — Вольгу плесковского встретила, говоришь? Я-то помню, да вот не пойму, зачем тебе-то назад ехать, если и встретила? Дорогу, что ли, показывать? А то он сам на Волхове заблудится?

— Я… Не хочу я никуда ехать, когда ты здесь. — Дивляна наконец перевела дух и опустила глаза, потому что оправдаться на самом деле было нечем. Под строгим взглядом матери она опомнилась, устыдившись своего сумасбродства и своеволия.

— Хочу, не хочу! На рабском рынке в Бьёрко будешь рассказывать, чего хочешь, чего не хочешь! — возмутилась Милорада. — Ты совсем дурочка у меня, что ли? Драть тебя некому!

— Тебе здесь можно, а мне нельзя, да? А как назвать, Доброня не решил еще? Отец что говорит?

— Да я же из-за Никани осталась! Кабы не она, убежала бы быстрее вас, дураков! — Мать с досадой кивнула на невестку, потом опомнилась и со спокойным лицом продолжала: — А, ладно, где наша не пропадала! Ничего с нами не случится, боги милостивы, это я так, на всякий случай… Дружина у нас хорошая, вон еще полторы сотни пришли, да мы этих чуд-юд заморских в Волхове перетопим!

Дивляна знала, что это все говорится для спокойствия Никани, но облегченно вздохнула. Быстро обернувшись, мать сделала ей страшные глаза, и Дивляна тоже улыбнулась.

— Вольга же меня привез, — сказала она. — Значит, тоже знает, что здесь не опасно. Иначе разве бы он меня повез сюда? Что он, дурной совсем?

— Вольга! — проворчала мать. — Рано Вольга тобой распоряжаться стал, отец еще вздует его за такие дела!

— Да чего он сделал!

— А кабы сделал чего, тогда еще не тот разговор был бы!

Но Дивляна знала, что мать ворчит и ругается не всерьез. Еще на той свадьбе в Словенске все соглашались, что Вольга — молодец хоть куда, жених на зависть, да и зять не самый плохой — ведь плесковским князем будет! У его отца других наследников нет, плесковичи его любят — кому же и княжий меч вручить после Судислава, как не ему? И едва ли Милорада на самом деле может возражать против склонности дочери к такому парню — ворчит просто, потому что старшим положено ворчать, если молодежь пытается устраивать свои дела, их не спросясь.

Успокоившись, Дивляна уселась на ларь, сняла платок, отвязала от пояса гребень и стала расплетать косу. Она еще была полна впечатлений от встречи с Вольгой, ей вспоминался звук его голоса, тепло его рук, блеск глаз. Все это было ее сокровищами, и она перебирала воспоминания, как драгоценности в ларце. Душевный подъем наполнял девушку теплом, все в ней пело от сознания, что они увидятся снова, сегодня же, и завтра, а потом еще и еще… О битве, в которую он вот-вот отправится, она совсем не думала.

…Кто-то вдруг тронул ее за плечо. Дивляна открыла глаза и увидела склонившуюся над ней мать.

— Вставай! — позвала Милорада. — Идут уже.

— Кто идет? — Дивляна села на лежанке.

Летом, когда не было нужды в печке, она с сестрами и челядинками спала в повалуше — просторном чердаке, куда вела лестница из сеней. Стоять в полный рост здесь можно было только в самой середине, а вдоль стен было устроено несколько лежанок. Тут же помещались большие лари с одеждой и заранее заготовленным девичьим приданым. Сейчас, когда дети и часть челяди уехали, в повалуше спали и сами Домагость с Милорадой, чтобы освободить внизу место для собравшихся ратников. Собственный дом теперь ничем не отличался от гостиного двора, и Дивляна уже почти привыкла везде натыкаться на чужих людей. Весенней ночью было еще прохладно, и она спала, забившись под овчинное одеяло, во всей одежде, в двух рубашках и кожухе.

Она огляделась: отца не было, мать стояла рядом с лежанкой полностью одетая.

— Гонец прискакал от Творинега — идут с Волхова находники. Отец дружину к мысу повел. Одевайся. Пойдем сейчас к Зубцову двору, а оттуда, если что, прямо в лес побежим. Принесла вот тебя нелегкая назад! — Милорада в сердцах всплеснула руками. — За тебя еще голова болит, будто Никани мне мало!

Никаня, к счастью, перенесшая роды довольно легко, уже вставала. Нынче на рассвете Милорада наскоро провела очистительные обряды, чтобы та могла выйти на люди из бани, где ей по правилам полагалось оставаться целых три седмицы. Молчана уже приготовила ребенка, плотно завернутого, с прикрытым личиком — до трех месяцев новорожденного никто не должен видеть. Тут же под рукой челядинка держала несколько прутьев из веника, чтобы сбить с толку злых духов — дескать, веник старый несу! А что в пеленках, то кому какое дело?

Дрожа от волнения, Дивляна поспешно обулась, подпоясалась, пригладила косу. Вот, опять причесаться некогда…

— Холодно там, одевайся получше, — велела мать. — Да не копайся, русь ждать не будет.

Когда Дивляна торопливо сошла вниз, мать вручила ей заплечный короб, в который собрала съестные припасы, и четыре женщины с младенцем почти бегом пустились к Зубцову двору, крайнему в Ладоге, самому дальнему от реки, почти на опушке леса. Избы, мимо которых они проходили, выглядели вымершими, покинутыми — женщины по большей части уехали, мужчины были сейчас на берегу и ждали врага.