Кома, стр. 52

Чувствуя, как его пульс начинает учащаться, Беллоуз поколебался. С одной стороны, ему хотелось уйти из этого места, которое внушало ему тревогу. Но звук повторился, и Беллоуз направился в глубину холла. В конце холла он свернул направо, в комнату, которая когда-то была столовой. Арматура для газовой люстры все еще висела в центре потолка. Пройдя через столовую, Беллоуз оказался в развалинах кухни" Из нее вынесено было все, остались только голые трубы, выходящие из пола.

Заднее окно было забито досками, как и окна в холле.

Беллоуз едва зашел в кухню, как вдруг почувствовал движение слева от себя и застыл на месте. Его сердце с бешеной скоростью колотилось о ребра. Движение обнаружилось в районе нескольких больших картонных коробок.

Оправившись от первого испуга, Беллоуз быстро подошел к коробкам и ногой поддел их. К его ужасу, из-под коробок выскользнуло несколько здоровых крыс, юркнувших в сторону столовой.

Беллоуз сам удивился своей нервозности. Он всегда считал себя спокойным и думал, что его трудно чем-нибудь потрясти. Но первой реакцией на крыс у него был парализующий страх, от которого он не мог прийти в себя несколько минут. Он постучал ногой по коробкам, чтобы убедиться, что полностью держит себя в руках, и уже собрался возвращаться в столовую, как вдруг увидел еще несколько отпечатков ног на пыли возле коробок. Посмотрев назад на только что оставленные свои собственные следы, он убедился, что найденные отпечатки совсем свежие. Прямо за коробками находилась дверь, приоткрытая на несколько сантиметров. Следы скрывались за ней.

Беллоуз подошел к двери и медленно ее отворил. За ней пряталась тьма и ступеньки, уходившие в нее. Ступеньки вели, скорее всего, в подвал, но быстро пропадали в темноте. Беллоуз полез в нагрудный карман своего белого халата и достал оттуда карандаш-фонарик. Включив его, он обнаружил, что тонкий луч пробивает тьму только метра на два.

Благоразумие кричало ему, чтобы он уходил из этого дома. Но он начал спускаться по ступенькам, скорее чтобы доказать себе, что не боится, чем для того, чтобы выяснить, куда же они ведут. Он был очень напуган. Воображение его работало всегда очень живо, и он вспомнил, какое впечатление производили на него фильмы ужасов. Беллоуз представая себе сцену на подвальных ступеньках из "Психо".

Так он продвигался шаг за шагом, пока луч фонарика не уперся в закрытую дверь. Беллоуз исследовал ее, а затем нащупал ручку. Дверь открылась очень легко.

Беллоуз ожидал, что в помещении могут сказаться хоть какие-нибудь подвальные окна, пропускавшие свет, но там царила полная тьма. Он напряженно вглядывался в тьму, прорезаемую слабым лучом его карандаша-фонарика, пока не понял, что попал в довольно большую комнату. Но его фонарик был плохой подмогой на расстоянии большем, чем два метра. Двигаясь по комнате по часовой стрелке, Беллоуз обнаружил несколько поломанных, но вполне пригодных к употреблению предметов обстановки, включая кровать, покрытую газетами и двумя проеденными молью одеялами. Несколько тараканов, попав под луч света, принялись спасаться бегством.

Здесь был также камин с большой стопкой дров, сложенной в очаге. В очаге был и пепел, что позволяло предположить, что в нем недавно разводили огонь. Беллоуз подошел и вытащил одну из газет, чтобы проверить дату на ней. Газета была за 3 февраля 1976 года.

Бросив газету на пол, Беллоуз увидел еще одну дверь, приоткрытую сантиметров на двадцать. Он направился в ее сторону, но вдруг фонарик без предупреждения погас: его миниатюрные батарейки истощились от длительного использования. Беллоуз выключил фонарик, в надежде, что так он хоть немного подзарядится. Беллоуз находился в темноте столь плотной, что буквально не видел кончика своего носа. И так как в темноте он не мог двигаться, вокруг воцарилась полная тишина.

Такое полное отключение органов чувств в этом зловещем окружении привело к тому, что Беллоуз зажег фонарик гораздо раньше, чем собирался. Луч света стал гораздо сильнее, и Беллоуз смог увидеть белый кафель на полу комнаты, скрывающейся за дверью. Это была ванная.

Беллоуз толкнул дверь. Она с трудом двигалась на петлях, как будто была сделана из свинца. Скудный дрожащий луч высветил туалетный стульчак без сиденья прямо напротив двери. Когда дверь полуоткрылась, Беллоуз наклонился и просунул в нее голову. Справа находилась раковина умывальника. Луч поднялся выше, где на стене висел медицинский шкафчик с зеркалом в дверце.

Беллоуз закричал совершенно непроизвольно. Это был первобытный ответ, шедший из глубины подсознания. Карандаш-фонарик вылетел из его рук на кафельный пол и разбился. Беллоуз внезапно очутился в полной тьме. Он повернулся и побежал по направлению к ступенькам, спотыкаясь по дороге о мебель и падая. Его охватила паника, и он стукнулся о стену, вместо того, чтобы попасть на лестницу. Шаря рукой по стене, он дошел до угла комнаты и понял, что удалился слишком далеко. Он повернулся и пошел в обратном направлении. Только тогда он наткнулся на лестницу и увидел слабый дневной свет сверху.

Он помчался вверх по ступенькам, пробежал сквозь дом и выскочил на улицу. Когда он остановился, его трудная клетка тяжело вздымалась от затрудненного дыхания, правая рука кровоточила: он ее поранил во время падения в темноте. Он обернулся на дом, стараясь реконструировать в воображении то, что там увидел.

Он нашел Вальтерса. В зеркальце медицинского шкафчика Беллоуз увидел Вальтерса с веревочной петлей на шее, висящего на крюке, вбитом в дверь. Лицо Вальтерса было ужасно перекошено и раздуто от застоявшейся крови. Глаза были широко открыты и чуть не выскакивали из орбит. Беллоузу приходилось видеть малоприятные вещи, работая на "скорой помощи", но в своей жизни он не видел более отвратительного зрелища, чем тело Вальтерса.

Среда, 25 февраля

16 часов 30 минут

Сьюзен вошла в деканат с некоторым трепетом, но поведение доктора Джеймса Чепмена быстро ее успокоило. Он, вопреки ее ожиданиям, не был зол, а только озабочен. Он всегда выглядел одинаково – маленький человечек с тщательно причесанными темными волосами, в неизменном костюме-тройке, с золотой цепочкой, на которой висел брелок студенческого общества Фи-Бета-Каппа. Обычно, произнося длинную речь, доктор Чепмен делал паузы и улыбался, но не от избытка эмоций, а для того, чтобы студенты расслабились. Эта его отличительная черта была весьма привлекательной.

Как и должно было быть в университетских стенах, обстановка в кабинете декана была более располагающей, чем в офисах Мемориала. На столе стояла бронзовая антикварная лампа, кресла в черном академическом стиле на спинках имели эмблемы медицинской школы. Пол украшал яркий восточный ковер. На дальней стене кабинета висели фотографии выпускников школы прошлых лет.

Обменявшись с деканом несколькими традиционными приветственными фразами, Сьюзен села напротив доктора Чепмена. Декан снял очки и осторожно положил их на свои бумаги.

– Сьюзен, почему вы не пришли ко мне и не обсудили это дело прежде, чем оно вышло из-под контроля? Прежде всего, это именно то, для чего я здесь нахожусь. Вы таким образом могли избавить от большого количества неприятностей не только себя, но и всю школу. Я стараюсь, чтобы все, по возможности, были довольны. Очевидно, что сделать счастливым каждого невозможно, но я делаю для этого максимум разумного. К тому же, когда возникают такие специфические проблемы, меня необходимо предупреждать. Я должен знать и о том, что дела идут хорошо, и о том, что они идут плохо.

Сьюзен кивнула головой, соглашаясь со словами доктора Чепмена. На ней была одета все еще та самая одежда, в которой она была, когда приключилось это ужасное происшествие в метро. На обоих коленях виднелись ссадины. Пакет с униформой медсестры лежал на коленях. Она выглядела хуже, чем было на самом деле.

– Доктор Чепмен, вся эта история началась так невинно. Первые дни в клинике всегда тяжело переносить, а тут я столкнулась с целой серией необъяснимых случайностей. Мне пришлось много работать в библиотеке. Я начала просматривать литературу по осложнениям анестезии скорее для того, чтобы собраться с мыслями, чем для того, чтобы кого-то поучать. Я думала, что закончу с этим за день-два и вернусь к клиническим занятиям. Но когда я в это втянулась, то узнала информацию, которая меня так поразила, что я думаю теперь... может быть... вы будете смеяться, когда я это вам скажу. Я сама не могу без смущения об этом думать.