Кома, стр. 27

Беллоуз очень сожалел, что он тогда не сказал Сьюзен, что он будет очень обижен, если она пропустит лекцию. В такой маленькой группе отсутствие одного студента, тем более такой яркой девушки, будет очень заметно. Беллоуз нервничал, так как Старк, обходя свои владения, мог зайти и на лекцию. Естественно, он бы поинтересовался, где пятый студент. И что бы Беллоуз ответил? Он подумал, что мог бы сказать, что Сьюзен моется перед операцией. Но цикл только начался, и это было неправдоподобно.

И это беспокойство в конце концов заставило Беллоуза вызвать Сьюзен по системе оповещения, чтобы отменить свое первоначальное согласие на пропуск лекции. Этот был бы плохой прецедент. Беллоуз хотел сообщить ей, чтобы она бегом поднялась на десятый этаж.

Беллоуз про себя решил просить Сьюзен о встрече. Конечно, в связи с этим возникало несколько вопросов, на которые не было ответа, и это действие могло иметь последствия, но риск стоил того. Сьюзен была очень привлекательна, и Беллоуз уже был убежден, что она настоящий динамит. Во всяком случае, она была очень женственной и эмоциональной, в том смысле, как Беллоуз понимал эти качества. У него были довольно устаревшие представления о женственности. Для него занятия хирургией и ординатура стояли на первом месте, таким образом для Беллоуза важнейшим качеством женщины была уступчивость. Он желал бы, чтобы его подруга уважала его работу, так же как и он сам, и приспосабливалась к его жизненному распорядку. В ситуации со Сьюзен самым вдохновляющим для Беллоуза было то, что в ближайший месяц графики их работы и обучения совпадали. К тому же Беллоуз считал Сьюзен чертовски сексуально привлекательной.

Но телефон продолжал молчать под ожидающей рукой Беллоуза. Он вновь нетерпеливо позвонил оператору и велел повторить вызов доктора Сьюзен Уилер с шифром 482. Положив трубку, он принялся ждать. Минуты шли, и Беллоуз начал думать, что со Сьюзен все может получиться не так уж гладко. Может быть, она не захочет с ним встречаться. Может, у нее уже кто-то есть. Шепотом он проклял всех женщин и сказал сам себе, что может прекрасно обойтись без нее. В то же время он понимал, что Сьюзен возбуждала в нем острое чувство соревнования. Он представил себе мягкие изгибы ее бедер и решил позвонить еще раз.

Джералд Келли был настоящим ирландцем, каких еще можно встретить в Бостоне, но не в Дублине. Его ярко-рыжие волосы были густыми и вились, несмотря на то, что ему было уже пятьдесят четыре года. На лице его играл яркий румянец, похожий на театральный грим, нанесенный мазками на скулы. У Келли была весьма представительная фигура, самой выдающейся частью которой было огромное брюхо. Три бутылки горячительного каждую ночь вносили свой вклад в его внушительные размеры. Уже несколько лет пряжка ремня на брюках Келли скрывалась под его нависающим животом.

Джералд Келли работал в Мемориале с пятнадцати лет. Начинал он в хозяйственном отделении, а именно, в бойлерной, начальником которой он являлся в настоящее время. Долгий опыт и склонность к механике привели к тому, что он досконально знал больничное хозяйство. Фактически, он знал все механические устройства в корпусах наизусть. Поэтому-то он и был начальником хозблока и получал 13700 долларов в год. Больничная администрация знала, что он незаменим, и была готова платить ему еще больше, если бы он захотел. Так что обе стороны были довольны.

Джералд Келли сидел за своим столом в котельной и просматривал списки заявок. Его дневная смена состояла из восьми рабочих, и он распределял работу в соответствии со степенью необходимости. А всю работу в самой бойлерной Келли делал сам. Все заявки перед ним были обычной трудовой рутиной, включавшей в том числе и вызов на сестринский пост на четырнадцатом этаже. Этот вызов повторялся, по крайней мере,раз в неделю. Расположив заявки в порядке срочности, Келли начал распределять по ним своих людей.

Хотя в котельной было довольно шумно, особенно для не привыкшего человека, натренированное ухо Келли тонко различало необычные звуки в этой смеси. Поэтому, услышав лязг металла о металл со стороны главного электрического щита, он повернул голову. Большинство людей в этом грохоте не различило бы ничего. Но звук не повторился, и Келли быстро вернулся к своей административной работе. Он не любил писанину, связанную со своей должностью, с большим удовольствием он бы сам пошел чинить раковину на четырнадцатом этаже. Но он понимал, что только четкая организация может поддержать нормальную работу хозяйственной службы. А заниматься каждым ремонтом собственноручно было невозможно.

Лязг повторился еще громче. Келли снова повернулся и обозрел электрическую панель позади котла. Он было вернулся к своим бумажкам, но поймал себя на том, что смотрит прямо перед собой, пытаясь понять, что могло вызвать такой звук. Это был острый, короткий металлический лязг, совершенно чуждый обычным шумам котельной. Наконец любопытство победило, и он отправился к главному котлу. Чтобы подойти к основному электрическому щиту, ему пришлось обойти трубы, идущие наверх, в здание, и обогнуть котел. Он по привычке повернул направо, по дороге взглянув на манометры котла. Вообще-то, это было бессмысленное действие, так как отопительная система была полностью автоматизирована и снабжена предохранительными клапанами и автоматическими выключателями. Но для Келли это было инстинктивным стремлением, берущим начало в тех днях, когда котел требовал поминутного осмотра. Обходя котел, он посмотрел на систему контроля, снова порадовавшись ее компактности по сравнению с теми временами, когда он начинал работать в Мемориале. Но, посмотрев прямо перед собой на электрический щит, он споткнулся, и его правая рука непроизвольно поднялась в защитном движении.

– Господи, вы меня напугали до смерти, – сказал Келли, переводя дыхание и опуская руку.

– Я могу сказать то же самое, – произнес худой мужчина, одетый в униформу цвета хаки.

Белый ворот его рубашки был расстегнут, и общий вид этого мужчины напомнил Келли его командиров в те времена, когда он служил в военно-морском флоте. Из левого нагрудного кармана незнакомца торчали ручка, маленькая отвертка и линейка. На кармане была вышита надпись: "Жидкий кислород, Инкорпорейтед".

– Я и не думал, что здесь кто-нибудь есть, – сказал Келли.

– Я тоже, – сказал человек в хаки.

Оба мужчины посмотрели друг на друга. Человек в хаки держал в руках маленький зеленый цилиндр со сжатым газом, к которому был прикреплен манометр, а сбоку по трафарету выведено: "Кислород".

– Меня зовут Дарелл, – сказал человек в хаки. – Джон Дарелл. Извините, что я вас напугал. Я тут проверяю кислородные линии от центрального резервуара. Все в порядке. Собственно, я уже ухожу. Не могли бы вы мне подсказать самую короткую дорогу отсюда?

– Конечно. Вот через эти вращающиеся двери, потом наверх по лестнице в центральный холл. А там – куда хотите. Нешью-стрит – направо, Казуей-стрит – налево.

– Премного благодарен, – сказал Дарелл, направляясь к двери.

Келли смотрел, как он уходит, а потом в сомнении огляделся. Он не мог уразуметь, как Дарелл сумел пробраться сюда так, что его никто не заметил. Келли и не думал, что проклятая писанина так его захватила.

Келли вернулся к своему столу и снова принялся работать. Через несколько минут он снова подумал о том, что продолжало точить его изнутри. Ведь в бойлерной не было никаких кислородных линий. Келли сделал себе в уме зарубку: спросить Питера Баркера, помощника администратора, о проверке кислородных линий. Но проблема заключалась в том, что у Келли была очень плохая память на все, что не касалось механизмов.

Понедельник, 23 февраля

15 часов 36 минут

В этот день Бостону пришлось удовольствоваться лишь слабым дневным светом, проникавшим сквозь облачную завесу, а в половине четвертого начали сгущаться сумерки. И для того чтобы поверить, что над тучами сверху светит та же самая раскаленная до шести тысяч градусов звезда, которая в летний полдень освещает каждый камушек на расплавленных от жары улицах, надо было обладать немалым воображением. Температура тут же отреагировала на наступление темноты, упав до семи градусов мороза. Новые шквалы мельчайших снежинок понеслись над городом. Через полчаса в коридорах больницы стало совсем темно.