Вслед за луной, стр. 47

Паэн осмотрел мечи грабителей и ухмыльнулся:

— Такими лезвиями невозможно резать даже цыпленка, разве что попросить птиц сидеть смирно, пока им не оттяпают головы. Сомнительно, чтобы на совести у этих болванов было много христианских душ.

Джоанна вздрогнула.

— Они изрезали в клочья ваше одеяло… Он улыбнулся:

— Да, верно. Может быть, нам стоит сохранить эти мечи для вашего дяди, чтобы открывать ими мешки с шерстью? — Он внимательно осмотрел стальные лезвия. — Работа и впрямь недурна. Если их заточить, они вполне сгодятся для продажи.

— Вы сделали это ради меня. Вы рисковали собой, сохранив им жизнь, лишь бы не оскорблять мою чувствительность. Паэн пожал плечами:

— Мне не было никакого смысла их убивать. Зачем совершать бесчестный поступок, если в том нет никакой нужды?

— В прошлом вы…

— В прошлом я никогда не поднимал руку на человека без веской причины. Правда, на войне я убил свою долю врагов и еще несколько людей в мирное время, но все они этого заслуживали. — Он вдруг обернулся к ней и пронзил ее острым взглядом. — Вы запомните мои слова, Джоанна? Вы не забудете о том, что я никогда не убиваю человека, который не заслуживает смерти?

Она улыбнулась:

— Да, я не забуду.

Паэн кивнул и положил мечи разбойников рядом с костром. Он даже не улыбнулся ей в ответ.

Глава 20

К середине дня они достигли того отрезка реки Эск, где она была достаточно широкой и полноводной, чтобы по ней могли плыть небольшие лодки. Две шлюпки, управляемые гребцами, уносили вверх по течению сбившихся в тесную кучку путешественников, ежившихся под порывами ветра. Паэн и Джоанна ехали по утоптанной дороге, проложенной вдоль берега реки, мимо рядов обнаженных деревьев, чьи стволы и переплетенные ветви заслоняли их от холодного ветра.

Когда они уже подъезжали к городу, их взору предстали массивные стены аббатства, возвышавшегося над рекой, за которыми Паэну удалось рассмотреть клочья тумана, свидетельствующие о близости моря. Они нашли себе приют в последней из небольших усадеб на самом краю вересковой пустоши и уплатили служанке за еду и горячую воду для умывания. Джоанна вынула из седельной сумки гребешок и уселась перед очагом, на котором готовилась еда, чтобы расчесать свои блестящие каштановые волосы, прежде чем снова заплести их в толстую косу.

Паэн отказался от предложения служанок принести ему горячей воды и острый нож, чтобы он мог побриться. Обратное путешествие через вересковые пустоши обещало стать долгим, приближались зимние морозы, и густая борода поможет ему уберечь лицо от снега и льда. Поэтому он ждал возле двери кухни, наблюдая, как Джоанна перебирает непокорные пряди волос, и мысленно твердя себе, что этот день — последний, который они проведут наедине, и ему совсем не обязательно предаваться впоследствии воспоминаниям о ее роскошных волосах.

Оставив ее на кухне, Паэн захватил на конюшне щетку и направился во двор усадьбы, где его лошадь и кобыла Джоанны, все еще оседланные, ели овес из ведра, принесенного молодым конюшим. Он принялся распутывать гриву маленькой кобылы и вычищать колючки с ее белоснежной шкуры, слегка отстранив плечом своего ревнивого коня и поглаживая рукой загривок Хротсвиты.

Когда Джоанна въедет в Уитби и появится на пороге дома Мерко, ее путешествие неизбежно вызовет интерес со стороны родных, которые начнут допытываться, как ей удалось добраться до дома и кто ее сопровождал. Будет легче избежать лишних вопросов, если ей удастся хотя бы отчасти скрыть следы ночей, проведенных под открытым небом посреди болот.

— Напрасно вы это делаете.

Джоанна стояла рядом с ним. Ее волосы были расчесаны на прямой пробор и прикрыты тонкой вуалью, которую он раньше не видел, — куском полупрозрачной ткани, которая уже давно превратилась бы в клочья, если бы Джоанна надевала ее в море или во время их путешествия через вересковые пустоши. Завтра в богатом доме Мерко она, без сомнения, добавит к этой вуали тяжелую серебряную диадему, теперь же ей пришлось скрепить этот небольшой предмет роскоши, явно купленный у горничной с постоялого двора в Алете, тесьмой из трех шерстяных ниток разных цветов, переплетенных между собой.

Паэн снова поднес щетку к теплому загривку кобылы.

— Когда вы въедете в Уитби, ваша лошадь не должна выглядеть словно какая-нибудь дикарка. Может создаться впечатление, что вы проводили ночи прямо на земле, а у кобылы не было крыши над головой.

— Так оно и есть.

— Вам не следует давать вашему дяде повод для ненужных вопросов, — возразил Паэн, продолжая чистить щеткой отливающую серебром шкуру. — Его и так не обрадует известие, что вам пришлось бежать из Рошмарена.

Джоанна положила ладонь ему на запястье.

— Мой дядя будет очень признателен вам, Паэн. И он поймет, каким нелегким было наше путешествие.

Он повернулся к ней, чтобы ответить, однако ему достаточно было посмотреть ей в глаза, чтобы лишиться дара речи. Перед ним, под тонкой вуалью поверх аккуратно уложенных кос, стояла женщина, которую он любил, и он отдал бы все на свете, лишь бы она осталась с ним. Паэн закрыл глаза и снова мысленно представил себя в Алете, когда их долгое путешествие только начиналось, Джоанна была рядом с ним и жаркие ночи в крепости тамплиеров с их восторгами и тайнами еще ожидали их впереди…

Отложив в сторону щетку, он ласково хлопнул кобылу по крестцу.

— Мне нужно отнести ведро конюху, — буркнул он и направился через двор в спасительный полумрак конюшни с низкой крышей, куда не проникал холодный ветер. Но даже это не облегчило боль, сквозившую в каждом его прерывистом вздохе, напоминая ему о том, что обратный путь не будет для него радостным.

Год назад, на берегу Сарацинского моря перед стенами Акры, один из менестрелей короля Ричарда пел в кругу воинов о рыцаре, лишившим себя жизни из-за любви к женщине, которая ему не принадлежала. Тот юный глупец из баллады умер не от ран, которые получил, защищая честь своей дамы, но от сердечной тоски, вызванной ее долгим отсутствием. Тогда эта история показалась Паэну сущей нелепицей и он попросил менестреля выбрать песню получше — о войне, о страсти и о прочих вещах, которые только и имели значение для настоящего мужчины.

Теперь, посреди серого северного пейзажа, в преддверии близкой зимы, когда боль от предстоящей разлуки ледяным холодом сковывала его сердце, Паэн начал понимать слова той песни и очень жалел о том, что не дослушал ее до конца.

Джоанна хотела попросить его провести с ней в Уитби всю зиму, а если ему нужен предлог, чтобы остаться, она готова была предложить ему помочь ее дяде отыскать заслуживающих доверия наемников, чтобы охранять корабли с грузом.

Через несколько недель южные порты станут недоступными из-за свирепых штормов, обрушивающихся на побережье, и тогда Паэну волей-неволей придется провести зиму в Англии, дожидаясь, пока они не утихнут. Зачем ему в такое ненастное время года вновь пересекать вересковые пустоши, когда в Уитби его ждут все мыслимые удобства и круглая сумма золотом? Пусть даже он не захочет оставаться рядом с ней — он не раз давал ей это понять за время их путешествия, — но вокруг имелось множество мест, где он мог найти себе пристанище, а также женщин, которые охотно разделят с ним ложе.

Паэн мог снять себе комнату в одном из домов, сгрудившихся вдоль берега реки Эск, а так как город был достаточно велик, ничто не мешало ему поселиться подальше от двора Мерко, чтобы Джоанна не видела из окна своей большой квадратной спальни, смотревшего на устье реки, как он входит и выходит из дома ее дяди.

План показался ей вполне разумным, и она много раз повторяла про себя свои доводы, причесывая волосы на кухне перед очагом и заплетая их в косу, пока в комнату не зашел Паэн. Бросив на нее сердитый взгляд, он объявил, что им пора уезжать. Она отложила в сторону гребешок и обернулась, чтобы поговорить с ним, но он вдруг отвернулся и крупными шагами вышел, словно ему и впрямь не терпелось поскорее покинуть это место и оставить последние несколько миль их пути позади.