По следу Сезанна, стр. 9

Повинуясь скорее инстинкту фотографа, чем обдуманному плану, Андре успел несколько раз снять Клода на крыльце, до того как его закрыл появившийся из-за угла дома пикап – обычный грязно-голубой «рено», какие насчитываются сотнями в любом французском городке. На боку у него красовалась черная надпись: «Zucarelli Plomberie Chauffage» [10]. Водитель выскочил из кабины, открыл заднюю дверь и достал оттуда два листа плотного картона и рулон толстой пузырчатой пленки.

К нему подошел Клод, и вдвоем они тщательно упаковали картину. Потом она отправилась в багажник, а двое мужчин, закрыв машину, скрылись в доме. Все это было заснято на пленку.

Андре опустил камеру. И как это понимать? На ограбление не похоже – вряд ли дом станут грабить средь бела дня и в присутствии верного Клода, за плечами у которого двадцать лет беспорочной службы. Возможно, картину отправили на реставрацию или захотели поменять раму? Но почему в пикапе сантехника? Странно. Очень странно.

В конце концов Андре вынужден был признать, что это совершенно не его дело. Он вернулся в машину и по респектабельному, чистому и сонному Кап-Ферра медленно поехал в сторону Ниццы.

Разочарование – кстати, совершенно беспочвенное, поскольку Мари-Лор могла, во-первых, просто не узнать его, а во-вторых, при ближайшем знакомстве оказаться-таки богатой испорченной сучкой, – помешало Андре получить максимум удовольствия от выходного дня. В отличие от Канн, впадающих в спячку всякий раз, когда заканчивается сезон, проходит фестиваль и убираются восвояси туристы, в Ницце жизнь продолжается круглый год. Рестораны не закрываются, рынки работают, на улицах кипит жизнь, машины катятся, а по Английской набережной масса народу бегает трусцой, любуясь на море. Словом, город дышит, потеет и живет.

Андре прогулялся по улочкам Старой Ниццы, заглянул на рыночную площадь Сен-Франсуа, чтобы полюбоваться на только что выловленных обитателей Средиземного моря, выпил пива в уличном кафе и прямо из-за столика с помощью длиннофокусного объектива поснимал продавцов и их клиенток – почтенных местных матрон, больших знатоков салатов и бобов, умеющих и любящих поторговаться. Перекусив moules [11], салатом и сыром, он отснял несколько пленок в «Алзиари» и «Оэ», купил лавандовой эссенции для Ноэля и настоящий пиренейский, гарантированно impermeable-a-l’eau [12] берет для Люси, с удовольствием представив, как она будет его носить.

Дождь начался, когда он уже возвращался в Сен-Поль, шел всю ночь и не перестал утром, чему Андре даже порадовался. В дождь было не так обидно уезжать, хотя расставаться с югом Франции, как всегда, не хотелось.

Пальмы, обрамлявшие шоссе, промокли и зябко ежились под дождем. Приехав в стеклянно-бетонный аэропорт, Андре вернул взятый в аренду автомобиль и занял место в длинной очереди на регистрацию, состоящей, похоже, из тех же самых непоседливых бизнесменов, что летели вместе с ним из Нью-Йорка, а также из небольшой прослойки отпускников, возвращающихся домой с загаром и облупившимися носами.

– Привет! Как дела?

Андре обернулся и обнаружил свою соседку по прошлому перелету – ту самую, что страдала редкой фобией. Он улыбнулся и кивнул, но та сочла, что этого недостаточно.

– Как съездили? Поели чего-нибудь вкусного? Представляете, я была в Каннах в таком крутом ресторане, «Мулен Руж»… как-то так… погодите, у меня тут была их карточка.

И она добыла из сумки толстый ежедневник «филофакс». Очередь двинулась вперед на одного человека. Мысленно Андре взмолился, чтобы самолет оказался набитым битком и чтобы ему досталось место как можно дальше от места его новой знакомой.

4

В Нью-Йорк он прилетел, когда дело уже шло к вечеру. Над аэропортом Джона Кеннеди висело низкое красное солнце. Холодный ветер резал лицо, как нож. Андре нашел такси; перед тем как опуститься на заднее сиденье, отодрал от него окаменевший комок зеленой жевательной резинки и с трудом объяснил не владеющему английским водителю, куда ехать. С рейсом Андре повезло: самолет был переполнен и его никто не тревожил. Единственным развлечением стал дурацкий боевик, в котором стероидный герой с успехом уничтожал всех второстепенных персонажей. Смотреть это было невозможно, а потому Андре закрыл глаза и предался размышлениям.

За время полета ему несколько раз вспомнилась подсмотренная на вилле Денуайе сцена. Все-таки что-то очень подозрительное было в том, что весьма ценную картину отправляли куда-то в фургоне местного сантехника. В памяти всплыла и еще одна деталь, на которую накануне он не обратил внимания: переговорное устройство, установленное на воротах, не работало. В этом не было бы ничего странного, если бы дом был закрыт на зиму, но ведь Клод-то был там! Складывалось впечатление, что виллу нарочно отрезали от остального мира.

Андре вдруг захотелось срочно увидеть сделанные в Кап-Ферра фотографии – свидетельство, которому он доверял больше, чем собственной памяти, и он решил по дороге домой заехать в мастерскую и проявить пленку.

Нагнувшись к самому тюрбану водителя и напрягая связки, чтобы перекричать завывания восточной музыки, он сообщил ему об изменении в маршруте.

До дома Андре добрался только в семь. Бросив на пол сумки, он сразу же прошел к монтажному столику, разложил на стеклянной поверхности диапозитивы и включил подсветку. Цветные картинки ожили: Клод, Сезанн, фургон Зукарелли и, надо полагать, сам Зукарелли. Он разложил слайды в хронологической последовательности и убедился, что четкие снимки являются отличным свидетельством. Вот только чего? Безобидной отправки картины на реставрацию? Андре покачал головой. Что-то не складывалось.

Он уставился на висящую над столом пробковую доску с приколотыми к ней поляроидными снимками, счетами, газетными вырезками, адресами и телефонами, записанными на клочках бумаги, авансовыми отчетами, меню, похищенным из ресторана «Л’Ами Луи», приглашениями, нераспечатанными письмами из налоговой и – лучик света среди всей этой дребедени – фотографией Люси. Андре снял ее в офисе, когда та разговаривала с Камиллой, держа трубку на отлете и победно усмехаясь в объектив. В тот раз Люси удалось выбить для него прибавку, чего Камилла не простила ей до сих пор.

Лулу. Надо показать ей фотографии и послушать, что она об этом скажет. Андре снял трубку:

– Лулу? Это Андре. Я вернулся. Хочу тебе кое-что показать.

– Проблемы? Неудачно съездил?

– Нет, все в порядке. Может, пообедаем вместе?

– Андре, сегодня, между прочим, субботний вечер, на который работающие девушки обычно назначают свидания.

– Тогда просто выпьем где-нибудь в баре? Недолго. Это может быть важным.

Короткое молчание.

– А ты сможешь подойти в ресторан, где я обедаю?

Андре добрался за двадцать минут. Он выбрал место в полупустом баре и огляделся. Когда несколько месяцев назад он проходил мимо этого здания, в нем располагалась захудалая скобяная лавка, а в витрине красовались пыльные железяки и дохлые мухи. Ныне лавка, как это постоянно происходило в Сохо, превратилась в очередной ресторан с претензией на «трендовость» – минималистский декор, голые стены, шершавые поверхности и освещение как на съемочной площадке – достаточно яркое, чтобы сразу же заметить даже самую мелкую знаменитость. Официантки – судя по боевой раскраске, начинающие актрисы – передвигались по залу вихляющей подиумной походкой, в меню было полно модных овощей, а в винной карте – дюжина сортов минеральной воды. Владельцы позаботились обо всем, и у ресторана имелись неплохие шансы стать модным месяца на три.

Для прибытия моделей со свитами было еще рановато, и приехавшие специально, чтобы поглазеть на них, обитатели Нью-Джерси и пригородов выглядели подавленными и растерянными. Обед уже подходил к концу, цены в меню приводили их в трепет, официантки, знающие, что рассчитывать на хорошие чаевые не приходится, обращались с ними с ледяной вежливостью, граничащей с хамством, но зато по дороге домой они с извращенным удовольствием смогут рассуждать о том, какой отвратительный город этот Нью-Йорк.