Неизвестная рукопись Доктора Уотсона, стр. 18

– Редкая преданность, – сказал Холмс. – Быть может, мы сумеем просветить друг друга, мистер Уэнтуорт. Если вы расскажете нам, что вам известно о пребывании Майкла в Париже, я поведаю вам конец этой истории.

– Я познакомился с Майклом, – начал Тимоти, – примерно два года тому назад, когда мы оба поступили в Сорбонну. Полагаю, он привлекал меня потому, что мы полная противоположность. Я человек скромный, мои друзья даже считают меня застенчивым. Майкл, напротив, отличался пылким нравом – был веселым, порой готовым ввязаться в драку, если ему казалось, что его обманывают. Он никогда не скрывал, что думает – по любому поводу. Тем не менее, делая скидку на недостатки друг друга, мы ладили между собой. Майкл был мне по душе.

– И вы ему, сэр, нисколько не сомневаюсь, – сказал Холмс. – Но скажите мне, что вам было известно о его личной жизни?

– Мы были откровенны друг с другом. Вскоре я узнал, что он второй сын английского аристократа.

– Не был ли он озлоблен тем, что ему не повезло и он родился вторым?

Мистер Тимоти Уэнтуорт, нахмурившись, обдумывал ответ.

– Я бы сказал «да», и все-таки «нет». Майкл иногда как бы вырывался из узды и вел буйный образ жизни. А воспитание и происхождение не допускали подобного поведения, и он испытывал чувство вины, которое его тяготило. Так вот, положение второго сына было для него своего рода предлогом попирать каноны и таким образом оправдывать свое буйство. – Наш молодой гость смущенно замолчал. – Боюсь, что я плохо излагаю свою мысль.

– Напротив, – заверил его Холмс. – Вы выражаетесь очень ясно. И я могу предположить, не правда ли, что Майкл не затаил обиды ни на своего отца, ни на старшего брата?

– Уверен, что нет. Но я могу понять также противоположное мнение – герцога Шайрского. Я представляю себе герцога гордым, даже высокомерным: главная забота его – сохранить честь имени.

– Именно таков он на самом деле, Но прошу вас, продолжайте.

– Ну а потом Майкл связался с этой женщиной. – Неприязнь Тимоти Уэнтуорта явственно сквозила в его тоне. – Майкл познакомился с ней в одном из вертепов на пляс Пигаль. Он рассказал мне о ней на следующий день. Я не придал этому значения, полагая, что это – мимолетное увлечение. Но сейчас я понимаю, что охлаждение дружеских чувств Майкла ко мне началось именно с этого момента. Оно было медленным, если измерять часами и днями, но и достаточно быстрым – с того дня, когда он рассказал о встрече с ней, и до того утра, когда он упаковал свои вещи в нашем обиталище и сообщил мне, что женился на этой женщине.

– Вы, наверное, были шокированы, сэр, – вставил я.

– Шокирован – это не то слово. Я был потрясен! Когда я очнулся и пытался отговорить его, он только рявкнул, чтобы я не совался в чужие дела, и ушел. – Глубокое сожаление отразилось в честных голубых глазах молодого человека. – Это был конец нашей дружбы.

– Вы больше его не видели? – тихо спросил Холмс.

– Я пытался сделать это и видел его мельком еще два раза. Вскоре Майкл был исключен из Сорбонны. Когда я узнал об этом, то решил разыскать его и обнаружил, что он живет в невообразимом убожестве на левом берегу Сены. Он был один, но я предполагаю, что его жена жила вместе с ним. Он был навеселе и принял меня враждебно. Это был как бы совершенно другой человек. Я не мог даже начать разговор, поэтому я положил немного денег на стол и ушел. Две недели спустя я встретил его на улице, близ Сорбонны. Его вид задел меня за живое: он был словно заблудшая душа, с тоской вернувшаяся взглянуть на упущенные возможности. Но вел он себя по-прежнему вызывающе. Когда я попытался заговорить с ним, он огрызнулся и крадучись ускользнул.

– Таким образом, насколько я понимаю, вы ни разу не видели его жену.

– Не видел. Но о ней ходили слухи. Рассказывали по секрету, что у нее был сообщник, человек, с которым она жила как до, так и после замужества. Я, впрочем, не располагаю никакими конкретными фактами на этот счет. – Он замолчал, словно задумался над трагической судьбой своего друга. Затем поднял голову и вновь заговорил, еще более взволнованно. – Я думаю, что в истории с этим гибельным браком Майкла обманули и что он никоим образом не стремился сознательно опозорить родовое имя.

– И я думаю, – сказал Холмс, – что могу успокоить вас в этом отношении. Недавно ко мне попал набор хирургических инструментов Майкла, и, осматривая его, я обнаружил, что он тщательно прикрыл замысловатый герб, который был вытиснен на нем, бархатной подкладкой.

Глаза Тимоти Уэнтуорта расширились.

– Он был вынужден продать свои инструменты?

– Хочу подчеркнуть то обстоятельство, – продолжал Холмс, что самый акт сокрытия герба свидетельствует не о желании опозорить, а скорее об усилии защитить имя, которое он якобы хотел смешать с грязью.

– Невыносимо, что его отец не поверит этому. Но теперь, сэр, я рассказал вам все, что знаю, и горю нетерпением послушать вас.

Холмс явно колебался. Он встал со стула и быстро прошелся по комнате. Потом остановился.

– Вы ничего не можете сделать для Майкла, сэр, – сказал он.

– Но ведь мы договорились!

– Некоторое время спустя после того, как вы видели Майкла, с ним произошел несчастный случай. В настоящее время он не более чем плоть, лишенная разума, мистер Уэнтуорт. Он не помнит своего прошлого, и его память, вероятно, никогда не восстановится. Но о нем заботятся. Как я уже сказал, вы ничего не можете сделать для него, и, советуя вам не искать с ним встречи, я пытаюсь избавить вас от дальнейших переживаний.

Тимоти Уэнтуорт хмуро смотрел в пол, обдумывая совет Холмса. Я был рад, когда, вздохнув, он сказал:

– Хорошо, мистер Холмс, в таком случае вопрос исчерпан. – Уэнтуорт встал и протянул руку. – Но если когда-нибудь я смогу что-либо сделать, сэр, пожалуйста, свяжитесь со мной.

– Можете рассчитывать на меня.

После того как молодой человек ушел, Холмс продолжал молча стоять, глядя в окно на нашего удаляющегося визитера. Наконец он заговорил, но так тихо, что я едва мог разобрать слова.

– Чем более глубоки наши заблуждения, Уотсон, тем больше льнет к нам настоящий друг. – О чем вы, Холмс?

– Так. Одна мимолетная мысль!..

В этот момент внизу зазвонил звонок, потом раздался топот ног и наша дверь распахнулась. На пороге стоял тощий юнец.

– Который из господ мистер Шерлок Холмс? – спросил он.

Получив ответ, посыльный протянул Холмсу сверток и умчался со всех ног. Холмс развернул пакет.

– Недостающий скальпель! – вскричал я.

ПОСЛАНЕЦ ЭЛЛЕРИ КУИНА СНОВА ЗАНИМАЕТСЯ РОЗЫСКОМ

– Рейчел?

Она оглянулась через плечо.

– Грант? Грант Эймс!

– Да вот решил заглянуть, – сказал повеса.

Рейчел Хэгер была одета в джинсы и плотно облегающий свитер. У нее были длинные ноги и тонкая фигурка, не лишенная округлостей. Губы полные, нос вздернутый, а глаза какого-то необычного цвета. Она показалась Гранту похожей на Мадонну, случайно забежавшую в сад.

У нее был совсем другой вид в тот раз, подумал он и указал на цветы, с которыми она возилась!

– Я не знал, что вы выращиваете розы.

– Боюсь, что пока мне нечем похвастаться, – засмеялась она. – Что привело вас в пустынные просторы Нью-Рошелла?

– Просто проезжал мимо. Я ведь едва успел сказать вам «хелло» у Литы в тот день.

– Я попала туда случайно. И быстро ушла.

– Я заметил, что вы не плавали.

– Неужели, Грант? Какой приятный комплимент. Большей частью на девушек обращают внимание именно тогда, когда они плавают. Хотите выпить?

– Я бы предпочел чай со льдом.

– В самом деле? Я мигом.

Вернувшись, она села на низенький дачный стул, неудобно скрестив длинные ноги. Почему-то это растрогало Гранта.

– Я пытался вспомнить, сколько раз я вас видел. Впервые на лыжне, правильно?

– Насколько я помню, да.

– Нас познакомила Джилли Харт.

– Я помню потому, что сломала лодыжку во время спуска. Но как вы могли запомнить с вашим-то гаремом?