Слуги света, воины тьмы, стр. 73

— Луи хочет обрести силу, — сказал Беал, — и мы дадим ему ее. Мы также можем предложить ему прощение за его выходки в прошлом. В обмен на это он уведет Элиота из-под защиты Лиги и отдаст его нам.

— Слишком просто, — проговорил Самсавел, облизнув губы. — Луи всегда строил планы внутри планов — получалось что-то вроде этих маленьких русских куколок — одна в другой. Почему ты думаешь, что все это не подстроено?

— И потом — эта его связь с другим семейством, — пробормотал Мульцибер. — С той женщиной. Может, они действуют заодно?

— Каковы бы ни были детали, мы защищены, — покачал головой Беал. — Луи стал отверженным среди нас именно из-за связи с этой женщиной. Если его старания добыть для нас мальчишку будут замечены Лигой или советом, его уничтожат либо те, либо другие. Но поскольку он будет действовать в одиночку, без помощи бессмертных, нам нечего бояться.

— Проклятый разрушитель круга, — пробормотал Самсавел и сунул в рот последний кусок сэндвича.

— Значит, договорились? — Узиэль обвел взглядом остальных заговорщиков. — Ответим на зов Луи и сделаем ему предложение, от которого он не сможет отказаться?

Беал нахмурился. Ему совсем не понравилось то, что Узиэль начал руководить собранием, которое созвал он. В поведении Золотого Ребенка проскальзывало коварство. Беал понимал, что приглашать в каббалу того, кто был так умен и амбициозен, опасно. Он ошибся, позвав Узиэля. Значит, следовало подстроить тому какой-нибудь несчастный случай, но позже — когда Беал заполучит Элиота для себя.

— Хороший план, — согласился он. — Все признаки совершенства налицо: вымогательство, похищение ребенка и двуличность.

Мульцибер склонился над картой. Его морщинистое лицо исказила гримаса:

— А не может ли это быть ловушкой для нас? Луи умен, слишком умен, чтобы его можно было так легко загнать в угол.

— Если только он не потерял все, — возразил Самсавел. — Разве ты не рискнул бы, если бы тебе нечего было терять?

Все умолкли и задумались.

Беал чувствовал их сомнения, теперь он и сам засомневался. Дело было в Луи. Даже лишившись силы, он не мог утратить своего ума, острого как бритва. Слишком много раз в прошлом он всех их дурачил. Чтобы Мастер Обмана сейчас стал совсем беспомощным — нет, это немыслимо. Луи был и всегда останется опасным.

— У него есть что терять, мой господин, — прошептал Ури, вежливо кашлянув.

Беал обернулся и посмотрел на своего слугу. Он чуть не забыл о нем. Глядя на чернокожего великана, Беал осознал, что у того действительно есть что сказать.

— Продолжай, — приказал он.

— Ему есть что терять, — повторил Ури. — Сына и дочь. Если он действительно давно лишен силы, стало быть, отцовские чувства могли ослабить его. Возможно, эти дети ему действительно небезразличны.

Мульцибер ухмыльнулся. Беал шагнул ближе к Ури.

— Тем лучше. Мы можем припугнуть мальчишку или девчонку, чтобы выманить Луи. — Он положил руку на могучее плечо Ури. — И поскольку ты, похоже, неплохо понимаешь его чувства…

Беал сунул руку в карман и извлек печать Власти совета инферналов. Печать представляла собой шарик размером с бейсбольный мяч. Одно полушарие было покрыто древними знаками различных кланов и инкрустировано драгоценными камнями, обозначавшими принадлежность к этим кланам. Рисунки и камни могли смещаться, заменяться другими в зависимости от смены власти, возвышения и упадка. В данный момент в середине сверкающего созвездия камней располагался сапфир Беала, имеющий форму слезы. Все остальные камни окружали его. Но алмаза Луи на шаре не было — так и должно было быть.

— Ты пойдешь к Луи как наш представитель, — сказал Беал Ури. — Договоришься с ним — или с тем, что от него осталось.

Ури побледнел.

— Это большая честь для меня, мой господин.

Рокочущий голос самоанца едва заметно дрогнул, и это порадовало Беала.

Он протянул печать Ури. Тот почтительно взял ее двумя руками.

Если Ури попадется в чьи-то сети, если его заметят иные кланы или другое семейство… что ж, тогда Беал станет утверждать, что Ури действовал сам по себе — а еще лучше, по заданию Селии. В конце концов, кто может устоять перед ее чарами?

Самсавел помахал Ури сэндвичем с ветчиной и швейцарским сыром.

— Удачи тебе, приятель!

— Слушай его ложь. Она укажет тебе путь к правде, — прошептал Беал, склонившись к самому уху Ури.

— Хорошо, мой господин.

Ури, пятясь, отошел к границе круга, глубоко вздохнул, шагнул в тень и исчез.

39

Дурацкая сделка

Луи прикоснулся к стеклу. Он закрасил все окна в этой полуподвальной квартире черной краской, чтобы ничего не видеть, но все же чувствовал ноты, резонирующие в стекле. Луи понимал, что они значат: это звучала песня для девушки по имени Джулия.

Мелодия была изысканно-печальной, но в последних звуках неожиданно возникла тема надежды… Он бы ни за что ничего подобного не создал.

Элиот в один прекрасный день мог превзойти его.

Его сын.

Сердце Луи (если бы этот орган у него имелся) могло бы разрываться от гордости. Но даже если бы у него было сердце, какой от него прок? Он, некогда великий Луи Пайпер, теперь ничтожнее пыли на дороге.

И все-таки — разве пыль не могла измениться? Жар и высокое давление преобразовывали ее в мрамор, а из мрамора высекались столпы общества. Из такой ерунды воздвигались империи! Разве он не остался по-прежнему непревзойденным шулером? Мастером Обмана? Творцом самой невероятной лжи?

Может быть…

Он отвернулся от окна и обозрел плоды своих трудов. Вчера эта дешевая полуподвальная квартирка, находящаяся под магазином христианской литературы, была обставлена мебелью производства семидесятых годов, с обивкой цвета авокадо. На полу лежала обшарпанная оранжевая циновка.

Прошлой ночью он закрасил окна. Все лишнее было вынесено на кухню. Пол он застелил оберточной бумагой, испещренной символами и изображениями крошечных ангелов. Не совсем рисунки сумасшедшего, и по-настоящему здравомыслящий человек, если бы у него появилась такая возможность повнимательнее к ним присмотреться, заметил бы, что линии рисунков загибаются вверх и уходят в воздух, а также углубляются в бетон.

Луи размял затекшую руку. Надо было бы рисовать кровью, а не перманентным маркером «Шарпи». Однако за последние пятнадцать лет он успел уяснить, что возможности его ограничены. В частности, он не мог потерять больше пинты крови.

Кроме того, если бы хоть кто-то пришел и высказал претензии по поводу его художеств, он счел бы это победой.

Ритуал Теофила был самой низшей формой призывания дьявола — так сказать, шепотом, устремленным в эфир. На большее Луи не осмеливался. Да, ему была нужна помощь, чтобы выдержать неизбежное столкновение между двумя семействами, но помощь во все времена имела цену, а он мало что мог предложить в уплату.

На самом деле он хотел, чтобы к нему явилась какая-нибудь малая тень, какой-нибудь глупец, которого он мог бы одурачить.

Миновало шесть часов с момента, когда он закончил работу. Почему никто не появлялся? Или у него не хватило сил даже на то, чтобы возопить о помощи, как возопил бы какой-нибудь хромой разжиревший ягненок?

Он посмотрел на свои руки из плоти и крови, такие слабые. Как он сумел прожить так долго, пытаясь убить себя пьянством и нищетой?

Как мог вынести это хоть один человек?

Что ж, безусловно, ни один человек этого бы не вынес.

Луи рассмеялся и театрально протянул руки к несуществующей аудитории.

— Какое чудо природы человек! — намеренно переигрывая, продекламировал он. — Как благороден разумом! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям!

— В поступках как близок к ангелу! — послышалось из темноты. Кто-то завершил за Луи цитату из «Гамлета».

— Ах, — проговорил Луи, обернувшись на голос. — Я так и знал, что ирония окажется неотразимой.

Но улыбка застыла на его губах.