Все в его поцелуе, стр. 47
Мне следовало бы любить собственного сына, а я вместо этого беспокоюсь о его жене.
Гиацинта сделала паузу, чтобы увидеть признаки того, что леди Данбери поняла хотя бы что-нибудь. Ведь она читала о ее дочери. Интересно, думала Гиацинта, имела ли графиня хотя бы малейшее представление о том, какой печальной была ее замужняя жизнь. Но леди Данбери захрапела.
Гиацинта удивилась... и что-то заподозрила. Ей еще ни разу не приходилось наблюдать, чтобы леди Данбери так скоро заснула. Она подождала немного, ожидая, что графиня откроет глаза и громко потребует, чтобы Гиацинта читала дальше.
Однако через минуту Гиацинта убедилась, что графиня действительно крепко спит. Поэтому она стала читать про себя и тут же переводила каждое предложение. Следующая запись была сделана несколькими месяцами позже. Изабелла выразила свое облегчение по поводу того, что Энн родила мальчика и что его при крещении назвали Джорджем. Барон был вне себя от гордости и даже подарил жене золотой браслет.
Гиацинта пролистала несколько страниц вперед, чтобы узнать, сколько еще записей сделает Изабелла до 1797 года – года рождения Гарета. Она перевернула восемь или девять страниц до 1796 года. Гарет родился в марте, значит, Изабелла должна была написать о беременности невестки в 1796 году.
Она не станет читать, что было до 1796 года. Ей не обязательно читать дневник в хронологическом порядке. Она прочтет записи 1796 и 1797 годов и узнает, говорится ли в них что-либо о рождении Гарета и его отце. А о чем Изабелла писала в промежутке, она прочтет потом.
Разве леди Данбери не говорила ей, что терпеливость не является одной из ее добродетелей?
Она заложила палец на записи 1793 года и обратилась к году 1796.
24 июня 1796. Я приехала в Клер-холл на лето и узнала, что мой сын только что уехал в Лондон.
Она быстро произвела в уме подсчеты. Гарет родился в марте 1797-го. Три месяца назад был декабрь 1796 года, и еще три месяца...
Июнь.
Отца Гарета не было в городе.
Затаив дыхание, она стала читать дальше.
Кажется, Энн довольна, чтоон уехал. Маленький Джордж такое сокровище! Неужели так ужасно признаваться, что я счастлива, если здесь нет Ричарда? Такая радость, что все, кого я люблю, рядом со мной...
Ничего особенного в этой записи не было. Ничего о таинственном незнакомце или неприличном друге. Леди Данбери спала, запрокинув назад голову и слегка открыв рот.
Гиацинта стала читать дальше. Следующая запись была сделана три месяца спустя.
Энн беременна. И мы все знаем, что это не может быть ребенок Ричарда. Он не приезжал уже три месяца. Три месяца. Я боюсь за нее. Он в ярости, но она не собирается говорить ему правду.
– Ну же, скажи правду, – пробормотала Гиацинта.
– А?
Гиацинта закрыла дневник и подняла глаза. Леди Данбери пристально смотрела на нее.
– Почему ты перестала читать?
– Я не переставала. – Гиацинта так крепко держала дневник, что просто чудо, что она пальцами не прожгла обложку. – Вы уснули.
– Правда? Должно быть, я старею.
В ответ Гиацинта только улыбнулась. Леди Данбери немного поерзала в кресле.
– Я проснулась. Давай вернемся к мисс Баттеруорт.
– Сейчас? – ужаснулась Гиацинта.
– А что?
На это у Гиацинты не было ответа.
– Хорошо, – как можно терпеливее сказала она, отложив в сторону дневник и взяв ненавистную книгу.
Откашливаясь, она открыла книгу на восемнадцатой главе.
– У тебя что-то с горлом? В чайнике еще есть чай.
– Нет, все в порядке. – Она начала читать без всякого воодушевления. – «У барона был какой-то секрет. Присцилла была в этом совершенно уверена. Единственный вопрос был в том, откроется ли когда-либо правда».
– Да уж, – буркнула Гиацинта.
– А?
– Я думаю, что должно произойти что-то важное.
– Что-то важное происходит постоянно, моя дорогая девочка. А если нет, то хорошо бы – ты вела себя так, будто происходит. Тогда жизнь покажется тебе веселее.
Такое философское суждение было для леди Данбери нехарактерно. Гиацинта задумалась над ее словами.
– Мне не нравится эта современная страсть к скуке. – Леди Данбери ударила об пол тростью. – Ха! Когда это стало преступлением – интересоваться разными вещами?
– Простите?
– Читай. Я думаю, что мы наконец-то подходим к хорошему месту.
Гиацинта кивнула. Проблема была в том, что она дошла до хорошего места в другой книжке. Она вздохнула, пытаясь вернуться к мисс Баттеруорт, но слова плыли у нее перед глазами.
– Извините, – она, глядя наледи Данбери, – вы не будете против, если я пойду. Что-то я себя плохо чувствую!
Леди Данбери посмотрела на нее так, будто она только что объявила, что носит под сердцем ребенка Наполеона.
– Я с удовольствием приду к вам завтра, – быстро добавила Гиацинта.
– Но вторник сегодня.
– Я знаю. Я... Вы раба привычки, не так ли?
– Клеймом цивилизации является рутина.
– Да, я понимаю, но...
– Но признаком действительно прогрессивного ума является способность адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам.
У Гиацинты даже рот открылся от удивления. Даже в самом диком сне она не могла вообразить, что леди Данбери может сказать такое.
– Иди, мое дорогое дитя. Делай то, что тебя так заинтриговало.
Гиацинта собрала свои вещи, встала и подошла к леди Данбери.
– Вы будете моей бабушкой. – Она наклонилась и в порыве охватившего ее теплого и нежного чувства поцеловала графиню в щеку. Она никогда раньше не позволяла себе такой фамильярности, но сейчас ей показалась, что она была к месту.
– Глупышка, – леди Данбери, смахивая слезу. – В моем сердце я уже многие годы была твоей бабушкой. Я просто ждала, когда ты официально об этом объявишь.
Глава 20
В тот же вечер, но довольно поздно. Гиацинте пришлосьотложить попытки перевода дневника из-за долгогосемейного обеда, за которым последовала бесконечнаяигра в шарады.В половине одиннадцатого она наконец наткнуласьна то, что так долго искала.
Возбуждение оказалось сильнее осторожности...
Еще десять минут, и Гарета не было бы дома, и он не услышал бы стук в дверь. Он надел грубый шерстяной джемпер, который его бабушка назвала бы чудным, но у которого было неоспоримое преимущество – он был черным, как ночь. Гарет как раз сидел на диване, обуваясь в башмаки с мягкими подошвами, когда снова услышал стук.
Тихий, но решительный.
На часах была почти полночь. Фелпс уже давно лег спать, поэтому Гарет пошел сам открывать дверь.
– Кто там?
– Это я.
Что? Не может быть... Он распахнул дверь.
– Что ты здесь делаешь? – прошипел он, рывком втягивая Гиацинту внутрь квартиры. – Тебя никто не видел?
– В такое время...
– Ты с ума сошла? Совсем обезумела? – Он вспомнил, как разозлился на нее, когда она в прошлый раз разгуливала одна по темным улицам Лондона. Но тогда у нее было хоть какое-никакое объяснение. Но на этот раз...
Он еле себя сдерживал.
– Мне придется запереть тебя. Надо как-то привести тебя в чувство и...
– Ты только послушай...
– Иди сюда. – Он схватил ее и затолкал в спальню, поскольку это была самая дальняя комната. Каморка Фелпса располагалась по другую сторону гостиной. Обычно его камердинер спал как убитый, но если Гарету не повезет, Фелпс может именно сегодня проснуться и отправиться на кухню что-нибудь перекусить.
– Гарет, я должна тебе сказать...
– Я ничего не хочу слушать, если только ты не хочешь сказать, что ты дура.
Она скрестила руки на груди.
– Ну уж нет! Этого ты от меня не дождешься.
Он сжимал кулаки, удерживая себя оттого, чтобы не наброситься на нее. У него становилось темно в глазах, когда он представлял себе ее одну на темной улице, где на нее могли в любую минуту напасть...