Рейтар, стр. 62

– Можно. – Злой обернулся к Арио с вопросительным видом.

– Этим тоже займись, – вздохнул тот тяжело. – Насколько за остальным сможешь. Арвин, ты тогда берись за это дело, – посмотрел он на меня. – Ум у тебя правильно работает, видят боги, что не ошибся я, на тебя поставив. Бери это дело на себя, дальше… дальше видно будет. По своему разумению действуй. А пока идите и доктора покличьте, а то сдохну сейчас от боли… пусть усыпит меня, что ли.

Мы встали со своих мест и вышли из комнаты. В небольшой гостиной дома увидели доктора, сидевшего в кресле с книгой. Он молча посмотрел на нас, Злой кивнул, и тот сразу поспешил к Арио. А мы вышли во двор, уже привычно усевшись у колодца.

– Правильно ты все думаешь, Арвин, – сказал Злой. – И что бы Круглый ни говорил, а нападение спускать тоже нельзя, а то у кого-то в привычку войдет. Завтра с утра можем с тобой к одному человеку поехать, который про Мака и банду его рассказать многое сможет. Прямо с утра и направимся. Мне все равно к нему по другим делам надо. И мой совет тебе: ты пока в город переберись на жительство.

– До этого и сам додумался, – усмехнулся я, поднявшись и начав опускать воротом ведро в колодец. – Не надо, чтобы кто-то мне на хвост сел да досюда все разведал. Возьму Барата пока и переедем на постоялый двор какой-нибудь.

– Это правильно.

Злой достал из сумки небольшой брусок точильного камня и взялся на нем править лезвие своего ножа, и без того как бритва острого. Я же между тем поднял наверх ведро, полное воды, поднял, напился прямо через край, поморщившись от того, что из-за ледяной воды зубы заломило, затем предложил Злому. И когда он отрицательно покачал головой, вылил остатки воды в поилку для лошадей.

– Сегодня уедем, – сказал я. – Так, чтобы даже на въезде в город нас вместе не видели. Говори только, где встретимся.

– Нам Западный базар нужен, вот возле въезда на него, на площади. Не потеряемся.

– Во сколько?

– А как девять пробьет.

12

В город с Баратом мы приехали уже затемно. Заселяться все же решили по Северному тракту, тут удобней, выбрав постоялый двор «Добрый отдых» – не из самых дешевых, с добротной конюшней, да еще и с баней не хуже, чем та, в Рюгеле, в которой я купцов встретил, сказавших мне о начинающейся войне. Пристроили лошадей, карабины сдали на хранение хозяину, который отнес их в комнатку с решетчатой дверью, в которой хранил всякое ценное, взятое у постояльцев, а потом получили небольшую комнатенку с двумя койками на втором этаже, с видом на сам постоялый двор. Все лучше, чем на другую сторону, откуда заметно потягивало запахом помойки, когда ветер менялся.

– Старший, как насчет поужинать? – поинтересовался Барат после того, как мы расположились в снятой комнате. – С утра ведь не евши.

Он долго пытался подобрать замену уставному «мастеру взводному». По имени никак не мог решиться называть, из уважения к возрасту, а как положено – теперь нельзя. Вот и придумал этого самого «старшего».

– А что, можно и поужинать, – согласился я. – Даже караулить комнату не нужно. Пошли, раз так.

Есть и вправду хотелось, мы только на винодельне с утра перекусили, а потом все время так, натощак катались. Тем более что на этом дворе свой собственный трактир был, пусть небольшой, но с виду совсем приличный, даже идти никуда не надо. Прошли через двор, обходя груженные всевозможным товаром телеги, толкнулись в низенькую дверь в беленой глинобитной стене, оказавшись в полутемном зале с тростниковой крышей, лежащей на массивных деревянных стропилах. А так все обычно и привычно, трактир как трактир – тяжелые столы из потемневшего от старости дерева, возле них такие же тяжелые лавки, пахнет едой с кухни – и только. Значит, чисто.

И людно, так особо и не приткнешься никуда, если рассчитываешь сам посидеть. Везде люди, пьют да едят. Ну да, самое время ужина как раз, не зря же и мы сюда пришли.

– Вон там, в углу, место есть, – сказал Барат, показав пальцем на дальний от нас, самый темный угол трактирного зала.

– Точно, – согласился я.

Протиснулись между столами и спинами сидящих за ними и оказались возле свободного куска лавки, как раз для двоих людей достаточного.

– Не помешаем, уважаемый? – спросил я у пожилого человека в буром монашеском балахоне.

– Присаживайтесь, рад соседству буду, – ответил он вежливо, показав сухой ладонью с тонкими пальцами на свободные места.

– Благодарствуем.

Подавальщики в трактире работали расторопные. Не успели мы присесть, как один из них, одетый в белую рубаху и белые же штаны, оказался рядом, спросил, нагнувшись:

– Что заказать изволите?

– Красного вина и воды, – сразу сказал я, потом уточнил: – А что быстрее всего поесть подадите?

– Свинина с фасолью есть, и еще говядина с фасолью же, с перцем всяким и помидорами, такая острая, что во рту пожар, – заулыбался тот.

Подавальщику было лет четырнадцать, не более.

– Вот и принеси нам, чтобы пожар, – кивнул я, заодно глянув на Барата: – Не против?

– В самый раз, старший.

– Все? – уточнил половой и сразу же бросился на кухню.

Сидели молча, устали оба, и говорить как-то не хотелось, больно уж много людей вокруг. Сосед наш, монах, с едой покончил и сейчас просто пил травяной чай, наливая его из жестяного чайника в высокую белую кружку и закусывая хрусткими пресными галетами. На столе перед ним лежала открытая книга, которую он и читал. Чуть дальше от нас, уже за ним, сидели двое приказчиков, оба пьяненькие, громко обсуждавшие какую-то удачную сделку, что они сегодня днем провернули. В разговоре все время упоминался какой-то Лург, которого они то недотепой величали, то просто дураком. Похоже, что этот самый Лург и был то ли их покупателем, то ли продавцом.

А вообще в трактире было шумно, больно уж много народу собралось. Прибежал подавальщик с подносом, быстро расставил перед нами кувшины, тарелки, бросил вилки с ложками, принял от меня деньги и умчался к следующему заказчику, махавшему ему рукой из другого угла.

Не обманул он, мясо с фасолью и перцем и вправду было острым, таким, что слезы на глаза, но вкусным. Тут, на побережье, вообще любили перец куда попало сыпать, традиция здесь вроде такая. Поели не торопясь, а к концу ужина Барата заметно в сон потянуло, устал.

– Пойдем, старший?

– Ты иди, я тут посижу.

Не хотелось пока спать, да и надо бы подумать спокойно над тем, как нам дальше быть, так что пусть идет.

Помощник мой ушел, а я себе налил из кувшина остатки вина, смешав его с холодной водой, откинулся спиной на стену и задумался. Днем ничего еще, а к вечеру картинки прошлой жизни все чаще в голову приходят. Степь, жена во дворе, купающая младшего в большом корыте, сын, гоняющий кругами молодую лошадку, дочь, помогающая матери. И река, текущая сквозь луга, у которой они меня ждут.

Стоит ли месть того, чтобы они ждали меня? Нет, самоубийство грех, но бойцу такой грех обойти нетрудно. Начни меньше беречься да злее в драку лезь – вот и без всякого греха твой жизненный путь закончился. Только где он закончится? Встречу я их или нет? Если да, то и… но клятва на мне, кровавая клятва. Я сам себе руку резал над могилой во рву и сам слова произносил. Кто меня от нее освободит? Думаю, что и Брат с Сестрой не смогли бы тяжесть кровавой клятвы снять.

Поэтому надо жить. И надо идти к цели. Страшна была смерть моей семьи, но еще страшнее то, что погибли они со всем народом. И осталось нас, вольных, мало, а мести на уцелевших легло много. Как такую тяжесть тащить? И как бросить, когда больше некому? Мы же последние из народа. Я – последний. И Барат – последний. И те ничтожные десятки вольных, которые как-то прибиваются к армиям Вайма и Дикого Барона, – они тоже последние. Совсем. Был народ, и не стало. И никогда уже не будет. Если и даст потомство кто-то из уцелевших, все равно это уже не вольные будут, а кто-то другой.

Велик соблазн прекратить это все и прямо сейчас, не дрогнет рука, и сердце не дрогнет, с радостью бы смерть принял – но нельзя. Нельзя.