Предложение джентльмена, стр. 65
— Ее посадили в тюрьму? — едва слышно прошептал он.
— Мы должны освободить ее! — воскликнула Вайолет и расправила плечи — ни дать ни взять генерал перед сражением.
Бенедикт устремился к двери.
— Подожди! — крикнула Вайолет, бросившись за ним следом. — Я поеду с тобой.
Не дойдя до лестницы, Бенедикт остановился и обернулся к матери.
— Нет, ты не поедешь. Я не хочу, чтобы ты трепала себе нервы.
— Да будет тебе, — проговорила Вайолет. — Я ведь не какой-то нежный цветок. Я смогу побороться за освобождение Софи.
— Я тоже поеду! — крикнула Гиацинта, бросаясь вслед за Франческой, которая уже вышла в холл.
— Нет! — одновременно воскликнули мать с братом.
— Но…
— Я сказала — нет! — тоном, не терпящим возражений, отрезала Вайолет.
Франческа раздраженно фыркнула.
— Полагаю, мне бесполезно настаивать на…
— Можешь не договаривать, — оборвал сестру Бенедикт и повернулся к матери. — Если хочешь ехать, поторопись.
Вайолет кивнула.
— Прикажи подавать карету. Я буду ждать у парадной двери.
Десять минут спустя карета мчалась по направлению к тюрьме.
Глава 22
"В пятницу утром на Брутон-стрит царила страшная суматоха. Разведка донесла, что вдовствующая графиня Бриджертон и ее сын, Бенедикт Бриджертон, выскочили из дома, мистер Бриджертон практически впихнул мать в карету, и карета помчалась с головокружительной скоростью. Франческа и Гиацинта Бриджертон якобы остались стоять у двери, и автор этих строк получила заверение из самых достоверных источников, что Франческа произнесла неприличное слово.
Однако не только семейство Бриджертон пребывало в возбужденном состоянии. Семейство Пенвуд тоже вело себя чересчур оживленно: графиня закатила скандал своей дочери, мисс Пози Рейлинг, прямо на улице, перед домом.
А поскольку автору этих строк леди Пенвуд никогда не нравилась, она может лишь крикнуть: «Руки прочь от Пози!»
«Светские новости от леди Уислдаун», 16 июня 1817 года
Холод. Леденящий холод. И тихий, наводящий ужас шум, явно производимый маленьким четвероногим существом. А может быть, и не маленьким, а большим четвероногим существом. А если еще точнее, маленьким четвероногим существом, увеличенным в несколько раз. Крысой…
— О Господи… — простонала Софи.
Она нечасто упоминала имя Господа всуе, но ей показалось, что сейчас самое подходящее для этого время. Быть может, Он услышит ее и убьет крыс. Как бы это было здорово! Вот сверкает молния, огромная, невероятно огромная. Она ударяет в землю, и от нее По-всей земле разбегаются маленькие электрические щупальца. Они настигают крыс, и те падают замертво. Очаровательная мечта. Сродни той, в которой она выходила замуж за Бенедикта Бриджертона и они жили вместе долго и счастливо.
Она осталась одна… Совсем-совсем одна. Софи никак не могла понять, почему это ее так расстраивает. Она всегда, всю свою жизнь была одна. Никогда, с тех самых пор, как бабушка оставила ее перед дверью Пенвуд-Парка, у нее не было подруги, которая ставила бы ее интересы превыше своих или на том же уровне. В животе у Софи заурчало. К списку всех несчастий можно добавить еще и голод. И жажду. Ей не принесли даже глотка воды, и мечта о чае стала преследовать ее.
Вонь в камере стояла неимоверная. Софи выдали мерзкий ночной горшок, однако она решила воспользоваться им только в случае крайней необходимости: вымыть горшок никто не удосужился. Когда Софи взяла его в руки, он был мокрый, однако отнюдь не от воды, и Софи поспешно отшвырнула его от себя, чувствуя, что еще немного — и ее стошнит.
За свою жизнь ей довелось вылить бесчисленное множество ночных горшков, но люди, за которыми она выносила эти горшки, обычно, так сказать, попадали в цель, не говоря уж о том, что Софи всегда могла вымыть потом руки.
А теперь ее мучили не только холод, голод и жажда, но и сознание того, что она грязная и вонючая. Премерзкое ощущение!
— К вам посетитель.
Услышав ворчливый, недружелюбный голос тюремного надзирателя, Софи так и подпрыгнула. Неужели Бенедикт нашел ее? Но захочет ли он вызволить ее отсюда? Захочет ли…
— Так-так-так…
Араминта… У Софи упало сердце.
— Софи Бекетт, — Прошипела Араминта, подходя к камере и прикрывая нос платком, словно царившая в тюрьме вонь исходила от самой Софи. — Вот уж не ожидала, что у тебя хватит наглости явиться в Лондон.
Софи плотно сжала губы. Она понимала, что Араминта пришла лишь затем, чтобы вывести ее из себя, и не собиралась доставлять ей такой радости.
— Боюсь, дела твои плохи, — продолжала Араминта деланно-грустным тоном. — Судья не слишком благоволит к воровкам.
Софи скрестила руки на груди и упрямо уставилась в стену. Если она будет смотреть на Араминту, то непременно к ней бросится и добьется лишь того, что разобьет себе лицо о железные прутья решетки.
— Уже одного того, что ты стащила застежки с туфель, хватило, чтобы настроить его против тебя, — проговорила Араминта, барабаня пальцами по подбородку, — а уж когда я сообщила ему, что ты украла у меня обручальное кольцо, участь твоя была решена.
— Но я не… — закричала Софи и осеклась, сообразив, что именно этого Араминта от нее и добивается.
— Разве? — Араминта хитро улыбнулась и помахала в воздухе рукой. — Видишь, на мне нет обручального кольца, и потом, что значит твое слово против моего?
Софи открыла было рот, чтобы что-то сказать, и снова закрыла его. Араминта права. Любой судья поверит графине Пенвуд, а не ей.
На лице Араминты появилась недобрая улыбка.
— Надзиратель мне сказал, что тебя вряд ли повесят, так что можешь не волноваться. А вот то, что вышлют из страны, — это точно.
Софи чуть не расхохоталась. Еще вчера она и сама подумывала о том, чтобы уехать в Америку. A вот теперь на самом деле уедет. Только не в Америку, а в Австралию. И закованная в кандалы.
— Я попрошу, чтобы к тебе отнеслись со снисхождением, — проговорила Араминта. — Я не хочу, чтобы тебя убили, я лишь хочу, чтобы… отправили куда-нибудь подальше.
— Образец христианского милосердия, — пробормотала Софи. — Не сомневаюсь, судья будет тронут до глубины души.
Коснувшись руками висков, Араминта машинально откинула назад волосы.
— Совершенно верно, — согласилась она и, взглянув Софи прямо в глаза, улыбнулась фальшивой улыбкой. И Софи вдруг почувствовала, что просто обязана ее спросить.
— За что вы меня ненавидите? — прошептала она. Не сводя с нее глаз, Араминта прошептала в ответ:
— Потому что он тебя любил.
Софи, потрясенная, молчала. Глаза Араминты злобно блеснули.
— Я никогда его за это не прощу.
Софи недоверчиво покачала головой.
— Он никогда меня не любил, — отрезала она.
— Но он одевал тебя, кормил. — Араминта недовольно поморщилась. — Он заставил меня жить с тобой.
— Но это нельзя назвать любовью, — возразила Софи. — Это чувство вины. Если бы он и в самом деле любил меня, он никогда не оставил бы меня с вами. Он был неглупым человеком и наверняка догадывался, как вы меня ненавидите. Если бы он меня любил, он не забыл бы упомянуть меня в своем завещании. Если бы он меня любил… — Голос Софи прервался.
Скрестив руки на груди, Араминта насмешливо смотрела на нее.
— Если бы он меня любил, — продолжала Софи, — он нашел бы время со мной поговорить. Спросить, как у меня прошел день, что я сейчас изучаю, что я сегодня ела. — Судорожно сглотнув, Софи отвернулась: слишком тяжело было смотреть на Араминту. — Никогда он меня не любил, — тихо договорила она. — Он не умел любить.
Несколько секунд обе молчали, потом Араминта проговорила:
— Он ненавидел меня.
Софи медленно обернулась.
— За то, что не родила ему наследника. — У Араминты начали трястись руки.
Софи не знала, что сказать. А может быть, ничего и не нужно было говорить.
Еще несколько минут прошло в молчании. Араминта первой нарушила его: