Цветок пустыни, стр. 54

Наконец в полдень все свершилось. Я испытывала огромную благодарность к лондонскому доктору, который прооперировал меня в свое время: невозможно даже представить, как бы я выдержала такие роды, если бы по-прежнему была зашита. И вот после девяти месяцев ожидания и трех дней мучений все волшебным образом свершилось. У-у-ух ты! После всего, что пришлось вытерпеть, я была так рада видеть его — такую крошку! Он был красавчиком с шелковистыми черными волосиками, крошечным ротиком, с длинными ступнями и пальчиками. Росту в нем было больше пятидесяти сантиметров, но весил он всего два кило двести. Мой сынишка сразу же воскликнул: «Ах!» — и стал с любопытством рассматривать зал. «Так вот, значит, что это такое? Так оно выглядит? Это свет?» Должно быть, ему это понравилось — после девяти месяцев в темноте.

Я сказала медикам, чтобы сразу же после родов они положили ребенка мне на грудь, какой бы он ни был мокрый и скользкий. Они так и сделали, и в тот момент, когда я впервые почувствовала его прикосновение, я поняла правдивость того, что мне рассказывали все матери: когда держишь свое дитя, боль сразу же уходит. В эту минуту никакой боли не чувствуешь. Одну только радость.

Я назвала малыша Алики, что по-сомалийски значит «могучий лев». В тот момент, впрочем, он был похож не столько на льва, сколько на маленького чернокожего амурчика: крошечный ротик, пухлые щечки, ореол вьющихся волосиков. А высокий открытый лоб — точная копия моего. Когда я разговариваю с ним, он приоткрывает ротик, словно певчая птичка, которая вот-вот защебечет. С первой минуты жизни он оказался ненасытно-любопытным, серьезно разглядывая все окружающее и исследуя новый для себя мир.

В детстве я с таким нетерпением ждала, когда закончу пасти своих овечек и козочек, вернусь домой и прильну к маме, лягу к ней на колени. Она гладила меня по голове, и от этого мне делалось так спокойно и уютно. Теперь я делаю так же с Алики, и ему это доставляет такое же удовольствие, как когда-то мне. Я нежно поглаживаю его по голове, и он тут же засыпает у меня на руках.

Со дня его рождения вся моя жизнь переменилась. Теперь для меня главное — та радость, которую он мне доставляет. Я перестала обращать внимание на все те мелочи, которые, бывало, тревожили меня или огорчали. Выяснилось, что это все ерунда. Жизнь, дар жизни, — вот что по-настоящему важно, и я осознала это с рождением сына.

17. Посол

По законам моего народа женщина, становясь матерью, удостаивается особого уважения: она дала миру еще одно человеческое существо, приобщилась к дару жизни. С рождением Алики я тоже стала «матушкой», полноценной женщиной. Пройдя все круги посвящения в женщины — а начало ему было положено слишком рано, когда меня пяти лет от роду подвергли обрезанию, — я завершила этот процесс рождением ребенка, когда мне самой было уже около тридцати. И мое уважение к собственной матери возросло многократно. Я поняла, какой невероятной силой обладают сомалийские женщины, если они справляются с той тяжкой ношей, какая выпадает на их долю просто потому, что они родились женщинами. Живя на Западе, я изо всех сил старалась делать то, что надо было делать, и порой мне казалось, что этих сил не хватит. Я старательно драила полы в «Макдоналдс» в то время, когда месячные протекали у меня так болезненно, что я чуть не умирала. Я прошла через операцию, чтобы освободить свои зашитые гениталии и получить возможность нормально мочиться. Девять месяцев беременности я передвигалась, как могла, ездила в метро на окраину Гарлема, взбиралась по лестницам, ходила на рынок за продуктами. Трое суток я провела в родовых муках, почти не сомневаясь, что умру прямо там, в родильном зале, на глазах у врачей.

Но если говорить правду, я легко отделалась. А как же та девочка, которая в африканской пустыне проходила многие километры, чтобы напоить своих козочек, тогда как ей стоило большого труда даже стоять прямо — такую боль каждый раз вызывали месячные? А как же та жена, которую сразу после родов снова зашивают с помощью иголки и нитки, будто кусок полотна, лишь бы она оставалась недоступной для всех, кроме своего мужа? А как же та женщина на последнем месяце беременности, которая в пустыне отыскивает что-нибудь съестное, чтобы накормить остальных своих одиннадцать детей? А как же та молодая жена, которая по-прежнему плотно зашита, а между тем ей наступает время родить своего первенца? Что ждет ее, когда она одна уходит в пустыню — как поступала всегда моя мама — и рожает там без чьей-либо помощи? К несчастью, ответ на эти вопросы я знаю: многие истекают кровью там, в глуши пустыни; и им крупно повезет, если муж отыщет их раньше, чем грифы и гиены.

Становясь старше и узнавая все больше, я выяснила, что отнюдь не одинока: те расстройства здоровья, с которыми пришлось столкнуться после обрезания мне, преследуют миллионы девушек и женщин по всему миру. Вследствие обряда, порожденного невежеством, большинство женщин на африканском континенте проводят свою жизнь в постоянной боли. Кто станет помогать женщине, живущей в пустыне — подобно моей маме — и не имеющей ни денег, ни общественного положения? Но должен же кто-то поднять голос в защиту маленькой девочки, которая не имеет собственного права голоса! И раз уж я родилась, подобно им, кочевницей, значит, помогать им — мой долг.

Я не в силах объяснить, почему столь многое в моей жизни произошло по чистой случайности. Но я не верю в то, что бывает чистая случайность. Должно быть, у нашей жизни есть более высокое предназначение. Бог спас меня от льва в пустыне, когда я бежала из дому, и с того часа я была уверена, что мне уготован свой путь, что мою жизнь пощадили не случайно. Но если это было сделано ради моего предназначения, то в чем же оно заключается?

Некоторое время назад со мной договорилась об интервью обозревательница журнала мод «Мари Клер». Перед нашей встречей я долго размышляла над тем, что именно хочу сказать в этой статье. Когда мы встретились за ленчем с журналисткой Лорой Зив, она с первого взгляда понравилась мне.

— Понимаете, — сказала я ей, — я пока не знаю, какого рода историю вы от меня ожидаете услышать, но о том, как живут и чем занимаются модели, писали уже миллион раз. Я дам вам настоящий материал, из жизни, если только вы пообещаете его напечатать.

— Вот как? — сказала она. — Ну что же, я сделаю все, что от меня зависит.

И она включила диктофон.

И я стала рассказывать ей о том, как ребенком подверглась обрезанию. Примерно на середине интервью она расплакалась и выключила диктофон.

— Да что с вами?

— Но ведь это же ужасно… это чудовищно! Я и подумать не могла, что такое происходит в наши дни.

— В том-то и дело. В этом «гвоздь» материала — на Западе о таком никто не знает. Как вы думаете, сможет это опубликовать ваш журнал — знаменитый на весь мир, шикарный, сверкающий глянцем журнал, который никто, кроме женщин, не читает?

— Обещаю вам, я сделаю все, что только в моих силах. Но окончательное решение будет принимать руководство.

На следующий день после интервью я испытывала растерянность и смущение от того, что сделала. Теперь все узнают то, что раньше было моей тайной. Глубоко личной. Даже самые близкие подруги не знали, что произошло со мной, когда я была совсем маленькой. Я родилась и выросла в замкнутом мирке Сомали, где было не принято говорить вслух о таких вещах. А я рассказала об этом миллионам посторонних людей. И все же я решила: пусть будет, что будет. Даже если ради этого придется поступиться чувством собственного достоинства. Так оно и было. Я отложила его в сторону, как откладывают сброшенную одежду. Отложила и стала обходиться без него. Но меня волновало, как откликнутся на такой поступок мои земляки-сомалийцы. Я живо представляла, как они возмущаются: «Кто дал тебе право осуждать наши древние традиции?» Я прямо слышала, как они вторят тому, что говорили мои родственники, когда мы встретились в Эфиопии: «Думаешь, раз ты живешь на Западе, так ты умнее всех?»