Цветок пустыни, стр. 50

Тут кто-то из кочевников, прошедших пустыню вдоль и поперек, подарил маме экземпляр «Санди таймс» с моим портретом на первой полосе. Сомалийцы — люди исключительно гордые, им было страшно приятно видеть портрет соотечественницы на первой странице английской газеты. Мама посмотрела и сказала:

— О! Это же Уорис! Это моя дочь!

Она ходила по всей деревне и показывала газету.

В первый вечер она держалась неуверенно, но быстро преодолела смущение и принялась командовать:

— Ну что ты, Уорис, кто же так готовит? Ц-ц-ц, а ну давай! Смотри, я тебе покажу. Ты что, не готовишь там, где живешь теперь?

Потом брат начал приставать ко мне с вопросами: что я думаю об этом, а что о том.

— Ой, помолчал бы ты, Али! — поддразнивала я его. — Вы глупые люди, неграмотные, живете в пустыне. Слишком долго вы тут живете. Ты даже не представляешь того, о чем берешься судить.

— Ах, вот как? Ты стала знаменитостью, приехала домой и ведешь себя, как распроклятая европейка! Раз ты живешь там, на Западе, то все знаешь, да?

Мы часами с ним пикировались. Я не хотела никого обижать, но рассуждала так: если я им чего-то не скажу, то кто же скажет?

— Положим, всего я не знаю. Но я немало повидала и узнала много такого, о чем представления не имела, пока жила в пустыне. Я знаю не только то, как обращаться с коровами да верблюдами. Могу и о других вещах рассказать.

— Например?

— Например, вы губите природу, вырубая все деревья подряд. Даже молодые деревца идут на загоны для скотины. — Я ткнула пальцем в ближайшую козу. — Так нельзя делать!

— Это ты о чем?

— Понимаешь, теперь вокруг пустыня, потому что мы вырубили все деревья.

— Пустыня просто потому, что нет дождей, Уорис! На севере бывают дожди, поэтому там и деревья есть.

— Наоборот, потому-то там и идут дожди! Дожди идут как раз потому, что там растут леса. А вы здесь чуть не каждый день срубаете все веточки, так что и лесу взяться неоткуда.

Они не знали, верить этим странным рассуждениям или нет, но была одна тема, спорить на которую я, по их твердому убеждению, не могла.

— А почему ты до сих пор не замужем? — поинтересовалась как-то мама.

Несмотря на то, что годы шли, вопрос брака оставался для меня страшно болезненным. С моей точки зрения, именно из-за этого я потеряла свой дом и семью. Я знаю, что отец хотел мне добра, но он поставил меня перед ужасным выбором: или подчиниться ему и погубить свою жизнь, выйдя замуж за старика, или бежать из дому и отказаться от всего, что было мне знакомо и дорого. Цена, которую я заплатила за свободу, была непомерно высокой, и я уповаю на то, что мне никогда не придется вынуждать собственное дитя делать столь мучительный выбор.

— Мама, неужели так уж необходимо выходить замуж? Я что, обязанабыть замужем? Разве ты не видишь, что я добиваюсь успеха, становлюсь сильной, самостоятельной? Я вот что хочу сказать: если я до сих пор не вышла замуж, то это просто потому, что не встретила достойного мужчину. Вот когда встречу, тогдаи пора будет выходить замуж.

— Ну а я хочу внучат.

Теперь они решили наброситься на меня все вместе.

— Да она уже старая! — включился в разговор двоюродный брат. — Кто захочет взять ее в жены? Она слишком старая…

И он покачал головой, не веря тому, что кто-то захочет взять в жены женщину двадцати восьми лет.

Я замахала руками.

— А почему нужно выходить замуж по принуждению? Вот вы оба, почему вы решили жениться? — Я ткнула пальцем в Али и двоюродного брата. — Спорим, кто-то настоял на этом.

— Нет-нет! — не соглашались они.

— Допустим, но это потому, что вы парни. А я, девочка, не имею права голоса. Считается, что я должна выходить за того, на кого вы мне укажете, и тогда, когда вы скажете. Что это за глупости? Кому только это в голову пришло?

— Помолчи, Уорис! — рассердился брат.

— Ты тоже помолчи!

До нашего отъезда осталось два дня, и Джерри сказал, что пора начинать съемки. Он снял несколько сцен, где я была с мамой, но мама никогда прежде не видела камеры, и та ей очень не понравилась.

— Уберите эту штуку от моего лица! — сказала мама. — Она мне не нравится. Уорис, скажи ему, пусть он не направляет ее мне на лицо. Он смотрит на меня? Или на тебя?

Я постаралась успокоить ее.

— Он смотрит на нас обеих.

— Так скажи ему, что я вовсе не желаю смотреть на него. Меня он, похоже, не слышит, да?

Я попыталась растолковать ей, как все происходит, заранее зная, что она все равно ничего не поймет.

— Да ну, мамочка, он прекрасно тебя слышит! — сказала я и засмеялась.

Оператор тут же пристал ко мне с расспросами, над чем это мы смеемся.

— Да так, над всякими глупостями, — ответила я.

Еще один день ушел на то, чтобы снять меня, бредущую по пустыне в одиночестве. Все это время я с трудом сдерживала слезы. Я увидела мальчика, который поил верблюда у колодца, и спросила, можно ли мне сделать это. Специально для оператора я подняла ведро повыше, к самой морде животного. Накануне нашего отъезда одна местная жительница накрасила мне ногти хной. Я поднесла руку к камере — впечатление было такое, будто на кончиках пальцев у меня растеклись капельки свежего коровьего навоза. Но я чувствовала себя царицей. То был древний ритуал, символизирующий у моего народа красоту: обычно так украшали только невесту.

В тот вечер мы устроили пир. Жители деревни хлопали в ладоши, плясали и пели. Это так напоминало далекие дни детства, когда все праздновали приход дождя, — то же самое чувство ничем не сдерживаемой свободы и радости!

На следующее утро, пока за нами еще не прилетел самолет, я встала рано и позавтракала вместе с мамой. Я спросила, не хочет ли она поехать со мной и жить в Англии или в Штатах.

— А что я там буду делать? — спросила она.

— Я как раз и хочу, чтобы ты ничего не делала. Ты за свою жизнь достаточно потрудилась. Пора тебе отдохнуть, просто посмотреть вокруг.

— Нет. Я так не смогу. Во-первых, твой отец стареет, и мне нужно быть с ним рядом. Во-вторых, мне надо заботиться о детях.

— О каких детях? Мы все уже взрослые!

— О детях твоего отца. Помнишь ту… Как же ее звали? Ну, ту молоденькую, которую он взял в жены?

— Еще бы!

— Так вот, она родила пятерых. А потом не выдержала. Думаю, наша жизнь была для нее слишком трудной, а может, она не поладила с твоим отцом. В общем, она сбежала — пропала, и все.

— Мамочка… Как ты можешь? Ты уже не так молода, чтобы трудиться до седьмого пота. Нельзя, чтобы ты изводила себя работой. В твоем возрасте за ребятишками малыми бегать!

— Ну что ж, отец тоже стареет, без меня ему никак. Да и не умею я сидеть сложа руки. Если я сяду, то сразу состарюсь. Я столько лет трудилась, что уже просто не смогу остановиться. Да я от этого с ума сойду! Нет. Если хочешь чем-нибудь помочь, купи мне домик в Африке, в Сомали. Я смогу поселиться там на старости лет. Здесь моя родина, ничего другого я не знаю.

Я крепко обняла ее.

— Я люблю тебя, мамочка. Я вернусь за тобой, не забывай об этом, ладно? Я вернусь за тобой…

Она улыбнулась и помахала мне рукой на прощание.

Как только мы оказались в самолете, я дала волю слезам. Я не знала, когда увижу маму снова и увижу ли вообще. Я глядела сквозь слезы в окно — на то, как исчезают под крылом сперва деревня, потом и пустыня, а операторы снимали меня крупным планом.

16. Нью-Йорк

Весной тысяча девятьсот девяносто пятого года съемки документального фильма Би-би-си с моим участием были завершены. Он получил название «Кочевница в Нью-Йорке». А ведь и вправду, столько лет прошло, но я все еще оставалась кочевницей — у меня не было постоянного пристанища. Я то и дело переезжала в зависимости от работы: Нью-Йорк, Лондон, Париж, Милан. Жила то у друзей, то в отелях. Моя небогатая собственность — несколько фотографий, немного книг и компакт-дисков — пылилась где-то в Челтнеме, у Найджела. Чаще всего я работала в Нью-Йорке, поэтому там обычно и жила. Одно время я даже снимала там свой первый «дом» — однокомнатную квартирку в Сохо [26]. Позднее у меня появилась квартира в Гринидж-Виллидж, а затем и домик на Западном Бродвее. Но ни в одном из этих жилищ мне не было уютно. Домик на Бродвее вообще доводил меня до бешенства: стоило автомобилю проехать по улице, как грохот стоял такой, будто он едет прямо в доме. А на углу располагалась пожарная часть, поэтому всю ночь я слушала завывание сирен. Мне никак не удавалось нормально выспаться. Я продержалась десять месяцев, а потом махнула на все рукой и вернулась к кочевому образу жизни.