Цветок пустыни, стр. 23
— Знаешь, твоя тетя, хозяйка, управляет в доме железной рукой, — честно признался он. — Должен тебя предупредить, она всем дает прикурить!
— Ну, тебе-то, может, и дает, но она же моятетя.
В конце-то концов, рассуждала я, она ведь женщина и мамина сестра. Я снова подумала о том, как сильно скучаю по маме, о том, как хорошо относились ко мне тетя Сахру и Фатима. Да и Аман не хотела мне ничего плохого, просто мы с ней не поладили. Женщины в нашей семье любили друг дружку и заботились о каждой. Я откинулась на спинку сиденья, внезапно ощутив, как сильно устала после долгого путешествия.
Я высунулась в окошко автомобиля, пытаясь разглядеть, откуда берутся белые хлопья. Тротуары постепенно белели от снега — мы ехали в это время по Харли-стрит в шикарном жилом районе. Остановились у особняка моего дяди, и я, пораженная, разинула рот, поняв, что буду жить в таком роскошном доме. Я мало что повидала в Африке, а уж такого в жизни своей не видела. Личная резиденция посла занимала четырехэтажный особняк, и выкрашен он был в желтый, мой любимый цвет. Мы прошли к внушительному входу, к парадной двери, над которой было устроено похожее на веер окошко. За дверью, в холле, огромное зеркало в позолоченной раме отражало заставленную книгами стену в библиотеке напротив.
Тетушка Маруим вышла поздороваться со мной.
— Тетушка! — закричала я.
Передо мной стояла женщина чуть моложе мамы, в роскошном наряде по западной моде.
— Входи, — холодно произнесла она. — И закрой дверь.
Я собиралась подбежать к ней, обняться, но что-то в позе этой женщины заставило меня замереть в дверях.
— Прежде всего я хочу показать тебе дом и объяснить, в чем состоят твои обязанности.
— Ой, — сказала я, чувствуя, как во мне угасает последняя искорка энергии. — Тетя, я очень устала. Мне так хочется прилечь. Можно, я пойду посплю?
— Ну хорошо. Ступай за мной.
Она прошла в гостиную, и пока мы поднимались по лестнице, я рассмотрела изысканную обстановку: огромную люстру, белый диван с множеством подушек, над камином — акварели в абстрактной манере, в камине потрескивают дрова. Тетя Маруим отвела меня в свою комнату и сказала, что я могу поспать на ее кровати. Кровать с пологом на четырех столбиках была размером с хижину, в которой помещалась моя семья. На ней лежало замечательное стеганое ватное одеяло. Я погладила рукой шелковистую ткань, получая удовольствие от этого прикосновения.
— Когда проснешься, я покажу тебе дом.
— Ты меня разбудишь?
— Нет, встанешь, когда сама проснешься. Спи в свое удовольствие.
Я забралась под одеяло и подумала, что никогда раньше не прикасалась ни к чему такому же мягкому и замечательному. Тетушка тихонько прикрыла дверь, и я тут же провалилась в сон, как в туннель, длинный и темный туннель.
9. Домработница
Когда я открыла глаза, мне показалось, что я все еще сплю, и то был прекрасный сон. Проснуться в громадной кровати в прелестной комнате — поначалу даже не верилось, что это происходит на самом деле. Наверное, тетя Маруим в ту ночь спала с кем-то из своих детей — я же дрыхла без задних ног в ее комнате до следующего утра. Но стоило мне встать с постели, как я тут же спустилась с небес на землю.
Я вышла из тетиной комнаты и стала слоняться по дому. Тут-то она меня и нашла.
— Встала? Вот и хорошо. Пойдем в кухню, я покажу тебе, что нужно делать.
Я как во сне пошла за ней в комнату, которую назвали кухней, только это совсем не было похоже на кухню у моей тети в Могадишо. Повсюду висели белые, как сливки, шкафчики, стены сверкали голубой керамической плиткой, а в центре высилась чудовищная газовая плита на шесть конфорок. Тетя распахивала дверцы, выдвигала и задвигала ящички, объявляя:
— …здесь утварь, здесь ножи и вилки, здесь скатерти и салфетки…
Я не могла взять в толк, о чем говорит эта женщина, для чего существуют все те вещи, которые она мне показывает, а уж тем более — что мне делать со всем этим.
— Каждое утро в шесть тридцать ты должна подавать завтрак своему дяде, потому что он рано уезжает в посольство. Он диабетик, поэтому нам надо тщательно следить за его диетой. Завтрак у него неизменно состоит из двух блюд: чая с травами и двух яиц всмятку. Я люблю, чтобы мне приносили кофе в спальню ровно в семь. Потом ты должна поджарить детям оладьи. Они завтракают ровно в восемь, потому что к девяти им надо успеть в школу. После завтрака…
— Тетушка, а откуда мне знать, как все это готовить? Меня кто-нибудь научит? Я не знаю, как делать эти… как ты их называешь? Оладьи! Что это такое?
Перед тем как я ее перебила, тетя Маруим как раз набрала полную грудь воздуха и протянула руку по направлению к двери. На мгновение она задохнулась, так и стоя с простертой рукой, а в ее устремленных на меня и широко раскрытых глазах вдруг заплескалась тревога. Потом она медленно выдохнула, опустила руку и свела ладони вместе — так, как я ее впервые увидела.
— На первый раз я сама это сделаю, Уорис. Но ты должна наблюдать очень внимательно. Смотреть, слушать и все запоминать.
Я кивнула, и тетушка снова набрала воздуха в грудь, продолжая мысль, на которой остановилась.
Прошла неделя, и я — после нескольких небольших катастроф — затвердила наизусть список своих обязанностей и неуклонно следовала ему каждый день, триста шестьдесят пять дней в году, на протяжении следующих четырех лет. Если прежде я была девочкой, которая никогда не следила за временем, то теперь я научилась внимательно смотреть на часы — и жить по часам. Подъем в шесть, дядин завтрак в шесть тридцать, тетин кофе в семь ровно, завтрак для детей в восемь. Потом я убирала в кухне. Шофер отвозил дядю в посольство, потом возвращался и забирал детей в школу. Потом я убирала в тетиной комнате, потом в ее ванной, потом в каждой из остальных комнат по очереди — подметала, мыла, терла, скребла, оттирала, продвигаясь постепенно по всем четырем этажам. И уж поверьте, если хоть кому-нибудь в доме что-то в моей уборке казалось не так, мне высказывали это без обиняков. «Мне не нравится, как ты прибрала сегодня в ванной. В следующий раз проследи, чтобы было чисто. На белой плитке не должно быть ни единого пятнышка, она должна сиять».
На весь дом я была единственной служанкой, не считая шофера и повара. Тетя объяснила, что нет смысла нанимать больше слуг для такого маленького дома, как наш. Повар готовил обед шесть дней в неделю, по воскресеньям у него был выходной, и обед готовила я. За четыре года у меня не бывало выходных. Несколько раз я пыталась попросить об этом, но всякий раз тетя поднимала такой шум, что я и пробовать перестала.
Питалась я отдельно от остальных. Перекусывала чем-нибудь, когда выпадала минутка, и продолжала работать, пока не валилась от усталости с ног где-то в полночь. Но я не особенно жалела, что не обедаю вместе со всеми, поскольку стряпня повара, на мой вкус, была совершенно несъедобной. Он тоже сомалиец, только из другого племени, не моего. Он был злобным, самовлюбленным, ленивым, и особенно ему нравилось досаждать мне. Стоило тете зайти в кухню, как он ни с того ни с сего начинал:
— Уорис, когда в понедельник я вернулся сюда, ты оставила кухню после завтрака в жутком виде. Мне пришлось больше часа приводить ее в порядок.
Разумеется, это было чистое вранье. Единственное, что он умел, так это получше преподнести себя дяде и тете, причем понимал, что своим кулинарным искусством добиться этого не сумеет. Я сказала тете, что не собираюсь есть то, что готовит повар, и она ответила:
— Ну как знаешь. Готовь тогда сама себе, что хочешь.
Вот когда я порадовалась, что в свое время, еще в Могадишо, так старательно училась готовить у двоюродной сестры Фатимы. У меня был врожденный талант к кулинарии, так что я потихоньку стала готовить макароны, а потом и другие блюда, что в голову придет. Когда родственники увидели, что я ем, им тоже захотелось попробовать. Вскоре меня начали спрашивать, что я хотела бы приготовить, какие продукты для этого надо купить на рынке и т. д. и т. п. Понятно, что наши отношения с поваром не стали от этого теплее.