Охотник на магов, стр. 19
Похоже, он действительно не блефовал. Конечно, кроме пистолета, у Герхарда был еще магический кинжал. Но что можно сделать с одним кинжалом против целой стаи? Может, удастся убить одного или двух псов. Остальные все равно тебя прикончат. И значит, драться и в самом деле не имеет смысла. Что остается? Убежать?
Охотник оглянулся.
Фигуры в туманном облаке несколько уплотнились, стали более реальными. Однако им все еще не удалось вырваться наружу. Возможно, эту случится через несколько мгновений. И вот тогда…
Да нет, надеяться на это смешно. Если даже те, кто находится в облаке, окончательно материализовавшись в этом мире, не воспримут его как добычу, то уж, во всяком случае, мешать псам его преследовать не станут. Зачем им это? Он для них чужой. А от стаи псов далеко все равно не убежишь. Обязательно догонят.
Что же делать? Сдаться? Ну уж нет.
Может, тогда…
Надежда была очень слабой, почти мизерной, но в данный момент Герхард был рад даже ей. По крайней мере, какой-то шанс выбраться из, казалось бы, безвыходного положения существовал. Надо только рискнуть, причем рискнуть действительно крупно.
Как там сказал стуканец? «Раствориться в окружающем мире, стать его частью» Почему бы не попробовать? Вдруг получится? Стать частью мира… растворится…
Герхард со всех ног бросился к облаку.
– Уходит, гад. В погоню! – послышалось у него за спиной.
И вслед за этим дробный перестук когтей по брусчатке.
В тот момент, когда до облака осталось всего шага три, вожак псов крикнул:
– Ну, сейчас я его! Вот сейчас!
И все же он не успел.
Резко оттолкнувшись правой ногой от мостовой, Герхард прыгнул и влетел прямиком в облако.
10.
Туман пах яблоками и был такой густой, что Герхарду показалось, будто он попал в озеро яблочного киселя. Впрочем, дышалось легко, а воздух был сухим и теплым, и, значит, скорее всего, туман являлся не более чем иллюзией.
Кстати, определить из-за него, опускается он вниз или, наоборот, поднимается вверх, Герхард не мог.
Впрочем, имело ли это такое уж большое значение?
Главное – рядом с ним не было своры псов-убийц, и это означало, что он все-таки натянул им нос. Правда, здесь, в этом тумане, запросто могли водиться твари и похуже. Но пока он ни одной из них не встретил, их существование было под большим вопросом. Так стоило ли волноваться? Будет день, будет и пища. Встретятся враги – он придумает, как с ними справиться. Либо убьет их, либо сумеет от них удрать. Как уже случалось не раз.
Наверное, эти мысли должны были Герхарда удивить, поскольку подобной беспечности он себе, как правило, не позволял. Вместо этого он лишь вяло про себя отметил, что это несколько необычно, но ничуть не встревожился. Возможно, причиной этому послужило четкое осознание, что он все-таки сумел стать частью мира забытых божков, растворится в нем.
Как это получилось, Герхард не знал. Да это, собственно, его и не интересовало. Сейчас ему было достаточно висеть неподвижно, или падать куда-то, или, наоборот, подниматься. По крайней мере – ближайшее время.
А потом это время, неожиданно, словно лопнувший воздушный шар, кончилось, и ему вдруг захотелось куда-нибудь попасть, просто для разнообразия. Нельзя же, в самом деле, вечно висеть в толще кисельного озера и размышлять о том, как прекрасно ощущать состояние покоя.
Покой на это, конечно, обиделся, поскольку разрешения кому бы то ни было, трогать свое состояние не давал. И поэтому для начала он предъявил Герхарду ноту протеста. Нота протеста была тонкая и звенящая, причем на лице у нее явственно читалось обиженное выражение. Охотник откуда-то совершенно точно знал, что это выражение у нее появилось с тех пор, как она поссорилась с другими нотами. Причем было это так давно, что о самом факте, что нота протеста с ними когда-то был знакома, весь мир уже давно забыл. Прежде чем Герхард успел что-то ответить ноте протеста, выражение, читавшееся у нее на лице, прекратило это бесполезное занятие, поскольку осознало, что читать самого себя не так интересно, как других. Правда, из других рядом с ним было лишь выражение лица Герхарда, но он было такое безмятежное и удовлетворенное, что много добиться от него не стоило и надеяться. И тогда выражение лица ноты отправилась в странствия, а его хозяйка осталась вообще без всякого выражения, тем самым уничтожив смысл своего существования. А покой, осознав, что его нота не принесла должного результата, с большим сожалением самоуничтожился.
После этого кисельный туман, в котором находился Герхард, стал редеть и исчезать. Постепенно, словно на проявляющейся фотографии, в нем стали возникать сначала неясные тени, обретавшие более четкие очертания и объем. Да и под ногами у Герхарда уже была не пустота. Теперь он стоял на твердой поверхности.
Туман исчезал, вместе с ним уходило и ощущение безопасности. Герхард вдруг осознал, что находится сейчас в чужом мире, о котором не имеет ни малейшего понятия. А еще он совершенно не представлял, каким образом вернется в свой, родной мир.
Впрочем, не слишком ли он торопится? Может быть, для начала следует осмотреться?
Вот сквозь туманную дымку более– менее ясно проступило какое-то дерево, причем, произошло это так быстро, что у Герхарда едва не возникло ощущение, будто дерево сошло с места лишь для того, чтобы оказаться к нему поближе и раньше других попасться на глаза. И наверное, будь охотнику лет семнадцать, оно могло все-таки показаться. Но нет, Герхарду было почти тридцать, кроме того, он был охотником, поэтому уже знал, что это всего лишь штучки уходящего, окончательно исчезающего тумана. Причем штучки не совсем безобидные, поскольку в любой момент, так же как и это дерево, из тумана может появиться какой-нибудь хищник или враг. И вот тогда от него потребуется все его внимание, находчивость, а может быть, просто вовремя спустить курок.
Именно поэтому он стоял на месте и просто ждал, крепко сжимая в руке пистолет, готовый действовать, как только это потребуется.
Правда, его опасения пока не сбывались.
Деревья, одно за другим появлялись из стремительно редеющего тумана, и уже было ясно, что вокруг него лес. Причем, как оказалось, стоял охотник посреди дороги, вымощенной зеленым кирпичом, кое–где присыпанной горками странных, похожих на скрипичные ключи листьев. Причем, легкий ветерок все пытался из них что-то сложить – то ли пасьянс с правилами, более сложными, чем сама жизнь, то ли причудливую головоломку.
А потом туман исчез окончательно и разом, словно по чьей-то команде, послышались звуки. Герхард смог распознать скрип сухих веток и крики неведомых птиц, шорох травы и треск, с которым в лесной чаще лопаются перезревшие гигантские грибы, жужжание насекомых и попискивание каких-то маленьких зверьков. И конечно, было еще множество звуков неизвестного происхождения.
Впрочем, так ли это было важно? Главное – эти звуки были, и они свидетельствовали, что в лесу пока нет ничего опасного или угрожающего, по крайней мере с точки зрения его обитателей.
В любом случае стоило куда-то пойти. Не намерен же он стоять посреди этого леса вечно?
Сунув пистолет за пояс, Герхард двинулся по дороге вымощенной зеленым кирпичом.
Сквозь ветви деревьев временами проглядывало солнце этого мира. Не очень большое, ярко-красное, оно очень быстро двигалось по траектории, напоминающей восьмерку. Какие-то зверьки шустро перебегали через дорогу и скрывались в растущих по ее обочинам кустах. Один из них ненадолго остановился прямо на середине дороги, и Герхард его сумел хорошенько разглядеть. Более всего зверек походил на рысь, только тело ее было длиннее раза в два. Словно бы какой-то великан взял резиновую рысь за хвост и морду, поднатужился и хорошенько ее растянул. Когда Герхард подошел к «рыси» на расстояние шагов двадцати, она пару раз тявкнула на него, совсем как собака, издала звук, сильно напоминающий слово «бай», и тут же исчезла в чаще. Почти сразу же после этого послышался скрип и грохот, словно где-то вверху кто-то открывал и закрывал железный зонтик. Потом над вершинами деревьев мелькнула и унеслась прочь огромная тень. Кто это был, рассмотреть не удалось.