Все о Томе Сойере и Гекльберри Финне (сборник), стр. 172

Мы смотрели во все глаза ночь напролёт, почти до рассвета, хотели и вовсе не ложиться спать, но потом взяли да и заснули. Проснулись — а уже полдень. Ну, думаем, это никуда не годится! Мы разделись, окунулись, а потом пошли в город. Там съели на двоих целых шестьдесят четыре блинчика и ещё много всяких вкусностей, наелись — и сразу полегчало. Спрашивали про челнок, но никто его не видел, а пароход опоздал, и, когда мы добрались до дома, уже стемнело. Джима обвинили в убийстве с отягчающими обстоятельствами, Крот Брэдиш уже лежал в могиле, а в городе только и было разговоров что о всезнающем, загадочном Провидении — в душе, наверное, все ему удивлялись и благодарили его, но никто прямо сказать не решался.

Съели мы еще шестьдесят четыре блинчика и пошли в тюрьму, утешить Джима, а когда рассказали ему про новый план, он растревожился не на шутку и даже не знал, радоваться ему или печалиться. Джим и говорит:

— Господи помилуй, не успел выпутаться из одной переделки — сразу в другую попадаю. — Но тут он увидел, как Том расстроился, и стало ему стыдно. Погладил он Тома по голове чёрной морщинистой рукой и говорит: — Ничего, сынок, не грусти. Я–то знаю, что вы стараетесь изо всех сил, и, что бы ни случилось, старик Джим на вас не в обиде.

Джим, конечно, до смерти боялся снова очутиться в лапах у Короля с Герцогом — ему даже говорить–то об этом было страшно. Но он знал, что мы с Томом не дадим ему надолго остаться в рабстве — если смелость, упорство и хитрость хоть чего–нибудь да стоят! Он, разумеется, успокоился и говорит: если королева попробует его в деле и увидит, какой он честный и работящий, то на следующий год она прибавит ему жалованье. А Том в ответ: ясное дело, прибавит — она же молодая и неопытная. Так что все были довольны, Том собрался домой и говорит: пойдем со мной! — мы и пошли вместе.

Дома тётя Полли задала Тому трёпку, но совсем не страшную. Сначала она здорово сердилась, но когда мы рассказали, что два дня рыбачили на том берегу и не знали, что протрубил рог и перепугал до смерти весь город, а еще было убийство, и убийца — Джим, тётя Полли забыла, что злилась на нас. Ей не терпелось поскорей рассказать новости, она бы это удовольствие ни на что не променяла!

И тётя Полли принялась за дело: целых два часа рассказывала, всё на свете переврала, зато развлеклась на славу. А когда закончила, то история вышла в десять раз страшнее, чем на самом деле, — Том наверняка пожалел, что не назначил тётю Полли заправлять заговором. Но Джима ей было очень жаль: не иначе как Крот пытался его убить, а то бы Джим не вышиб ему мозги мушкетом!

— Что, и вправду вышиб, тётя Полли?

— Честное слово!

А вечером вся компания заявилась к тёте Полли в гости, и сыщик Флэкер тоже пришёл. Он собрал улики и уже знал об убийстве всё, будто своими глазами видел. А гости сидели и слушали раскрыв рот, да восхищались: ай да Флэкер, ай да молодчина!

Всё это, конечно, была полная околесица, но им было невдомёк. Флэкер говорил, что никаких Сынов Свободы на самом деле нет — это выдумка банды Беррела, он готов доказать. Стоило ему сказать «банда Беррела», как все вздрогнули и придвинулись друг к дружке поближе. Он и говорит: в городе сейчас шестеро из банды Беррела, и все они — ваши хорошие знакомые, вы с ними каждый день видитесь, беседуете. (Тут все снова вздрогнули.) Имена он называть пока не стал — говорил, ещё не время, но схватить он их может когда угодно. У них есть план: сжечь и разграбить город и выпустить на волю всех негров — это он готов доказать. (Все так дрожали, что дом трясся; даже молоко, наверное, и то скисло.) А Джим с ними заодно: у него, Флэкера, есть улики, и он готов доказать хоть сейчас. А ещё он выследил банду и знает, где у них притон, — только нам пока не скажет. И наконец, он нашёл запасы еды, их хватит для шестнадцати человек на целых шесть недель (ясное дело, наши с Томом!). И ещё нашёл их печатные принадлежности, утащил подальше и спрятал, и покажет их, как только будет готов. Он узнал секрет фигур, напечатанных на листовках красной краской, только это очень страшно и нельзя рассказывать при чувствительных, пугливых женщинах. (Тут все ещё крепче прижались друг к дружке, ни живы ни мертвы от страха.) А печатал листовки не какой–нибудь обычный негодяй, а самый страшный злодей на всём белом свете, к тому же дьявольски умный. И по мелким признакам, которых бы никто больше не заметил (а если б даже и заметил, то всё равно ничего бы не понял), видно, что это не кто иной, как сам Беррел. Во всей Америке только Беррел смог бы так напечатать. И этот самый Беррел сейчас в городе, переодетый, торгует в лавке, и это он трубил в рог. Старая мисс Уотсон, как услышала — сразу упала в обморок, и свалилась прямо на кошку, и отдавила ей хвост. Кошка взвыла, а мисс Уотсон еще долго приводили в чувство. Наконец Флэкер сказал, что у Джима два сообщника. Он видел их следы — оба карлики, один косоглазый, а другой — левша. Как он узнал — не важно, но он за ними следил, и не беда, что они сейчас ушли из города, — он всё равно их застанет врасплох и поймает.

Ну и болван! Ведь это же были мы с Томом! Но все остальные слушали как зачарованные и говорили: вот чудо — сыщик каждую мелочь подмечает, всё читает, словно книгу, и ничего от него не утаишь. И если бы не Флэкер, так бы до самой смерти и не узнали, кто всю эту заваруху начал, поэтому весь город перед ним в долгу. А Флэкер в ответ: пустяки, у него просто работа такая, а на самом деле это всякий может — нужны только тренировка и дар.

— Разумеется, главное — дар! — сказала тётя Полли, и все за ней повторили.

У тёти Полли к сыщикам была слабость — ведь Том тоже хотел стать сыщиком, — и она очень гордилась тем, что Том сделал тогда у дяди Сайласа[8].

Глава 9

На следующее утро мы еще затемно перебрались на тот берег, а на рассвете начали искать следы. Том в прошлый раз измерил их длину и ширину, а форму каблуков знал точно — там, в пристройке, он залил в отпечатки сало со свечи, получились тоненькие отливки. Он вырвал листок из конторской книги Крота и обвёл их его же пером. По мне, следы как следы, ничего особенного, только у второго на левом ботинке у каблука отбит внутренний передний угол. Но нам, по–моему, от этого никакой пользы — ведь он ушиб левую ногу, когда упал с обрыва, и если он её и сейчас волочит, то никакого каблука видно не будет. Том мне на это в ответ: если бы он волочил ногу, по следам было бы видно. Ну да, так оно и есть, я спорить не стал.

Мы начали искать на иллинойсском берегу, выше по течению в миле от парома. Там есть низинка, куда можно уложить хромого, но она всего одна, а вокруг неё до самого парома — обрывистый берег, десять футов высотой, как стена. Следов было много, и свежих и старых. Но те, что нам нужны, наверное, давно уже затоптали. Мы завернули поглубже в лес, дошли вдоль реки до самого парома, а там — тоже следы, но не те. А ниже парома на целые мили ни одного места, где они могли бы высадиться. Вот мы и пошли по дороге, ведущей от парома, и всё прочесали по обеим её сторонам, и прошли вдвое дальше, чем за это время мог уйти хромой, но всё без толку.

Искали мы до самого вечера, а на другой день вернулись и снова искали, всё вокруг обшарили, до самой темноты бродили — и никакой пользы. На третий день обыскали остров Джексона — ничьих следов не было, кроме Флэкера. Он утащил наши печатные принадлежности и часть еды. Мы перебрались на наш берег, хотели зайти в пещеру, а там — солдаты: их полковник Элдер туда послал из–за всей этой шумихи с заговором, и сунься туда кто чужой — ему бы не поздоровилось!

Делать нечего, поплыли мы домой. Том опять нос повесил — ведь Джиму теперь придётся ехать на Юг с Королём и Герцогом, и немало хлебнет он горя, пока мы устроим ему побег и отправимся в Англию. И вдруг Том как подпрыгнет от радости, да и говорит:

— Ну и дураки мы с тобой, Гек!

— Я и сам знаю, что дураки. А что?

— Нам с тобой здорово повезло — вот что!