Вилла в Италии, стр. 78

Они поговорили о живописи Люциуса и о творческом вдохновении Марджори. Это будет тяжелая книга, призналась писательница. Тяжелая не дня написании, это само собой разумеется, а по сути. Стиляги и изнанка лондонской жизни. Уличные банды.

— А что вам известно об уличных бандах? — спросил Люциус.

— В юности мне довелось близко столкнуться с одной такой компанией. Банды — это банды; читающей публике они нравятся, даже сейчас. Читатели любят, когда их пугают. Жизнь наладилась, есть работа. Конечно, очень пугает бомба, но это слишком большой и глобальный страх, чтобы брать его с собой в постель. Молодежные шайки, распущенность и преступность в бедной, пользующейся дурной славой части города вызывают у людей дрожь и одновременно заставляют радоваться, что сами они уютно посиживают у камина, в своем удобном загородном доме.

После обеда Делия играла на фортепьяно и пела, а остальные сидели на террасе, где желтые свечи Бенедетты отгоняли насекомых, а музыка смешивалась с неумолчным жужжанием цикад, негромким уханьем совы и отдаленным рокотом моря.

— Ах, если бы все это могло длиться вечно! — вздохнула Джессика. — Как бы я хотела, чтобы лето длилось без конца, чтобы облака никогда не заслоняли звезды, чтобы воздух благоухал, а весь мир ограничивался этой усадьбой.

— И в самом деле, рай, — отозвался Джордж. — Но это время еще придет, Джессика. А пока что думайте о спокойствии после бури, о тихой гавани после опасного путешествия…

— А это откуда? — спросила Мелдон. — Тоже Данте?

— Ариосто, — ответила за него Марджори. — Он был переведен на английский Джоном Харрингтоном, которому мы обязаны также изобретением ватерклозета. Он был одним из многих елизаветинцев, у которых был роман с Италией и всем итальянским.

— Я думаю, эта страна завораживает англичан, — кивнул Джордж.

— А я думаю, — закуривая сигарету, проговорила Джессика, — что любое место, где нет мороси и тумана, завораживает англичан. Послушайте, коль скоро мы сейчас одни, хочу спросить: вы отдаете себе отчет, что с тех пор как приехали Тео и Фелисити, вы и палец о палец не ударили для того, чтобы найти этот самый кодицилл? Не сегодня завтра il dottore постучится в дверь, и ничего не останется, как признать свой проигрыш.

— Я надеюсь, что он подстерегает нас где-то совсем рядом, — сонно пробормотала Делия.

— Проигрыш? — спросил Уайлд. — Или адвокат?

— Кодицилл. Либо его вообще не существует. Возможно, единственное, что нам завещано, — вот эти дни здесь. А это означает, что наше наследство почти полностью истрачено.

— Что ж, такое возможно, — согласился Джордж. — И дар безмятежного духа — это далеко не пустяк.

— Да нет. — Марджори зевнула. — Маласпина оставила кодицилл, все как полагается. Мы просто слишком узколобы, чтобы его отыскать.

— Я помолюсь святому Антонию Падуанскому, который помогает отыскать потерянное, — пообещал Хельзингер. — Но знаете, Джессика, я искал. Смотрел каждую книгу в башне, и там действительно настоящие сокровища, но никаких юридических бумаг.

— Вы можете попытать счастья со святым Иудой, — улыбнулся Люциус.

— С Иудой? — переспросила Делия, поймав себя на мысли, что ей нравится эта улыбка.

— Покровителем гиблых дел.

Марджори брякнула это в своей обычной прямолинейной манере. И как это она узнала, что разговор состоялся только сегодня утром?

— Делия, расскажите о бизнесе вашего отца. Вы никогда толком об этом не рассказывали. Текстиль, не так ли? Фабрики на севере, нещадно эксплуатирующие бедняков на ткацких станках.

Тео поперхнулся кусочком яблока, которое перед этим аккуратно очистил от кожицы и разрезал на дольки.

— В наши дни не очень-то поэксплуатируешь, на горе вашим диккенсовским представлениям, — ответила певица. — Профсоюзам это не нравится. Так случилось, что мой отец является одним из любимых вами просвещенных работодателей и слишком ценит своих рабочих, чтобы их притеснять.

— Разве текстильная отрасль не уничтожается дешевым импортом, наводнившим страну?

— Да, но мой отец человек предусмотрительный. Папа очень хорошо заработал в войну на производстве искусственного шелка для парашютов. — Еще будучи школьницей, она слезно умоляла отца дать парашютного шелка, хотя бы несколько ярдов, на нижнее белье. Лорд Солтфорд наотрез отказался, но потом два ярда этой материи пришли в посылке. Просто чудо, что его не украли по дороге. Бракованный материал, пояснял отец в короткой приписке. Может, и бракованный, но для Делии по своей ценности он был все равно что расшитый золотом. — Ты помнишь, Джессика?

— Да. Ты разделила его на шесть частей и раздала подругам — чтобы пошить панталоны и нижние рубашки. Да не только подругам; дала немножко и Регуле, и я никогда не видела, чтобы кто-то так радовался. Регула была беженкой, — пояснила остальным Джессика. — Школа предоставляла несколько стипендий дочерям высокопоставленных беженцев.

— Интересно, что стало с Регулой? — задумчиво спросила Воэн. — Я потеряла с ней связь.

— Твоя беда в том, что ты потеряла связь со всеми подругами. Мы как-нибудь сходим на один из этих ужасных коктейль-пати, которые устраиваются в Лондоне для бывших учениц, и ты сможешь повидаться с некоторыми из них. Разве ты не слышала, что Регула стала врачом, работает в Мидлендсе?

— Право, Делия, — вступил в разговор Тео, отвлекаясь от борьбы с яблоком, — вряд ли тебе уместно говорить о бизнесе Солтфорда в таких выражениях. Я вообще не понимаю, — при этих словах адвокат осуждающе посмотрел на Марджори, — почему возникла эта тема.

Он думает, что утром Свифт подслушивала под дверью, сказала себе Делия. Бедняга не знает о ее способности ловить то, что носится в воздухе.

А в воздухе во время того разговора, который произошел до завтрака, носилось немало. С Тео и Фелисити, которая на сей раз, в кои-то веки, не мучилась тошнотой, а, напротив, радостно сияла. Как несправедливо, что ее сестру беременность даже украшает, тогда как менее везучие женщины становятся толстыми и одутловатыми.

Родственники подловили Делию, когда она торопливо спускалась по лестнице.

— Доброе утро, Флика. Тебе лучше сегодня? Какой божественный день. Я собираюсь поплавать после завтрака.

— Нельзя, у тебя будут колики, — предостерегла Фелисити тоном старой нянюшки, от которого Воэн рассмеялась.

— Можно тебя на одно слово? — спросил Тео, увлекая бывшую возлюбленную в гостиную, где пахло пчелиным воском и розами, которые Бенедетта поставила в огромную китайскую вазу. — Нам надо серьезно поговорить.

— В такой райский день? — нарочито беспечно отозвалась Делия, хотя внутренне насторожилась.

— О папе, — уточнила Фелисити.

— А что такое? С ним все в порядке, надеюсь? — Нет-нет, конечно, с ним не могло быть ничего плохого, иначе они сразу сообщили бы…

— С ним все в порядке, — скривился Тео. — Кроме старости.

Воэн потребовалась минута, чтобы сообразить, о чем он.

— Ты хочешь сказать, он слабеет? — Чепуха; сухие, жилистые мужчины вроде ее отца не слабеют, а лишь делаются более твердыми и несгибаемыми.

— Нет, лорд Солтфорд находится в добром здравии, насколько я знаю, но отнюдь не молодеет. Ему почти семьдесят лет, как ты знаешь, и он в раздумьях над тем, что будет с его бизнесом. Чувствует, что настала пора переложить его на более молодые плечи.

— У него ведь есть какие-то толковые управляющие, не так ли? В чем проблема?

Насколько знала Делия, отец имел намерение поделить свои доли в компании между ней и Фелисити. Бизнесом будут заниматься профессиональные менеджеры, которые работали у него в течение ряда лет, а они с сестрой — получать дивиденды.

— Проблема в том, — уже несколько раздраженно продолжал Тео, — что у него идефикс сохранить бизнес в семье.

— По-моему, он всегда это планировал, разве нет?

— Ты не понимаешь. Мы сейчас говорим не об акциях, а о практическом каждодневном управлении предприятием.