В тебе моя жизнь..., стр. 285
— Ага, вы избегаете моего вызова!
Марина вздрогнула при этих словах. Глупый штабс-капитан, нет на свете такой вещи, что заставила бы Загорского отступить при этих словах!
— Ах, остановите их, Марина Александровна, — взмолилась к ней Долли из поравнявшейся с двуколкой коляски. — Это сущее безумие!
Но Марина лишь покачала головой в ответ. Неужто Долли полагает, что она имеет на ее брата большее влияние, чем та? Она, конечно, попыталась призвать их успокоиться и примириться, напоминая, что князь ранен и может управлять только одной рукой, но штабс-капитан начинал горячиться, а Сергей лишь криво усмехался, и она испугалась, что дело может дойти еще дальше. Потому махнула рукой на их безумства, откинулась назад на спинку сидения.
Мужчины поставили экипажи несколько в стороне от дороги, а сами направились осмотреть дорогу и разметить дистанцию для скачек. После вернулись обратно, договорились о сигнале — в начале пути подает его Раев-Волынский, по окончании — Арсеньев. Пожилые господа только ворчали для вида, но было видно, что и их захватил азарт, забурливший в крови у остальных мужчин в ожидании этой скачки. Господин Спицын даже поспорил на фаворита с отцом штабс-капитана. Только дамы сидели в экипажах под тенью зонтиков и лениво переговаривались меж собой.
Была дан сигнал, и всадники сорвались с места. Марина невольно следила за ними со своего места, слегка покусывая кончик перчатки на большом пальце. Сначала вперед вырвался штабс-капитан на своей каурой на полкорпуса и некоторое время не выпускал предполагаемую победу из своих рук. Потом Загорский, что правил по горскому обычаю, обхватив поводья одной ладонью здоровой руки, склонившись к шее лошади и почти слившись с нею, все же сумел поравняться с ним, а вскоре и вовсе обогнал его. Теперь он был впереди на несколько саженей, и судя по всему, он и станет победителем в этом пари.
Никто не понял, как это произошло. Почти у самого финиша каурая штабс-капитана вдруг резко вильнула в сторону и по инерции задела лошадь Загорского. Потом она все же споткнулась и упала, роняя всадника на землю и в очередной раз толкая свою соседку по скачкам. Сергей не сумел выправить в этот раз, и она тоже упала на дорогу, а сам Загорский кубарем покатился в дорожную пыль.
Раздались многочисленные взволнованные восклицания, женские крики. Краем глаза Марина заметила, что Долли в соседней коляске упала без чувств. Арсеньев со своей стороны, сломя голову, бежал к всадникам, ни один из которых так и поднялся с дороги.
Марина даже не заметила, как вскочила на ноги в двуколке, перепугав лошадь своим резким движением. А потом вдруг обнаружила, что этот громкий протяжный крик, полный боли и страха, что так отдавался у нее ушах, это ее собственный и ничей иной, что это она все кричит и кричит, не в силах успокоить свою душу, унять тот страх, что метался в душе.
О Господи! Господи, нет! Не допусти! Только не допусти!
Глава 72
О Господи! Господи, нет! Не допусти! Только не допусти, снова и снова повторялось в голове Марины. Она ни о чем не могла думать в этот момент, кроме того, почему не шевелятся всадники, что упали и ныне лежали в дорожной пыли. Подобное падение могло привести к весьма трагичным последствиям, она знала это из уст очевидцев подобного. Многие при этом ломали себе шеи или навечно оставались прикованными к постели.
Марина прижала руку ко рту, чтобы подавить тот дикий крик, что снова рвался из ее груди и который она едва заставила смолкнуть. Ей казалось, что ее сердце не бьется сейчас вовсе, а все окружающее для нее происходило будто в тумане, так медленно. Она подобрала юбки, чтобы спрыгнуть с коляски, и добежать до Сергея, дотронуться до него, почувствовать его дыхание, ритм его сердца. Он должен был быть жив! Она не может потерять его!
Но тут мужская рука преградила ей путь из двуколки. Раев-Волынский легко оттолкнул ее назад и забрался в экипаж.
— Куда?! Куда?! — прошипел он ей в лицо. Марина попыталась его оттолкнуть, но он намертво загородил ей выход. С другой стороны двуколка плотно прижималась к густым зарослям кустарника, что росли на обочине дороги, и хода туда для Марины не было.
— Пропустите меня! Я должна быть там! — она снова толкнула Раева-Волынского в плечи, но тот стоял стойко на ее пути.
— Вы с ума сошли! Уж и так натворили достаточно! — он схватил вожжи, тронул двуколку с места, взяв так резво, что Марина покачнулась и упала на сиденье рядом с ним. Она даже сначала не поняла, что он увозит ее прочь, настолько разум был ошеломлен инцидентом на импровизированных скачках. Да еще снова взглянула на упавших, заметила, как подбежавший Арсеньев приподнимает светловолосую голову. И кровь… кровь в этих светлых прядях…
Вид этой крови вдруг вызвал в ней волну слабости, чего с ней не было давно. Марина, как могла, боролась за ускользающее сознание, но свет постепенно мерк в ее глазах. Ну, почему именно сейчас? Она встряхнула головой, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. Никак, просто никак она не может упасть в обморок ныне, когда Раев-Волынский так бешено стегает лошадей вожжами, и двуколка оттого так быстро несется прочь. Деревья по обочинам дороги мелькали, будто картинки в калейдоскопе, заставляя голову идти кругом, но Марина их даже не замечала. Перед ее глазами снова и снова повторялась эта картина: Арсеньев приподнимает голову Сергея, и кровь на этой светловолосой голове…
— Остановите, — прохрипела Марина, трогая Раева-Волынского за рукав. — Куда вы меня везете? Остановите немедленно!
Но тот даже головы не повернул в ее сторону. Его то и дело подергивающееся веко выдало Марине, как он зол, и она заставила себя вдохнуть поглубже воздуха, чтобы прояснить сознание, а еще забыть эту страшную картинку, что стояла у нее перед глазами. Самое главное для нее сейчас — это развернуть двуколку обратно, вернуться туда, к нему, а для этого ей нужна ясная голова.
— Остановите немедленно! — уже твердо и отчетливо приказала Марина, и Раев-Волынский удивленно покосился на нее, явно не ожидая, что она так скоро придет в себя.
— Вы желаете, чтобы мы остановились? — едко прокричал он. — А как же доктор для наших пострадавших? Ведь мы едем именно за ним!
Марина взглянула на поле, что сейчас они проезжали, на небольшой лесок, что шел сразу за ним, и похолодела.
— Куда вы меня везете? Ведь город в другом направлении! Мы едем не за доктором. Остановите немедленно! — она вдруг схватила хлыст, что лежал на полу двуколки, и сжала его в ладони. — Я предупреждаю вас, Андрей Петрович, коли не остановите — я ударю вас!
— Ах, вот как! — рассмеялся он злобно. — Бейте! Бейте и, клянусь, вы пожалеете об этом!
Марина растерялась слегка перед его яростью, что она ясно прочитала в его глазах, и он, пользуясь этим, вдруг потянулся к ней и выхватил хлыст из ее руки. Теперь, оставшись совсем беззащитной перед ним, она вдруг разозлилась как никогда ранее, накинулась на него с кулаками, рискуя перевернуть двуколку. Тому не оставалось ничего иного, как быстро придержать лошадей, а после и вовсе остановить экипаж, лишь бы избежать этой неприятности — уж чего-чего, а рисковать собственной шеей Раев-Волынский не желал.
Он остановил двуколку и тотчас, бросив поводья, схватил ее за кисти рук, придержал ее порывы. Она никак не успокаивалась, пыталась вырывать руки.
— Что вы делаете? Зачем увезли меня? — выкрикнула она ему в лицо. — Немедленно разверните двуколку и отвезите меня обратно!
— Зачем? Чтобы вы еще ниже уронили себя в глазах гостей? — язвительно ответил ей Раев-Волынский. — Какие эмоции, мадам! Я даже удивлен вашей реакцией на происшествие. Разве достойно дамы так явно выражать свои чувства?
— А разве достойно мужчины так поступать, как вы ныне? — Марина в очередной раз дернула руки, но он не отпустил ее, удержал в плену. — Вы говорите о моей репутации, а сами увозите меня прочь, наедине!