В тебе моя жизнь..., стр. 196

— Увези меня, — прошептала Марина в ответ слабым голосом. — Увези меня в деревню. Я так хочу в Завидово…

Он понес ее прочь мимо обеспокоенных гостей, что заметив обеспокоенность mademoiselle Соловьевой, с которой та что-то говорила графу Воронину, поспешили за ними в сад. Мимо маленькой группки из madam Соловьевой, что прошептала громко «Pauvret! [415]», мимо старого и молодого Загорских. Матвей Сергеевич не удержался и спросил:

— Что с ней? Elle est malade? [416]

Анатоль чуть помедлил подле них, заглянул в глаза Сергею и произнес, прекрасно зная, что нарушает все мыслимые правила приличия, но не в силах удержаться от этого:

— О, не беспокойтесь, ваше сиятельство! C'est maladie temporelle [417]. К Масленице все пройдет, — и с наслаждением успел поймать легкую тень боли, что промелькнула в глазах молодого Загорского. Что ж тем лучше. Чем скорее они забудут о том, что могло бы быть тогда, тем менее острыми станут отношения меж всеми ними. Быть может, Анатоль сможет тогда вернуть прежнюю дружбу, которой ему так не хватало ныне?

Он еще раз извинился и пошел дальше, унося на руках жену, свое сокровище, в карету, чтобы далее увезти ее в дом на Фонтанке. После он возьмет у государя отпуск на несколько недель, чтобы провести их вместе с женой и Леночкой в Завидово перед тем, как уехать с императорской семьей в Москву на празднование годовщины Бородино.

Теперь все вернется на круги своя, думалось Анатолю, пока он ехал домой, прижимая к себе Марину, вдыхая запах ее волос. Загорский в который раз получил звание ротмистра, и скоро подготовят бумагу от присвоении «Владимира» за выслугу лет. После он объявит о своей помолвке, не зря же Анатоль периодически напоминал государю о его велении найти тому невесту до конца года. И тогда, когда все будут на тех местах, что были предопределены судьбой с самого начала: Анатоль со своей супругой — Мариной, Загорский — со своей женой (кто бы она ни была), все revenir a sa place [418].

И именно тогда наступят те блаженные дни, о которых Анатоль так мечтал… Непременно наступят. Ведь сбылась же одна его мечта — наследник рода! Сбудутся и остальные.

Анатоль поднес ладонь жены к губам и медленно поцеловал каждый пальчик на ее руке.

— Je t'aime, ma tresor [419], — прошептал он. — Я так сильно люблю тебя!

Глава 51

Воронины покинули Петербург почти сразу же, как Марина восстановила силы для путешествия. Сначала они навестили Арсеньевых в их имении, куда те удалились после празднеств у Юсуповых. Юленька была уже на пятом месяце беременности, и они не выезжали, посвятив все свое свободное время хозяйственным хлопотам, своему сыну да отдыху в эту прекрасную летнюю пору.

— Ты просто цветешь, моя милая, — от чистого сердца сказала Марина подруге, обнимая при встрече. — Твое положение красит тебя.

— А ты выглядишь точно смерть, — так же честно ответила Жюли, пристально вглядываясь в нее. — Что с тобой? Ты нездорова?

— Моя болезнь называется тягость.

— Тягость не болезнь, — возразила ей Юленька. Марина посмотрела на другой конец стола, где ее супруг что-то обсуждал, смеясь, с Арсеньевым и ответила:

— Да, ты права. Она не болезнь, она наказание, — и заметив, что огорчила подругу, поспешила добавить. — Это только мое наказание, милая, только мое. Прости, что расстроила тебя, не имела подобного желания.

Марина перевела взгляд на ясное небо и вдруг поднялась.

— Прокатиться хочу. Не распорядитесь ли, Павел Григорьевич?

Тот ничего не ответил, только перевел взгляд на Анатоля, словно только его слово было способно повлиять на решение выезжать ли Марине или нет. Это вдруг разозлило ее (у нее вообще в последнее время благодушие могло резко смениться острой злостью и наоборот; Агнешка говорила, что причина столь переменчивого настроя — ее тягость), и она снова повторила свою просьбу, сделав вид, что не заметила этого вопрошающего взгляда.

— Разумно ли сие, мой ангел? — медленно спросил Анатоль у жены, которая сейчас стояла, вздернув высоко подбородок. — В твоем-то положении?

— Я ездила верхом, когда носила Леночку, — пожала плечами Марина.

— Это другое, — возразил ей Анатоль, и Марина тут же прищурила глаза. Сообразив, что сейчас сказал совсем не то, что имел в виду (вернее, иметь-то имел: тогда же ему не было дела до ребенка, что рос в ее чреве, потому он и не запрещал ей никаких безумств), он поспешил открыть рот для того, чтобы исправить положение, но не успел.

— А в чем разница, мой любезный супруг? — почти прошипела Марина. — В чем разница?

Давай же, казалось, говорили ее глаза, признайся. Признайся, что есть разница между двумя этими беременностями. Ведь ранее она носила чужого ему ребенка, теперь же в ее чреве рос его наследник. Дай ей причину, чтобы разругаться с тобой, ибо только это в данный момент ей хотелось сильнее всего — выпустить пар.

— Я не делаю разницы между детьми, дорогая, а также между тягостями, — сдался Анатоль. — Ежели так горишь желанием выехать, езжай. Неволить тебя не стану.

— Я распоряжусь, — поднялся Арсеньев. — Поеду с вами, Марина Александровна, надо размяться. Анатоль?

— Je dis passe [420], — ответил тот. Он не проводил их даже взглядом, когда Марина и Арсеньев удалялись с террасы, словно отгородился от всего в этот момент. Жюли стало жаль его сейчас. Он совсем не заслужил подобного отношения со стороны Марины, и она была так зла на нее.

— Все образуется, — тихо проговорила Юленька, сама себе дивясь, с чего это вдруг она решилась на подобные откровенности. — Это все от положения. Сама это пережила недавно.

— Нет, Юлия Алексеевна, это не от того, — покачал головой Анатоль. Он сложил пальцы в замок перед собой, упершись локтями в подлокотники кресла, в котором сидел. — К сожалению, наш брак уже давно стал похож на поле боя, и ран, что мы нанесли друг другу, не счесть. А сколько их еще будет впереди… Нет-нет, не уходите, прошу вас, — проговорил он, заметив, что смущенная его словами, Арсеньева встает из-за стола. — Прошу вас, мне так нужно выговориться хотя бы кому-нибудь, иначе я сойду с ума. Я глубоко несчастен и в тоже время безумно, до одури счастлив. Вы спросите, как сие представить возможным? А вот возможно-таки. Я счастлив, что она рядом, что я каждую ночь держу в своих объятиях, что она носит мое дитя. И в то же время я испытываю горечь, ибо знаю, что ее душа и ее сердце не принадлежат мне, что она еще долго будет жить своим прошлым, которого ей никогда уже не вернуть. Иногда я задаю себе вопрос, разумно ли я поступил, удержав ее подле себя? Но тут же забываю о своих сомнениях, потому что мне не жить без нее. Я безмерно страдаю, когда провожу длительное время розно. Сам себе удивляюсь, но я даже решился выйти в отставку! Вот получу звание полковника и непременно оставлю службу. Уеду в Завидово, как она хочет, оставлю свет. Брошу все ради нее.

— Вы так ее любите? — прошептала потрясенная Жюли. Анатоль грустно улыбнулся ей.

— Я люблю ее безмерно, но все же не достаточно для того, чтобы дать ей то, что желала столь сильно. А уж теперь и вовсе говорить об том не стоит. Как вы думаете, Юлия Алексеевна, откроется ли когда-нибудь ее сердце для меня? Право, иногда мне кажется, что я никогда этого не добьюсь. Прав был этот французский герцог — plus on aime une maitresse, et plus on est pres de la hair [421]. Иногда я чуть ли не ненавижу ее за то, что она никогда не ответит на мои чувства, за то, что питает склонность к нему. Ненавижу всей своей душой! — он вдруг устало провел по лицу ладонями, а потом повернулся к Юленьке, которой в этот миг стало жутко от его слов, от его тяжелой исповеди. — Сколько может жить любовь, не питаясь взглядами и прикосновениями? Я искренне надеюсь, что недолго, ибо l'esperance, toute trompeuse qu'elle est, sert au moins a nous mener a la fin de la vie par un chemin agreable [422]. Когда-нибудь она поймет, что гоняться за призраками прошлого — бессмысленно, а я буду рядом в этот момент. И все свершится, все обязательно свершится.