Мадам придет сегодня позже, стр. 67
Меня обнимают сильные руки. Неистовый, чувственный рот ищет мои губы и целует меня как сумасшедший. Неужели это тот же мужчина, который только что полумертвым лежал у моих ног?
К нему вдруг возвращается дар речи. Теперь, когда все ясно, он называет вещи своими именами.
— Хочешь, чтобы я вставил?
На редкость романтично! Мог бы оставить это при себе! Это возбуждает почти так же, как «ночь, содрогающаяся от оргазмов» Вово!
— Ты принимаешь таблетки?
— Нет!
— Мне вынуть член?
— Сегодня не надо! Но, пожалуйста, прошу тебя, помолчи! — И почему жизнь все время разочаровывает? Только что поэтично воспевал луну, а сейчас никакой поэзии. Слишком прозаический партнер.
— Я могу с тобой часами совокуп… — Я затыкаю ему рот. Он целует мою руку. Приятно.
Потом тесно прижимает меня к себе. Смотри-ка, никаких углов!
Его тело гибкое, орудие любви довольно большое. У него мягкая, ухоженная кожа. И — какое чудо! Он не бросается на меня! Нет! Ложится рядом, лицом ко мне и закидывает мои ноги на свои. Все-таки чему-нибудь я и научусь в Париже! Или это Тереза ему преподнесла? Мне вдруг становится жутко жарко!
Боб берет в руки свой твердый предмет и тычется внизу. Мне нравится поза. Удобно, никто не доминирует, женщина тоже свободно двигается. Так можно любить друг друга бесконечно.
Боб сдержанно стонет. Меня заливает горячей волной, когда он находит нужное место и мягко входит в мою плоть. Он как будто создан для меня: размер — то, что надо! Этот мужчина — мое спасение, лишь бы не раскрывал рот! Я боюсь сглазить. Но кто знает? А вдруг получится действительно хорошо?
Вот он целиком вошел в меня!
Моя правая рука у него под головой, его левая — под моей спиной. Он замирает и весь дрожит. Свободной рукой ласкает мою грудь. Теперь начинает двигаться. Ритмично, не слишком напористо, не слишком быстро, не слишком механически, не слишком глубоко. Не скребет. Да, Боб знает в этом толк! Он хотя и тихий молчун, но в постели он великолепен! У него была хорошая учительница!
Он ищет мою руку. Наши пальцы переплетаются, и как только я не могу закрыть ему рот, он опять начинает говорить.
— Ох, как хорошо. Твое влагалище такое узкое!
— Пожалуйста! — кричу я в панике. — Замолчи! — Он тут же нежно целует меня и вынимает свой член.
— Мне перестать? Я тебе больше не нравлюсь?
— Нравишься! Но, пожалуйста, закрой рот!
Боб опять идет ко мне, я с готовностью устремляюсь ему навстречу. Сказываются семьдесят девять одиноких ночей! Я исхожу от желания. Думать уже не успеваю. Боб любит меня так, будто знает не один год мое тело. Двигается таким образом, что задевает внутри мое самое сокровенное место. И как только мышцы внизу набухают, он не убыстряет темп, нет! Он ласкает мою греховную точку, и не успеваю я опомниться, как содрогаюсь от сильнейшего оргазма!
— О дарлинг, — стонет Боб и начинает двигаться как сумасшедший, — О, бэби! Йес, йес, йес! — Он сжимает меня так, что я почти задыхаюсь, и кончает с такой мощью, будто десятилетиями не прикасался к женщине! Он кричит, плачет и смеется, осыпает мое лицо и грудь поцелуями и в конце концов засыпает глубочайшим сном с блаженной улыбкой на устах!
А я лежу и чувствую себя вновь родившейся.
Пусть одна из моих приятельниц и утверждает, что сон с мужчинами отнимает много энергии и она потом «обессиленная», будто «у нее что-то отняли», но у меня все как раз наоборот.
Я заряжаюсь радостью и счастьем, все во мне поет, кровь звенит в жилах, нервы спокойны, я в отличном настроении. Боб подарил мне оргазм, но я не боюсь оказаться у него в плену. Его глупая болтовня делает это невозможным. Но когда он молчит — я преклоняюсь! Тогда его можно рекомендовать в самом изысканном обществе. Впрочем, он уже и так там!
Боб просыпается, начинает меня целовать, и мы опять занимаемся сексом. Дольше, чем в первый раз и также прекрасно. Он кончает за ночь пять раз, я дважды. Такого со мной еще не бывало. И когда, завершив последнее безумие, мы проваливаемся в глубокий сон мы одна плоть и кровь, единое целое.
Боб реагирует на каждое мое движение, наши сердца бьются в унисон, стоит мне повернуться как он поворачивается тоже, мы лежим, тесно слившись, и идеально подходим друг другу! Но всему этому суждено мгновенно улетучиться!
Я поставила будильник на одиннадцать.
Не успел прозвонить звонок, как Боб вскочил и снова превратился во вчерашнего чужака. Да, вот такие они и есть, эти тихие молчуны. Смотрит на меня холодно, ему ужасно некогда, не произносит почти ни слова, на завтрак не остается. Стремительно убегает, и нет его!
Ну, мне не двадцать, меня подобное не может вывести из равновесия. Напевая, иду в ванную и занимаюсь своей внешностью. Мягко массирую лицо миндальными отрубями с морским песком, кожа от этого становится нежной, как ягодицы младенца. Наношу свое секретное оружие — смесь миндального и розового масла с настоем ромашки в равных пропорциях, оставляю на десять минут и потом снимаю тампоном излишки. Отлично! Кожа нежная и гладкая!
Вспоминаю при этом о том сладострастии, которое испытала в объятиях Боба, и жутко радуюсь, что не мне приходится готовить ему каждый день еду, стирать белье и выносить приступы плохого настроения.
Да уж, в сорок два года я знаю, чего хочу, а именно: страсти! Во всех других случаях я предпочитаю собственное общество!
Без Боба я обойдусь, хотя мне его жаль.
Чего стоит его чудовищная лексика в постели! Так говорит только американец из «хорошей семьи» с пуританским воспитанием, ведь в таких домах на тему любви наложен запрет. Он и сам не видел особой любви. Ведь он, бедняжка, сын чопорной матери. Она никогда не ласкала, не целовала его, не прижимала к себе. Мужа своего она скорее всего не любила, ребенка тем более. Поэтому-то Боб и растаял только тогда, когда погас свет и его никто не видел! Нежность при свете — это что-то недопустимое!
Приглашать я его больше не буду. Тихие молчуны всегда одинаковые. А в больших дозах это скучно!
Итак, лицо идеальное!
Теперь красиво причесать волосы и надеть что-нибудь удобное, темное, немаркое. После обеда мне придется обмерять одну квартиру (вместе с подвалом, чердаком и комнатой для прислуги), а затем начертить план: как квартира выглядит сейчас и как бы мы ее перестроили для новой владелицы. Она, очевидно, захочет несколько ванных и побольше встроенных шкафов. Всегда одно и то же. Я это могу изобразить с закрытыми глазами.
Так, теперь туфли, голубые, на низком каблуке. Ключи от машины. Дюймовая линейка. Блокнот и карандаш. Вгрызаюсь в яблоко.
Прикинем, как обстоят дела.
У меня масса поклонников, но с мужчинами мне не везет.
У Фаусто двое детей и любовница, и он укладывает каждую, которая захочет! Один скребет. Другой молчит. Третий мучит меня культом Исиды. Потом стираные трусы. И куча Вово. А еще неудачный опыт в Вене. Чего я только не испытала, могу написать целые тома — сплошь трагикомедии! Одно ясно: мужчины — слишком сложная штука!
Я сдаюсь! Я больше не хочу искать великой любви, идеального мужчину, предначертанное мне на небесах счастье. Ребенка я тоже больше не хочу. Спасибо, не надо! Время от времени леденец, кратко и сладко, это поможет мне выстоять. Но влюбляться я больше не собираюсь! Любовь причиняет слишком много боли! Надо наслаждаться ею очень экономно, в геометрических дозах. Капля в море! У кого это, правда, получится?
У меня — нет! Я хочу все — или ничего!
Поэтому я прекращаю поиски и с головой ухожу в работу. Время как нельзя более подходящее. Тело молодое, интеллект зрелый, я в расцвете сил. Я прославлюсь! Во всем мире!
А если я что-нибудь действительно хочу (в конце концов, ведь я пережила лавину), я этого добиваюсь!
18
Сегодня среда, двадцатое января. Мой сорок третий день рождения. Я все еще работаю для Глории, то есть работала! До сегодняшнего дня, да будет замечено. А теперь все по-другому. Произошли невероятные вещи. С сегодняшнего дня я работаю с ней. В качестве партнерши.