Тим Талер, или Проданный смех, стр. 25
— Господин Талер! Какая счастливая случайность! — воскликнул Треч с хорошо разыгранным изумлением. — Мы ищем вас уже больше часа!
— Если с рулевым что-нибудь случится, — не слушая, крикнул Тим, — я заявлю на вас, барон! И на кельнера тоже!
Теперь Треч развеселился.
— Для волнения нет никаких причин, господин Талер! — заметил он с улыбкой. — Его здоровью это не повредит! Правда, со службы нам придётся его уволить. Но человек такой силы без труда найдёт себе работу в доках.
Между тем посетители пивной начали проявлять любопытство и, столпившись у столика, стали, перебивая друг друга, подавать разные полезные советы. Они, как видно, считали, что Джонни пьян.
Треч, стремясь, как всегда, избежать публичной сцены, потянул Тима за рукав к выходу.
— Ваш портрет, господин Талер, напечатан сегодня во всех газетах. Будет очень неприятно, если вас тут узнают. О рулевом вы в самом деле можете не беспокоиться. Пойдёмте!
Несмотря на сопротивление Тима, не хотевшего оставлять Джонни одного в таком состоянии, барону удалось в конце концов вывести его на улицу.
Нельзя было допустить, чтобы Треч успел обо всём догадаться. Кроме того, у Тима было смутное чувство, что в этой странной, запутанной игре, где участвовала и дохлая крыса, и упавший в обморок рулевой, и английская пословица, выиграл не барон, а Джонни.
И Тим покинул пивную, до потолка уставленную бутылками, гораздо более спокойно, чем могло показаться.
Роскошный автомобиль, ожидавший их у входа, загораживал чуть ли не весь переулок. Позади него стояли ещё две другие машины, и Тим заметил, что в них сидят оба хорошо известных ему субъекта. Из озорства он кивнул им, и они, слегка огорошенные, кивнули в ответ.
В машине, откинувшись на красную кожаную спинку заднего сиденья, сидел директор Грандицци. Когда барон и Тим уселись с ним рядом, он захихикал:
— Ах ви маленькая беглец! Ви неплох водить нас за нос, синьор! Но моя мудрый друг Астарот…
— Заткнись, Бегемот! Он не в курсе! — рявкнул барон на директора с необычной для него грубостью.
Но тут же, обратившись к Тиму, любезно разъяснил ему, что они с Грандицци являются членами так называемого «Клуба Ваала» и иногда называют друг друга смеха ради клубными прозвищами.
У Тима было смутное ощущение, что он уже слышал как-то раз от барона про Астарота и Бегемота, но он не мог вспомнить, где и когда это было. Тем более, что всё это время повторял про себя английскую поговорку, которую сказал ему Джонни.
Когда автомобиль проезжал мимо памятника Христофора Колумба, Треч сказал Тиму:
— Завтра рано утром мы вылетаем в Афины, господин Талер! Самолёт принадлежит фирме. Он будет ждать нас на аэродроме ровно в восемь часов.
Тим кивнул, ничего не ответив. Он, наверное уже в десятый раз, повторял про себя английскую поговорку. Наконец он решился спросить Грандицци:
— А что это значит: «Тич ми ту лаф, сейв май соул»?
— На каком это языке? — осведомился Грандицци.
— На английском, — спокойно ответил барон. — Старая пословица, такая же глупая, как большинство пословиц. — Он повторил фразу с хорошим английским произношением. Потом вполголоса перевёл: — «Кто смеётся, тот спасён!» А буквально: «Научи меня смеяться, спаси мою душу!»
Тим сказал как можно равнодушнее:
— А-а, понятно!
И больше не произнёс ни слова. Он всё повторял и повторял про себя эту пословицу, только теперь у него получалось: «Научи меня смеяться, рулевой!»
Лист двадцатый
ЯСНЫЙ ДЕНЬ В АФИНАХ
Самый большой филиал концерна барона Треча находился в Афинах — древней столице Греции. В этом городе барон был необычайно оживлён и любезен. Он старался даже по возможности оградить Тима от директоров и банкетов. Вместо этого он водил его гулять по улицам. Правда, на некотором расстоянии вслед за ними всегда ехал автомобиль, и по первому знаку Треча шофёр мог подкатить к тротуару и распахнуть дверцу.
Барон не стал показывать Тиму те достопримечательности, ради которых приезжает в Афины большинство иностранных туристов. Он не поднимался с ним на Акрополь — поглядеть, как блестит между белыми колоннами весёлой голубизной Эгейское море; не водил его смотреть на мраморные статуи, излучающие — от ямочек у щиколотки до полукругов возле уголков губ — божественный смех; не показал ему ясно сияющего неба над высокими храмами. Вместо всего этого он повёл его на афинский рынок.
— По крайней мере, половина тех денег, которые получают здесь за товары, попадает в мои руки, — сказал он Тиму. — Вы, господин Талер, как мой наследник, должны знать, каким образом создаётся наше богатство. Ну разве не наслаждение глядеть на эти краски?
Треч отправился с Тимом прежде всего в рыбные ряды. Выпучив глаза, со сверкающей красной полосой под жабрами, лежали здесь рыбы тысячами, в больших открытых холодильниках. Богатства моря были представлены во всей своей роскоши. Блистало серебро, отливала голубизной сталь; то тут, то там виднелись ярко-красные и матово-чёрные пятна и полосы. Но барон смотрел на всё это глазами торговца.
— Этот тунец доставлен сюда из Турции, — объяснял он. — Мы закупаем его там совсем дёшево. А эта треска из Исландии — одна из самых прибыльных наших торговых операций. Хамса, каракатицы и сардины привезены из Италии или пойманы здесь, в Греции. На этом много не заработаешь. А теперь пройдём дальше, господин Талер!
Треч прямо упивался рынком. Они остановились возле оштукатуренной стены, на которой висели ободранные бараньи туши со свесившимися набок языками.
— Эти бараны доставлены из Венесуэлы, — сказал барон. — А вон тех свиней мы закупили в Югославии. Весьма выгодное дело!
— А ещё что-нибудь, кроме рыбы, покупается здесь, в Греции? — спросил Тим.
— Конечно, — рассмеялся Треч. — Кое-что поставляет нам и эта страна: изюм, вино, бананы, кондитерские изделия, оливковое масло, гранаты, шерсть, ткани, инжир, орехи и бокситы.
Треч перечислял товары с такой торжественностью, словно читал вслух Библию. Тем временем он привёл Тима в молочный ряд, где на столах Повсюду возвышались горы белоснежного творога. Странная это была прогулка. Протискиваясь сквозь толпу, они шли всё дальше и дальше мимо торговцев, азартно расхваливающих свой товар, и громко торгующихся покупателей. Когда они проходили по рыбному ряду, им пришлось шагать по лужам, в которых плавал нарезанный кружочками лук; возле бараньих туш они обходили ручейки стекавшей крови, а когда стали пробираться между лотками с овощами и фруктами, то всё время смотрели под ноги, чтобы не наступить на кожуру и не поскользнуться.
Прямо перед Тимом вертелись трое мальчишек. На глазах у всех они перебегали от лотка к лотку, таская маслины. Никто не обращал на них никакого внимания; даже продавцы, сердито прикрикнув, тут же снова начинали торговаться с покупателями. Воришки весело хохотали.
Прошло не меньше двух часов, показавшихся Тиму кошмарным сном, прежде чем он, взбудораженный и измученный, покинул рынок, с его толкотнёй, шумом, выкриками, — это гигантское чрево города с чудовищным аппетитом, приводившим в такое восхищение барона.
По знаку барона к тротуару подъехала машина. На сей раз это был автомобиль поменьше, с чёрными кожаными сиденьями. Треч приказал шофёру ехать к Византийскому музею.
— Вам должно там понравиться, господин Талер, — обратился он к Тиму. — Но почему — я вам пока не скажу.
У Тима это «почему» не вызвало ни малейшего любопытства. Он изнемогал от усталости и очень хотел есть. Однако он ни единым словом не обмолвился об этом барону. Он решил как можно реже показывать свою слабость этому странному торговцу, купившему его смех. Поэтому он, не моргнув глазом, позволил ему отвезти себя в Византийский музей.
Картины, к которым барон подводил Тима, назывались иконами. Их, как ему объяснил Треч, писали монахи, в течение многих сотен лет придерживавшиеся в живописи одних и тех же строгих канонов. Понемногу Тим начал понимать, почему барон привёл его сюда.