Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века), стр. 123

Однако не менее характерно и другое: путешественник стремится не перетолковывать чужую действительность по моделям своей, а дать ее исчерпывающе полное описание. Он с одинаковыми невозмутимыми подробностями описывает дворцовые залы и устройство уборных, и если первые описания мы еще можем найти в других источниках, то вторые совершенно уникальны [533].

Слово «понимание» коварно. Невольно навязывается представление, что это однократный, исчерпывающий акт: понимание представляется как окончательное и безусловное знание. В действительности это путь в бесконечность. Честность заключается в том, чтобы указать степень и направление приближения. Понимание можно представить себе как сеть истолкований и переводов разной степени приближенности. Именно их многочисленность и взаимная контрастность определяют уровень понимания. Представим себе пьесу Шекспира, которую смотрит современный русский зритель. Множественность переводов складывается с множественностью режиссерских интерпретаций. Но и эта последняя не дана однозначно, а сопрягается с разнообразием актерских талантов, декораторских интерпретаций и т. д. Так создается некое пространство, в отношении к которому наполняется смыслом каждая новая постановка. Мы знаем постановки, стремившиеся к музейной точности воспроизведения внешних сторон быта шекспировской эпохи. Пьеса превращалась в шекспировский музей. Знаем мы и опыты постановок в современных костюмах или в условных костюмах и декорациях, не соотносимых ни с какой конкретной эпохой. В любом случае перед нами — не Шекспир, а лишь какой-то его отпечаток. Нельзя безболезненно убрать вещи, ибо вещи — это жесты, а жест — характер. Одному из фольклористов, записывавшему сказку на сюжет «Иван и змей» вскоре после окончания войны, пришлось услышать: «Тут Иван как выхватил наган да и начал по змею палить!» Но можно представить и прямо противоположное решение, когда тот же сказочный Иван (или шекспировский герой) будет представлен на высшей ступени абстрактности, без каких-либо примет места и времени. Режиссер выберет тот вариант, который будет соответствовать его замыслу. Но для того чтобы он был свободен в выборе, он должен обладать в своем сознании запасом не только того, что будет служить его намерениям, но и того, что он отвергнет. Память его культуры должна быть намного шире его выбора. Поэтому и тот, кто действует, и тот, кто отражает реальные действия в искусстве, и тот, кто воспринимает это отражение, должны обладать запасом памяти, значительно превосходящим каждую конкретную потребность.

И наконец, последнее. Если нам не дано исчерпывающе понять прошедшее и настоящее, то мы можем осознать свою неотделимую с ними слитность. Это чувство растет от проникновения в большие исторические события в той же мере, как и от сопереживания мелких и мельчайших сторон жизни. Геометрически изоморфные фигуры различны по размерам, по форме и вместе с тем в определенном смысле — одно и то же. История, отраженная в одном человеке, в его жизни, быте, жесте, изоморфна истории человечества. Они отражаются друг в друге и познаются друг через друга. Если настоящая книга внушит читателю хотя бы малую степень этого чувства, автор будет считать свою работу не напрасной.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

к книге Лотмана Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII-начало XIX века)

Групповой портрет участников русского посольства 1662 г. в Англию

Неизвестный английский художник. X., м. 1662.

Изображены князь Петр Семенович Прозоровский (16..— не позже 1668) по прозвищу Петр Большой, дворянин Иван Афанасьевич Желябужский (1635–17..), находившийся «вторым при посольстве» в звании Курмыжcкого воеводы (автор «Дневных записок с 1682 по 1709 год»), дьяк Иван Давыдов и переводчик Андрей Форот.

Конклюзия Гедеона Вишневского, посвященная коронации императрицы Екатерины 16 мая 1724 г.

И. Ф. Зубов. Гравюра резцом и офортом. 1724.

Справа — Петр, показывающий Россию на глобусе, вокруг него фигуры Геркулеса, Нептуна и Афины, указывающей на Екатерину I, и аллегорические фигуры (Твердость, Слава, Истина, Благочестие и Вера). На столе две императорские короны. Внизу тексты богословских тезисов на латыни и русском и аллегорическая фигура женщины, бьющей в бубен («радость всенародная»). Гравюра была поднесена автором императрице во время коронации.

Портрет Павла I на фоне Гатчинского дворца

М. Д. Евреинов с оригинала С. С. Щукина. Миниатюра. Ок. 1800.

Император в генеральском мундире по форме Преображенского полка с отложным воротником, украшенным введенным в 1800 г. шитьем и витым эполетом на левом плече (знак генеральского чина). Через плечо — голубая лента ордена св. Андрея Первозванного, на шее — крест св. Анны (любимый орден Павла I), на груди — знак ордена св. Иоанна Иерусалимского. На поясе — офицерский шарф (введен в 1796 г.). В руках трость — элемент офицерской экипировки того времени .

Объявление о коронации императрицы Анны Иоанновны

О. Эллигер. Офорт. 1731.

Объявление (или «публикация») собравшейся в Кремле перед Грановитой палатой публике о коронации предваряется барабанным боем и звуками труб: справа изображены военные музыканты — литаврщики (конные барабанщики) и трубачи.

Портрет генерал-фельдцехмейстера светлейшего князя П. А. Зубова в костюме кавалера ордена св. Андрея Первозванного

И.-Б. Лампи-старший. X., м. 1796

Генерал-фельдцехмейстер — высшее воинскoe звание для начальника артиллерии в русской армии. Зубов изображен в специальном орденском костюме состоящем из плаща (епанчи) и шляпы, надевавшемся в день ежегодного орденского праздника (30 ноября). На груди знаки ордена: звезда и цепь, которая замыкается орденским крестом с изображением распятого апостола .

Рядовой и унтер-офицер лейб-гвардии гусарского полка в 1812 г.

Литогр. 1840-е.

Лейб-гусарский полк был сформирован в 1796 г. при Павле I и имел (с 1809) при общей гусарской форме красные ментики и доломаны, синие чакчиры, золотые (у офицеров; у нижних чинов — желтые) шнуры и галуны. В 1812 г. все гусары имели общеармейский кивер с белым султаном; на кивере лейб-гусар гвардейский двуглавый орел (вместо армейской черно-оранжевой кокарды); офицеры до 1814 г. имели право носить наброшенную на плечо леопардовую шкуру. Слева изображен рядовой гусар, справа — унтер-офицер, на что указывают обложенный галуном воротник и черный конец султана .