Белые медведи, стр. 36

Голова Вовы нашлась на кухне, а остальное тело в спальне. Таз с остатками сцеженной крови так и стоял в гостиной, где все стены были исписаны тем же словом, что просматривалось сквозь ожег у меня на груди. Гном и только. Никифорыч быстро оценил ситуацию и решил пока не вызвать милицию.

– Мы сами разберемся с этой мразью, – слышал я от него, сжимая зубы до такой степени, что раздавался их треск.

Постепенно я обретаю контроль над телом и разумом. А парни, вызванные Никифорычем, упаковывают моего бывшего телохранителя в пластиковые пакеты, моют квартиру. Кровь очень сложно отмыть, проще переклеить обои, думаю я. Моя квартира теперь похожа на скотобойню: люди в мясницких фартуках бегают туда-сюда с ведрами, полными розовой воды. Свою сумку с использованными кисточками и скальпелем карлик бросил в коридоре. Никифорыч внимательно осматривает ее, но ничего больше там нет.

– Везде снять отпечатки пальцев! – кричит он.

Ему отвечают:

– Но мы же не менты. У нас нет инструментов.

– Тогда приведите сюда тех, у кого есть инструменты! – не унимается Никифорыч, сотрясая воздух своим ревом. – Я не шучу! К вечеру я должен знать, кто здесь был и где его искать!

Я утираю слезы и думаю, что мы сделаем с карликом, когда найдем его. Мне настолько плохо, что я просто не могу представить месть, которой он достоин. Банальные пытки не подойдут, нужно что-то особенное, но фантазия моя пока не работает. Думаю, Никифорыч с его большим военным опытом справится с этой задачей лучше меня. Пытаясь выпить чашку чая, я рисую в голове картины отмщения. Сергею мы решили не звонить, а то он обязательно бы поднял на уши всю королевскую рать, оповестив каждого о случившемся.

Паника, охватившая меня, становится все сильнее, пока боль затихает. Мои передвижения носят хаотичный характер. Я в тупике, мечусь из стороны в сторону, как птица, попавшая с силки, но не могу спастись от своих же воспоминаний. Лицо карлика, его маленькие руки, резавшие мне грудь, плотно засели в голове. Похоже, мне никогда не избавиться от впечатлений прошлой ночи. Долбаная психологическая травма, моральный рубец через весь мозг.

Никифорыч спрашивает:

– Что он сказал тебе?

– В основном он говорил об искусстве и литературе, – отвечаю я и добавляю: ни слова о причинах, ни слова о себе, ни слова об остальных.

Его улыбка до сих пор стоит перед моими глазами, его смех до сих пор звенит рядом с моими барабанными перепонками. Меня как будто изнасиловали, думаю я. Лежа беззащитным на диване, я не мог даже кричать, черт возьми! – Он играет с нами в шахматы, – говорит Никифорыч и дальше: ему нравится чувствовать свое превосходство. Именно поэтому он не убил тебя, Саша. – За что? – тихо шепчу я.

– В первую очередь, я проверяю конкурентов, – рассказывает Никифорыч. – Во вторую, всех тех, кого ты уже обошел. Мне кажется, это такой своеобразный метод давления. Очень эффектный и эффективный метод, должен заметить. Я говорю:

– А остальные?

– Надо найти вещь, которая связывает всех, – отвечает Никифорыч и снова: я постоянно думаю об этом, но так и не нашел ответа.

– Мы только и делаем, что думаем! – кричу я. Меня бесит спокойный тон Никифорыча, ведь ему не понять: его не резали скальпелем и не жгли утюгом. – Где результат?! Где он, я спрашиваю! Ты – начальник мой долбаной службы безопасности, и что ты делал, когда надо мной издевались, а?!

– Успокойся, – только и говорит Никифорыч.

Он закуривает и продолжает:

– Недолго ему осталось бегать, поверь мне.

– Я хочу видеть этого карлика подвешенным за ноги к потолку, хочу бить его арматурой, хочу разорвать ему ноздри и рот, хочу пройтись по нему отбойным молотком, хочу отрезать ему пальцы по одному, хочу вырвать голыми руками его поджелудочную железу, затем легкие, затем желудок, затем сердце – и это лишь малая часть моих желаний.

– Все будет, – кивает Никифорыч и добавляет: и даже больше.

Пока мы разговариваем, парни заканчивают уборку. Конечно, стены квартиры уже никогда не будут похожи на те, что были раньше. В целом, крови нигде не видно, но запах смерти по-прежнему витает в атмосфере. Думаю, придется покупать новую квартиру для нас с Татьяной, если выживу.

– Кстати, тебе неплохо бы пожить пока в другом месте, – говорит Никифорыч, и на этот раз я с ним абсолютно согласен. – У тебя есть куда податься?

В голову сразу же приходит мое секретное гнездышко на всякий пожарный случай. Иногда я привожу туда молодых сотрудниц, желающих продвинуться по карьерной лестнице. Во мне нет маний Льва Соломоновича, поэтому все ограничивается банальным сексом.

Я киваю и говорю:

– Есть одно место. Думаю, там я буду в безопасности.

– Вряд ли, но лучше подстраховаться, – отвечает Никифорыч и дальше: береженого Бог бережет.

За окном белым-бело, поэтому я спрашиваю:

– Погода не меняется, да?

– Паршивая весна, Саня, – соглашается Никифорыч. – Такого не бывало уже лет пятнадцать, если мне не изменяет память.

Неожиданно вспоминается одна мелкая деталь прошлой ночи. Я говорю Никифорычу об этом:

– Слушай, этот карлик хорошо меня знает, – морщусь и продолжаю: он в курсе, что я читал запоем. Он прямо так и сказал, что, мол, ты, Саша, когда-то много читал.

Новая волна истерики накатывает, сдавливая горло. Этот черт изучал мою жизнь, ведь мало кому известно из неблизких людей, что в юности я упивался книгами. Возможно, он каким-то образом наводил справки обо мне, расспрашивал знакомых. А может быть, он умудрился выбить информацию из Инны, замучив бедняжку до полусмерти?

Моя сестра оказалась в плену у этого психопата. Уж не знаю, что он делал с ней, а ведь она не смогла даже сообщить мне, что творится. Достаточно было бы одного звонка, и все решилось бы, но я узнал о карлике только после того, как он крепко на меня насел.

– Интересно, – задумчиво говорит Никифорыч и предполагает: я уже упоминал об этом. Он действует не один, а с кем-то в кооперации. И это беспокоит меня больше всего, ведь Вова, похоже, сам открыл входную дверь, следов взлома нет. Его сообщник – очень близкий тебе человек.

Я ужасаюсь: сообщником может оказаться и Сергей, и Маша Кокаинщица, и Никифорыч и кто-то еще, кому я доверяю. Начинаю неумышленно пятиться к окну, подчиняясь инстинкту самосохранения. Никифорыч замечает это и говорит:

– Думаешь, это я? – улыбается и добавляет: клянусь, это не так.

– А вдруг? – говорю я.

– Я работаю по-другому, не находишь? – отвечает Никифорыч. – Не мой стиль, это больше походит на Серегу.

А ведь и правда, думаю я, он всегда отличался особо креативным подходом к любым вещам. Пустить безумного карлики в ход – это вполне в манере Сергея. – Но я не думаю, что это он, – продолжает Никифорыч и объясняет: не верю, что Серега стал бы так поступать с тобой. Вы же знакомы с университета, да?

Я киваю.

– И уж точно не Маша, – Никифорыч потирает висок. – В ее мозгу нет ничего, кроме кокаина и «Троекурова». С чего бы ей так взбеситься?

Я соглашаюсь.

– Ладно, к вечеру ситуация прояснится: мои ребята обещали дать адрес, откуда было осуществлено проникновение в твой компьютер, – Никифорыч начинает собираться. – А пока давай съездим к моему знакомому врачу, а после того заглянем в банк, где у Инны была ячейка. Я обо всем уже договорился и глаз с тебя теперь не спущу.

Мы уходим. На улице деревья громко скрипят ветвями, а снегопад прекратился. Во дворе настолько тихо, что слышится гул трансформаторной будки, стоящей в глубине улицы по соседству с продуктовым магазином. У Никифорыча машина с водителем, поэтому мы оба садимся на заднее сиденье.

Почему мне постоянно снятся эти актеры: Бельмондо, Де Ниро, Сальма Хайек?

Врача, который обескураженно смотрит на мою грудь, зовут Виктор. Это высокий, чуть полноватый мужчина от сорока до пятидесяти, с очками в толстой оправе на горбатом носу. Он уже пару минут не может оторвать глаз от слова «гном», расположившегося между моими сосками. Никифорыч стоит рядом и рассматривает колбы с различными растворами в невысоком стеклянном шкафчике с красным крестом на двери.