Танкер «Дербент», стр. 7

– И на судно не вернулись?

– Не вернулся. Я как в духан залез, мигом налился и стал зверем. Пьяный – я нехороший, свободно могу обидеть человека. К тому же у меня сила чрезмерная, знаете… Товарищи начали уговаривать, и вышла пьяная буза – вспоминать не хочется…

– Прибили, что ли, кого?

– Да, было и это. А судили меня уж потом, когда судно обратно вернулось. В красном уголке всю команду собрали и меня посадили отдельно, как полагается. Помполит обвинителем был… «Он, – говорит, – льет воду на мельницу классового врага». Это я-то! Говорил он много, но мне ничуть не стыдно было, и я еще больше озлился, так что и защищаться не захотел… А стыдно мне стало только вот теперь, сейчас…

– Почему же теперь?

– Да как-то вы толково объяснили. Обыкновенный человек! Ножку цыпленка гложете… А так объяснили!

– Чудак человек, – улыбнулся доктор. – А куда вы едете, позвольте спросить?

– Поступаю на новый теплоход «Дербент». Отдел кадров посылает. Думают, что я на новом месте брошу пить. Я обещал, мне что ж…

– Надо бросить, обязательно надо, – сказал доктор, покашливая, – необходимо взять себя в руки.

– Ладно. Вы тогда хорошо сказали. Лучше не скажешь… Хватит…

Над ними вспыхнул свет. Гусейн стоял посредине купе, заложив руки за спину. Он был грустен и словно прислушивался.

– Куда-то Женя исчезла, – сказал он. – Неужто все с этим долговязым?

– Нравится? – спросил доктор, улыбаясь.

Гусейн молча наклонил голову и вышел в коридор…

Поезд подходил к станции. На темном небе огни нефтяных вышек мигали как звезды, крупные и желтые. Женя, на ходу оправляя волосы, быстро прошла по коридору. Завидев Гусейна, она остановилась и повернулась к раскрытому окну. Он видел, что она вытерла глаза носовым платком. Тогда он подошел к ней и стал сзади.

– Дайте на вас посмотреть, – сказал он грубовато. – Случилось что-нибудь, Женя?

– Оставьте, – сказала она тихо, – пройдет… Я не хочу, чтобы заметили…

Гусейн взял ее за руку.

– Никто и не увидит, здесь темно. Он к вам приставал, да?

– Ничего, – она яростно высморкалась. – Такой подлец… Только, пожалуйста, молчите!

– Я вас позвал тогда, а вы не пошли, – сказал Гусейн укоризненно. – Где же он теперь?

– В тамбуре стоит… Но вы не вздумайте сказать ему что-нибудь…

– Не скажу. – Гусейн вынул из кармана медный пятак и подбросил его на ладони. – Знаете что? Идите себе в купе, как будто ничего не было. Понятно?

Она взглянула на него пристально.

– Вы хотите что-то делать? Гусейн…

– Изуродую его, как бог черепаху, – сказал он тихо и озабоченно, – только и всего.

– Вы с ума сошли!

– Ничего подобного…

– Не смейте! – Она вцепилась в его рукав и отчаянно зашептала: – Я вас умоляю, я кричать буду, если вы…

– Чего вы волнуетесь? – сказал Гусейн удивленно. – Если вам неприятно, я не трону его. А не мешало бы.

– Нет, нет, я вас прошу. Что за дикость! Я чуть было сама не ударила его. – Она повела плечами.

– Жалко, что не ударили…

– Нет, теперь я довольна, что удержалась. Вырвалась и ушла. – Она заговорщицки приблизила к нему лицо: – Сейчас вы меня больше испугали. Дикарь этакий! Только не отходите от меня, он может прийти.

Гусейн покосился и рассеянно поиграл пятаком. Она стояла рядом и разглядывала его с интересом.

– Послушайте, – сказала она наконец, – зачем вам вдруг понадобилась эта монета?

– Эта? – Гусейн раскрыл ладонь и тотчас, сжав кулак, сунул ее в карман. – Это обыкновенный пятак.

– Вижу, – с усмешкой сказала Женя.

– От него удар тяжелее… – неохотно пояснил он.

Девушка округлила глаза и вдруг прыснула хохотом. Она хохотала, отвернувшись к окну и закрыв лицо руками. Нахохотавшись, она вздохнула и закусила губу.

– Простите, – шепнула она, силясь подавить смех, – это что-то невозможное, вы просто потрошитель какой-то.

Потом она сразу стала серьезна и горячо сказала:

– Все-таки я благодарна вам – вы хороший товарищ. Теперь мы выйдем вместе, и вы поможете мне нести вещи. Как славно, что мы познакомились! Через несколько дней мы можем встретиться с вами. Хотите?

– Хочу, – пробормотал Гусейн; он осторожно освободил руку и оглянулся. – Кажется, идет кто-то.

Штурман Касацкий шел по вагону, тихонько посвистывая. Теперь, при вечернем освещении, он казался моложе и стройнее. Он шел, четко выбивая каблуками размеренные шаги и картинно развернув плечи. Поравнявшись с Гусейном, он посмотрел ему в глаза светлым, наивным взглядом. «Не вышло, – казалось, говорил этот взгляд, – попробуй ты теперь. Не зевай, малый».

– До чего нахальный, бесова морда, – сказал Гусейн, провожая его глазами. – Кто он такой, интересно?

Поезд пронесся между длинными рядами товарных вагонов, грохоча колесами на стрелках. В окнах замелькали вереницы огней, черные колонны перегонных печей, окутанные клубами дыма. Касацкий сидел у дверей на чемодане.

– Степь, жара и дым, – говорил он проводнику. – Где же цветущий край? Теперь вот извольте: копченый город. Чистейшее надувательство эта экзотика.

Он наслаждался угрюмым молчанием проводника и оглядывал пассажиров смеющимися быстрыми глазами.

Женя, украдкой наблюдавшая его, шепнула Гусейну:

– Этому человеку ничуть не стыдно, сейчас он глядел на меня и улыбался. Знаете, я его боюсь…

3

В ту ночь, когда новый танкер «Дербент» впервые встал у причала в нефтегавани, а будущий капитан его, Евгений Степанович Кутасов, последний раз ночевал дома, в ту самую ночь на приморском бульваре бесцельно прошатался до рассвета вновь назначенный механик «Дербента» – Басов.

С виду был он как будто немного пьян и очень задумчив. То подходил к воде и зажигал папиросу, то садился на скамью и подолгу глядел на звезды сквозь ветви акаций.

Перед рассветом, когда погасли огни на рейде и месяц утонул в море, он облокотился о парапет набережной и сплюнул сквозь зубы в плеснувшую волну.

– Поломалась жизнь, – сказал он тихо, – неудачная жизнь… Неудачник.

И он копался в памяти, восстанавливая обрывки прошлого и стараясь найти причину своего несчастья. Он думал о людях, которые были ему близки и из которых у него теперь никого не осталось. И трудно ему освоиться с мыслью, что все они живут здесь, в этом городе, а все-таки ему некуда пойти и он вынужден коротать ночь на бульваре.

Вот инженер Яков Нейман. Как улыбался он в те дни, когда встретились они впервые в доках! Был тогда Нейман весел, краснощек и речист, голос его, как удары гонга, звонко гудел по причалам.

Сблизились они во время зимнего судоремонта. Зимою в доках становилось тревожно. Суда десятками вставали на ремонт и забивали причалы. Цехи работали в три смены, по площадкам и подъездным путям слонялись штурманы, капитаны, механики судов. Они угощали папиросами обалдевших от усталости инженеров, заговаривали на третьем слове о том, нельзя ли вне очереди протолкнуть заказ.

Бригаду Басова бросили на ремонт двигателей большого танкера. После гудка бригада собралась на палубе. Поджидали запоздавшего инженера доков Неймана. Механик танкера ходил вдоль борта, поглядывая на причал. Басов видел, что механик сердится на Неймана за вынужденный простой и готов перенести свое раздражение на него – Басова.

Нейман явился на судно через два часа. Тяжело волоча ноги, взошел он по сходням и опустился на кнехт.

Басов нагнулся к нему и заглянул в лицо.

– Ты больной, не можешь работать, – сказал он озабоченно, – ишь, у тебя губы белые… А мои люди без дела сидят. Как же быть?

Он помолчал, слушая, как тяжело дышит Нейман. Басова томило желание взять на себя ответственность, только бы действовать немедленно.

– Я возьмусь сдать заказ, – сказал он быстро, – все будет в порядке. Горшки-то не боги обжигали.

Инженер с трудом расклеил воспаленные веки.

– Ой ли? Не напорешь, милый – Он смутно оглядел стоявшего перед ним Басова с сомнением и надеждой. – Ведь ты недавно работаешь. – Он помолчал, но, видимо, ничего не придумал. – Ну, берись… – сказал он и ушел.