Танкер «Дербент», стр. 27

Басов напевал вполголоса и смотрел вниз. На спардеке возле шлюпки белело женское платье. До него долетел смех и притворно-сердитый голос:

– Не бал-у-й…

«С кем это она?» – подумал Басов, вспоминая смеющееся розовое лицо горничной Веры, ее маленький носик и светлые брови на детском фарфоровом лбу. Весной из-за нее ссорились матросы, о ней ходили сплетни среди команды, пока помполит Бредис не пристыдил ребят на собрании. Она была одинаково приветлива со всеми, но ни с кем не останавливалась подолгу на палубе.

«Вот и Вера нашла кого-то, – подумал Басов о внезапной болью, – вероятно, полюбила крепко. Что ж, это понятно. Ведь даже уроды – и только я… – он оборвал свою мысль. – Ну и хорошо, что вокруг темная ночь, и они стоят там обнявшись, и их никто не видит. И у меня это было, но, как видно, было ненастоящее, потому что все кончилось так просто, словно оборвалось. И о чем жалеть?»

Он подошел к рубке и старался занять свои мысли новой трассой, предложением Алявдина, но с отчетливостью бреда увидел он Мусины голые руки, даже ощутил их тяжесть на своих плечах, и, как вспышка света, проступило из темноты ее лицо.

«Кажется, я всегда любила тебя, командир…»

Он посмотрел вверх, на черное небо, усыпанное блестящим звездным песком, и скрипнул зубами. Надо было приняться за что-то немедленно. Он прошел по мостику и обогнул рубку. Возле запасного компаса, нагнувшись над циферблатом, стоял матрос Карпушин. Он записывал и был так поглощен этим, что не расслышал шагов.

– Компас изучаете? – спросил Басов, придавая голосу то общительное выражение, которое, он знал, всегда располагало людей к серьезному разговору. – Я сам давно собираюсь заняться навигацией, да все не выберу время… Дело серьезное…

Карпушин вздрогнул и обернулся, растерянно улыбаясь, но, узнав Басова, тотчас успокоился.

– Нет, не изучаю, а слежу за курсом, – сказал он таинственной скороговоркой, – только тише, пожалуйста. Не надо, чтобы он слышал.

– Кто?

– Вахтенный рулевой.

– Вы следите за курсом?

– Сейчас я вам объясню, – заторопился матрос, – запишу только… Готово. Вот видите, сейчас судно рыскнуло на три градуса. Это он закуривал – рулевой.

Я уже исписал четыре страницы. Здесь есть и большие отклонения – в пять градусов и больше. Если проложить на карте путь судна, получится извилистая линия.

Я уже второй день слежу за курсом…

– Эти отклонения здорово уменьшают скорость? – спросил Басов заинтересованно.

– Тише, он услышит… Еще бы не уменьшают! Вы увеличили мощность двигателей, но это все без толку, пока рулевые работают грязно. Я заметил это на своей вахте, когда стоял за рулем. А потом на политзанятиях говорили об Алексее Стаханове и о скрытых возможностях. По-моему, прямой курс, без отклонений – это и есть скрытая возможность. Сегодня я отстоял вахту за рулем и добился самых малых отклонений – на полградуса, не больше. Теперь я записываю работу других рулевых и покажу им завтра, как они ведут судно. Стыд какой!

– У вас в порядке ваши записи? – спросил Басов быстро.

– В полном порядке. Я даже записывал время, когда наблюдались отклонения.

– Тогда мы составим график их работы и соберем команду для обсуждения. Это большая скрытая возможность, вы правы.

– Верно? – обрадовался матрос. – Мы их подтянем, Александр Иванович! – Он покосился на компас и развернул записную книжку: – Вот опять рыскнуло.

На два с половиной… Смотрите сами!

– Вижу, – усмехнулся Басов, – я только мешаю вам своими расспросами. Пойду я.

Этот короткий разговор как бы проветрил его сознание и вернул ему то устойчивое равновесие, из которого он был выведен зрелищем чужого счастья.

«Вот и еще одно открытие, – с радостным удивлением думал он о разговоре с матросом, – и такое простое, понятное каждому, кто знает, что прямая линия короче кривой. Об отклонениях от курса знали штурманы, и капитаны, и мотористы. И открытие это делает рулевой у штурвала».

3

На общем собрании команды «Дербента» был утвержден план первого стахановского рейса. Собственно, собрания и не было вовсе. Не было ни президиума, ни докладчика. Люди приходили с вахты, уходили. В красном уголке стало пасмурно от табачного дыма, и помполит Бредис даже не пытался восстановить порядок. Он слегка морщился, когда шум усиливался и голоса сливались в нестройный, взволнованный гул. Он сидел не оглядываясь и не меняя позы и, казалось, был погружен в раздумье. Только короткие замечания, которые он бросал изредка, показывали, что он внимательно слушает и легко разбирается во всем этом шуме.

Не обошлось и без столкновений, как всегда. Матрос Карпушин разложил на столе лист бумаги, на котором была проведена карандашом волнистая линия. Красный и неуклюжий от стеснения, Карпушин рассказал о своих наблюдениях у запасного компаса. Вокруг засмеялись и заговорили все разом. Котельников прищурился, отыскивая в толпе рулевых.

– Это знаете, на что похоже? – начал он серьезно. – Петр да Иван волокут чурбан. Петр надрывается, спину ломает, а Иван пыхтит да щеки надувает. Нехорошо, товарищи рулевые, очень даже некрасиво с вашей стороны!

– Это все враки, товарищи, – раздались угрюмые голоса, – он сам спит у штурвала… У него тоже судно рыскает!..

– Нет, не враки!

– По зубам его смазать за это, – промолвил чей-то осторожный голос.

Гусейн дернул щекой и поднял броском со скамьи свое тяжелое тело.

– Кто это сказал? – рявкнул он, наливаясь кровью. – А ну, покажись!

– Спокойно, ребята, – сказал помполит, не меняя позы. – Где вы находитесь?.. Карпушин говорит дело. Рулевым надо подтянуться и не смазывать достижений команды. Будем контролировать их первое время.

– Правильно, под контроль их!

– Есть… контролировать рулевых.

– Дальше…

Помощник Алявдин развалился на стуле со своим обычным пренебрежительным, скучающим видом, откинув назад голову и щурясь от дыма. Однако он не переставал наблюдать за дверью. Капитан то появлялся, то снова уходил на мостик. Басов задержался в машинном. Алявдин начинал беспокоиться. Неужели о его предложении забыли?

Но вот вернулся капитан, кряхтя, уселся рядом с помполитом и утомленно прикрыл глаза. В дверях появился Касацкий, оглядел собрание любопытствующим острым взглядом и улыбнулся, очевидно, каким-то своим мыслям. Последним пришел Басов. Он был очень грязен и выглядел усталым. От налета копоти на веках казалось, что глаза его провалились в орбиты, и это придавало ему мрачный, угрожающий вид. Но он улыбнулся и направился прямо к Алявдину.

– Садитесь, Александр Иванович, места хватит, – заговорил Алявдин, подвигаясь на стуле, – я боялся, что вы не придете…

Он сбился со своего обычного самоуверенного тона и тотчас же обозлился на себя: «Еще подумает, что я подлизываюсь. Надо быть с ним небрежней и грубей, таким, как он сам. Оттого и авторитет у него…»

Басов сел на край стула и рассеянно забросил руку за спинку.

– Подготовили все к ремонту топливного насоса, – сказал он, глядя в сторону, – это последнее, что осталось.

Алявдин сделал внимательное лицо, досадуя на себя за то, что не находит ответа, но в то же время ему было приятно, что он сидит с механиком и разговаривает с ним на виду у всех.

– Как насчет новой трассы? – крикнул Басов, обращаясь к помполиту. – Вы там обсудили треугольником, почему же молчите?

Капитан Кутасов беспокойно завозился:

– Да мы, собственно, так и не пришли к выводу.

Как будто глубина пролива достаточна для прохождения с осадкой в семь футов, то есть без груза, но, с другой стороны, эта трасса настолько мало изучена…

Как вы думаете, Олег Сергеевич?

– Я не был на треугольнике, – отозвался Касацкий, улыбаясь, – но я уже сказал вам свое мнение. Проход возможен.

– Знаю, что возможен… да ведь ответственность-то большая, – тянул Евгений Степанович, – другие остерегаются, а мы полезем. Значит, опасно, если остерегаются там ходить. Ведь опасно?