Знаменитые собаки, стр. 21

Когда вышли на сцену уже известные всем актеры, одетые поварами, маркизами, офицерами, докторами, то Земиры между ними не было.

Раскланявшись с публикой, пуделя, болонки и кошки удалились за кулисы, на сцене остались только пудель-доктор и болонка-пациентка, одетая маркизой. Врач очень усердно ухаживал за капризной больной: он ходил пред ней и на задних, и на передних, и на двух левых или на двух правых ногах… Вот маркиза падает в обморок, болонка притворяется мертвой. Бедный врач приходит в беспо-койство, он скачет по сцене уже на всех своих четырех ногах, суетится и, по-видимому, не знает, что и делать: то щупает пульс у больной, то ходит взад и вперед на двух задних ногах, снова наклоняется, снова щупает пульс и наконец безнадежно качает головой. Тут из-за кулис подкрадывается к больной маркизе Земира и кусает ее за хвост. Та, взвизгнув, быстро вскакивает на ноги. Земира громко хохочет и скрывается за кулисы. «Браво! Браво!» — закричала публика и стала вызывать на сцену «собачку-хохотунью». Хозяин вынес Земиру на руках и попросил ее еще раз похохотать вместе со зрителями над «притворщицей маркизой», излечившейся от такого простого средства; причем сконфуженный доктор ворчал и лаял.

После этого продолжались представления: актеры то обедали, то танцевали, то били в барабан или стреляли из пушек. Земира уже не сходила со сцены и громко хохотала при каждой смешной штуке, какие умели выделывать обезьяны.

«Не правда ли, госпожа Земира, как смешно танцует эта пара?» — спрашивал хозяин труппы. Земира хохотала. «Фи, как неприлично падать в танцах»… — Земира снова хохотала, а с ней вместе хохотали и неприхотливые зрители: лакеи, горничные, кучера, прачки или кухарки.

Для заключения спектакля хозяин труппы обыкновенно составлял такой оркестр из всех своих артистов, что публика, закрыв уши, спешила убраться в палатки. Дирижировал оркестром старый «кот мурлыка» с огромными очками на носу. Корви нарочно составлял такой раздирающий душу оркестр, чтобы публика поскорей удалилась.

Стоя у дверей своей парусиновой палатки и приглашая новых зрителей посетить театр, Корви обыкновенно обращался к Земире с таким вопросом: «Не правда ли, моя милая, что в театре можно видеть много смешного?…» Земира взвизгивала, чихала или фыркала, вертела головой и хохотала во всю мочь, как бы желая тем сказать, что при одном только воспоминании об игре четвероногих актеров ее разбирает уже невольный смех. Земира иногда усаживалась у палатки с трубкой в зубах и делала пресмешные гримасы. Само собой разумеется, что все такого рода штучки побуждали разных зевак поскорей развязывать свои кошельки.

Жизнь свою окончила эта замечательная актриса в сыром подвале. Умерла чуть ли не с голоду. Какой-то почитатель ее талантов, сделав чучело из собачьей шкурки, выставил его, как вывеску, в окне своей табачной лавочки, и все, знавшие актрису при ее жизни, сделались постоянными покупателями табака в этой лавочке.

VIII

Собаки знаменитых людей

У многих знаменитых людей были любимые собаки и мы находим их тоже в числе знаменитостей. Назовем некоторых из них.

Перитес, Биш, Помпа, Тристан, Арцебур— вот имена знаменитых собак, принадлежавших коронованным особам. Известно, что Александр Македонский воздвигнул в память Перитеса город, мавзолей и статую, сокрушаясь о преждевременной смерти своей собаки, которой не сумел оценить. Помпа, принадлежавшая Карлу XII, была похоронена с особенными почестями. Несчастный король польский Станислав был опечален смертью своего Тристана гораздо больше, чем потерею короны.

Диамант, Дюк, Мойда, Ральф, Лулу, Гошон, Гюльюмета— это имена собак, принадлежавших великим ученым, поэтам, композиторам. Ньютон, Руссо, Вальтер Скотт, Байрон, Верди — все любили проводить часть своего дорогого времени между четвероногими друзьями. А некоторые из писателей выводили в своих романах деяния известных собак или воспевали их в стихах. Так, например, автор жизни Риенцо воспел его собаку, Митраля.Содержанием одной трагедии послужила собака, умершая в Амстердаме в 1709 г. и принадлежавшая маршалу Девивону. Борзая Бенвенутто Челлини увековечена этим знаменитым ювелиром на серебряном блюде горельефом (выбита). Блюдо это хранится во Флоренции, в музее.

Скриб, великий драматический писатель, велел вырезать на фронтоне своего загородного дома следующую надпись: «Театр заплатил за это дачное жилище. Благодарю тебя, прохожий: может быть, и ты способствовал этому…» Верди, автор «Риголетто», велел вырезать над дверью своего замка только одно слово: «Лулу», имя собаки. И четвероногий друг его, по прихоти своего хозяина, сделался бессмертным.

Нинона де Ланкло, француженка, прославившаяся своей красотой, любезностью и влиянием на общество во времена Людовика XIV, умерла в Париже в 1706 г. У этой замечательной женщины была очень маленькая собачка, Ратон. На шее у Ратона висел великолепный серебряный ошейник с голубым сердечком, запиравшимся золотым замочком. На сердечке была надпись по-испански: «Я люблю свою госпожу и кусаю тех, кто бы осмелился не любить ее; но мне до сих пор никого еще не пришлось укусить».

Когда Нинона отправлялась к знакомым обедать, то всегда брала с собой и собачку. Она ставила ее в корзине около своей тарелки.

Ратон молчал, пока подавался суп, говядина, жаркое; но лишь только хозяйка ее показывала, что хочет отведать соуса, то Ратон начинал ворчать, пристально смотрел на госпожу и не позволял ей брать недозволенного доктором кушанья.

Не ко всем, впрочем, соусам собачка относилась враждебно; но до некоторых решительно не позволяла дотрагиваться, как скоро слышала от них запах некоторых острых приправ.

Лающий доктор видел из своей корзиночки, как подавались все кушанья, одно за другим, и никогда не выражал желания чем-нибудь попользоваться, хотя бы куриной косточкой; он не похож был на доктора, проповедующего воздержание и объедающегося за столом, а довольствовался несколькими кусочками миндального пирожного.

Ратон дозволял госпоже своей есть сколько угодно плодов, но когда подавали кофе, глаза собачки разгорались от гнева. Если откупоривали анисовую водку, Ратон тотчас прижимался к своей госпоже, как бы в какой-нибудь страшной опасности, хватал зубами рюмку и прятал ее в свою корзиночку. Если Нинона делала вид, что хочет выпить запрещенного напитка, Ратон начинал ворчать; если же Нинона продолжала выказывать свое намерение, то собачка просто выходила из себя. Все помирали со смеха, глядя на такую сильную злость, заключавшуюся в таком маленьком теле! «Доктор, — говорила Нинона, — вы мне позволите выпить по крайней мере стакан воды?» При этих словах красивенькое животное усмирялось и шевелило хвостом. В знак примирения Ратон получал и грыз кусочек миндального пирожного, потом начинал кружиться и прыгать от радости, что обед прошел согласно с предписанием доктора и не мог повредить здоровью неразлучного его друга.

Винсен де Поль собирал покинутых детей-сирот; Кребильон (знаменитый французский писатель) собирал собак, которых содержал в своем доме, кормил их и старался каждую из них выучить чему-нибудь полезному для человека.

Между собаками Кребильона был очень умный пудель по имени Черная Пасть. Знаменитый человек, более богатый славой, чем доходами от своих сочинений, не держал лакея. Все поручения его исполнял этот ученый пудель. Кроме того Черная Пасть был еще очень полезен на кухне, где он усердно прислуживал старой кухарке поэта, женщине больной, а главное, ленивой. По приказанию ее пудель ходил за всеми покупками к продавцам в ближайшем квартале.

В одно воскресенье Кребильон пригласил к обеду двух своих приятелей. Кухарка была так занята приготовлением обеда, что не могла сама идти к известному в то время кондитеру (Лесаж, в Париже) и приказала своему помощнику принести дюжину пирожных.