Школа обольщения, стр. 98

По мраморному полу во все стороны разлетелись кусочки лангуста и осколки винных бокалов. Конечный смысл его слов еще не успел дойти до Билли, но нутром, или сердцем, или какой-то там частью тела она уловила его согласие прежде, чем головой, и ее захлестнуло ощущение счастья. Благопристойная ресторанная публика уставилась на них, не понимая, чем мог мужчина так оскорбить эту женщину, что она так нецивилизованно на него напала.

— Если будешь меня дразнить, я тебя убью!

— В семейных вопросах я никогда не шучу.

Обедавшие вернулись к своим тарелкам: всего лишь пара любовников. Официанты кинулись убирать осколки, а Билли опустилась в кресло. Она сияла от радости и робела, как дитя.

— Только не произноси «говорила я тебе». — Он пальцем проследил линию ее губ и поймал слезу на щеке, прежде чем та упала в зеленый майонез, единственное блюдо, оставшееся на столе.

Метрдотель, убежденный коммунист из Милана, подумал, что «poulet a l'estragon» [13] и лимонное суфле для этих двоих пропали впустую. С другой стороны, он уверился, что получит огромные чаевые. Если бы все паршивые капиталисты в мире были так влюблены, рабочему классу жилось бы куда легче.

Телеграмма была адресована Вэлентайн. Она вскрыла ее, взглянула недоверчиво и помчалась в кабинет, который занимала вместе со Спайдером. Вэл протянула ему листок.

«Через неделю выхожу замуж за Вито Орсини. Он самый чудесный мужчина на свете. Подготовьте мне платье к свадьбе. Так счастлива, что не могу поверить, люблю, целую, Билли».

— Вот это да! Я тоже не могу поверить, так не похоже на нашу начальницу… Вэлентайн, почему ты плачешь?

— Эллиот, ни черта ты не понимаешь в женщинах!

Мэгги узнала новость от главного сценариста.

— Эй, что ты скажешь! Мэгги, Бога ради, ведь Орсини твой приятель. Как ты думаешь, удастся тебе сделать эксклюзив о свадьбе? С тех пор, как Кэри Грант женился на Барбаре Хаттон, такой сенсационной бомбы еще не было.

— Засунь ее себе в задницу!

12

Восемь недель с окончания Каннского кинофестиваля до Четвертого июля 1977 года были для Спайдера и Вэлентайн периодом сведения самых разнообразных счетов. Для Вито это было время обновления, восстановления старых знакомств, наращивания оборотов. Для Билли они должны были бы стать медовыми месяцами, но, оглядываясь назад, она могла бы назвать «медовыми» лишь одиннадцать часов перелета из Орли в Лос-Анджелес, однако в тот день они с Вито еще не были женаты.

Едва уверившись в будущем «Магазина грез», Вэлентайн начала подыскивать жилье. Единственным непременным требованием она выставляла уединенность. Небольшой дом ей не подходил: там за ней могут наблюдать соседи. Квартира в обычном доме тоже: люди там входят и выходят по собственному усмотрению. Нужно было найти такое место, где она и Джош могли бы встречаться и любить друг друга без опасений. Жилье должно располагаться не слишком далеко от магазина, от его дома и от его конторы в Сенчури-Сити, потому что время, проведенное вместе, они с трудом выкраивали из его напряженной деловой жизни. Наконец в Уэст-Голливуде, в нескольких кварталах к востоку от границы Беверли-Хиллз, она нашла апартаменты на крыше роскошного нового небоскреба на Альта-Лома-роуд. Квартира обладала всеми нужными преимуществами. За столом в вестибюле сидел привратник, который опрашивал всех приходивших. Никто не мог подняться на лифте, не сообщив о себе по домофону и не получив разрешения.

Конечно, размышляла Вэлентайн, недостатки неизбежны. В гостиной и спальне имелись несколько стеклянных стен. Если подойти к такой стене, мысленно не подготовившись, распахивался слишком просторный, слишком обширный вид из поднебесья на весь западный Лос-Анджелес и далее до горизонта над Тихим океаном. Для такой прирожденной городской мышки, как Вэлентайн, воздуха и света было многовато. В огромном, словно незамкнутом пространстве она чувствовала себя пришельцем из других миров. Но она была иллюзионисткой, фокусницей чистой воды, и, когда из Нью-Йорка прибыла ее мебель, та самая, которую она пять лет назад заранее выслала самой себе из Парижа, Вэлентайн направила всю свою ностальгическую черную магию на воссоздание иной атмосферы и иного времени. Особенно ей удавалось это вечерами, когда она опускала белые деревянные жалюзи, задергивала новые шторы из романтического бело-розового полотна, почти в точности воспроизводившие старые, износившиеся, и зажигала лампы под красными абажурами. Она перетянула ветхий бархатный диван и глубокие кресла старомодным набивным ситцем простого узора из бело-зеленых веточек, напоминавшим ей Нормандию, и застелила пол огромным необычным ковром, изысканно выцветшим, расшитым цветами. Новая кухня стала большим шагом вперед по сравнению с импровизированным кухонным уголком в Нью-Йорке. Она посетила магазин «Уильямса Сонома» в Беверли-Хиллз и обставила кухню по-французски, набив ее сверкающими кастрюлями, глиняными горшками, проволочными венчиками, медными сковородками и тяжелыми белыми керамическими тарелками с голубым ободком. Джош, огорченный ее независимостью и самостоятельностью, завалил ее подарками единственного рода, которые она принимала, — цветами в горшках и литографиями, в количестве, явно избыточном для ее стен, так что ей приходилось вешать их прямо под потолок, даже в кухне.

Несмотря на избыток застекленного пространства, Вэлентайн была довольна своим новым домом, так как он служил своей цели, и никто не догадывался, почему она поселилась там. Билли была слишком занята недавним замужеством, чтобы проявлять любопытство к делам других. По словам Джоша, его жена не видела ничего подозрительного в том, что он три вечера в неделю проводит с Вэлентайн: сыграла свою роль ее многолетняя привычка к поздним возвращениям супруга с работы. А Эллиот — тот едва не застал ее врасплох, но его удалось провести. В тот самый вечер, когда она окончательно переехала и они с Джошем кувыркались в постели, дежурный в вестибюле объявил о приходе Эллиота. Вэлентайн в панике велела привратнику сказать, что она уже легла спать, «устала, почти уснула», но на следующий день в кабинете Эллиот смотрел на нее с любопытством.

— Вэлентайн, ты легла спать в половине восьмого? И почему мне нельзя к тебе подняться, даже если ты в постели? Это ведь не в первый раз.

— Именно в первый. — Ее глаза метали в него зеленые камешки. — Ты относишься ко мне без всякого уважения. Добрая старушка Вэлентайн, посмотрим-ка, что она стряпает к ужину. Я тебе не седьмая сестра, Эллиот!

— Но, Вэл, это нечестно! Что ты говоришь? Я никогда не относился к тебе без уважения. Ты мой лучший друг.

— Не говори ерунды. — Она встряхнула огненной шапкой кудрей, чтобы не видеть обиженного взгляда Спайдера. — Никто не верит, что мужчина и женщина могут быть просто хорошими друзьями. Ты можешь хоть на минуту вообразить, что люди не считают меня одной из твоих девочек, одной из твоего знаменитого парада? Я не хочу, чтобы меня считали такой, Эллист, особенно сейчас, когда мы практически в руках друг у друга: у нас общий кабинет, боже мой, даже общий стол.

— В кабинете я почти не бываю, а в твоем распоряжении вся твоя студия, Вэлентайн. Но если хочешь, я найду для своего стола другое место. — Спайдер выглядел растерянным, словно она пронзила его чертежным карандашом. — Не волнуйся, я больше не приду без приглашения. Я только хотел принести тебе подарок на новоселье и показать забавное письмо — моя первая почта от поклонниц.

— Не валяй дурака, Эллиот, просто звони перед выходом, и все. — Вэлентайн быстро оправилась от наигранного возмущения. Она зашла слишком далеко. При всей своей мужественной самоуверенности, какой же он ребенок! Она тронула его за руку. — Извини… Ты еще не передумал дарить мне подарок?