Серебряная богиня, стр. 25

— Ах, Дэзи, я не знаю.

— Нет, ты знаешь, Маша, знаешь. Мама не хочет мне говорить, но ты скажешь, ты всегда все мне рассказываешь.

— Дэзи, ты родилась первой — вот и все, что мне известно.

— Родилась первой? — удивилась Дэзи. — Близнецы всегда рождаются вместе, вот почему их называют близнецами. Какая ты глупая, Маша!

— Нет, Дэзи, близнецы рождаются поочередно, один за другим. Вы обе были вместе внутри мамы, как она тебе и говорила, но одна из вас вышла из нее раньше другой. Ты родилась первой.

— Значит, это я виновата, — медленно проговорила Дэзи с таким видом, будто то, о чем она давно подозревала, получило теперь авторитетное подтверждение.

— Не говори глупостей, малышка. Никто в этом не виноват, на все господня воля. Надо думать как следует, перед тем как говорить такое, Дэзи.

— Да, Маша.

— Ты все поняла?

— Да, Маша.

Да, она все поняла: она родилась первой, и в этом ее вина. Дэзи хорошо знала: если Маша говорит о господней воле, значит, она сама чего-то не понимает.

Закончился 1957 год. Зимние штормы обрушились на дикие, продуваемые ветрами берега Большого плато, где гнездились пугливые птицы-перевозчики, а морские волны вымывали причудливых форм пещеры в прибрежных скалах; часто слышался рев морских львов, а вдали, в открытом океане, бесшумно плавали небольшие стада мигрирующих китов.

Волны выносили на берег много плавника. Франческа нашла в Кармеле ремесленника, делавшего из него декоративные светильники, и ей удалось заработать немного денег, отыскивая на берегу и поставляя резчику самые красивые куски дерева, предварительно отполировав их. Обычно Франческа отправлялась на берег одна, но однажды, в самом начале весны 1958 года, она взяла с собой Дэзи и Дэни. Оставив Дэни под присмотром сестры, она пошла вдоль берега и поисках плавника и неожиданно обнаружила, что зашла слишком далеко, — ее дети скрылись из виду. Она опрометью бросилась назад, но на полпути внезапно остановилась и застыла на месте.

Дэзи, сидя на теплом песке вдали от берега, куда не доставали даже самые большие волны, баюкала на руках Дэни, которая была теперь почти одного с ней роста. Всего неделю назад им исполнилось по шесть лет. Франческа догадалась, что Дэзи поет сестре песенку. Время от времени она материнским жестом гладила Дэни по голове и целовала ее в щеку, а на лице Дэни застыло ее обычное милое, довольное выражение. При виде этой сцены на умиротворенную душу Франчески снизошла такая простая и глубокая радость, что она была готова в молитвенном порыве опуститься на колени. Да, она оказалась права. Она поступила тогда правильно.

Неделю спустя в доме Стаха раздался телефонный звонок. Из Калифорнии звонил рыдавший Мэтти Файерстоун.

— Вы должны приехать как можно скорее. Франчески больше нет… она погибла. Она ехала на машине по шоссе из Кармела по берегу океана. Я всегда просил ее быть осторожнее. Какой-то сумасшедший гнал свой грузовик посередине дороги. Франческа свернула в сторону и вместе с машиной упала в океан.

— А Дэзи? — пронзительно выкрикнул Стах.

— Франческа была в машине одна. Я поехал и забрал Машу с детьми. Они сейчас здесь, в нашем доме. Приезжайте за ними, Валенский. Вы — единственный, кто у них остался. Господи, помоги им!

8

Весной 1963 года, в воскресенье, Стах и Дэзи, которой теперь было одиннадцать, вошли в ресторан лондонского отеля «Коннот», чтобы, как это было у них теперь принято, позавтракать вдвоем.

Как галерея Уффици в ряду музеев живописи, «Коннот» представлял собой одно из высших достижений западной цивилизации в сфере общественного питания, и Стах, по-прежнему озабоченный приручением своей непокорной дочери, считал, что насыщенная роскошью и комфортом атмосфера отеля как нельзя более подходит для этой цели. Швейцар приветствовал их у дверей, как старых знакомых. Отец и дочь пересекли вестибюль и по широкому коридору направились к ресторану.

Крепко держа Дэзи за локоть, Стах провел ее мимо длинных столов, заставленных блестящими серебряными подносами с самыми разнообразными закусками, салатами, омарами, фаршированными грибами и всевозможной выпечкой. Столы с закусками располагались вдоль широкого коридора, там же находился маленький зеркальный бар, стояли высокие вазы с весенними цветами, и выставленное на обозрение изобилие призывало Дэзи подолгу задерживаться у каждого блюда, чтобы постараться еще до чтения меню выбрать самое привлекательное.

Любимый столик Стаха и Дэзи помещался в самом центре зала, представляя собой отличный наблюдательный пункт.

Когда они появились в ресторане, многие посетители подняли головы от тарелок, чтобы взглянуть на эту пару. За прошедшие годы Стах совершенно не изменился. Коротко подстриженные светлые волосы оставались все такими же густыми, от его облика веяло решимостью и отвагой. Даже будучи один, он привлекал к себе внимание, но вместе с Дэзи становился объектом живейшего интереса и пристального изучения, что не характерно для высшего общества, где не принято внешне проявлять любопытство. Но Дэзи была просто сказочным ребенком. При росте, достигавшем уже пяти футов, она обладала той чуть заметной округлостью форм, что характерна для девочек накануне полового созревания. Тоненькая и хрупкая, безупречно сложенная, она выглядела такой чистой и одновременно исполненной жизненной силы, что при одном взгляде на нее у самых закаленных взрослых людей невольно вырывался подавленный вздох сожаления о собственной, давно ушедшей юношеской красоте и утраченном здоровье. Она была одета в платье из тончайшей шерсти цвета слоновой кости с набивными букетами бледно-розовых цветов и бледно-зеленых листьев. Ворот украшала гирлянда из объемных цветов, сделанных из той же ткани, что и платье.

Светло-золотистые длинные волосы Дэзи были гладко зачесаны назад и перехвачены лентой, но отдельные волнистые пряди, выбиваясь, спускались на лоб и курчавились за ушами.

Стах провел дочь к их столику с гордым видом собственника, чего он не в силах был скрыть. Он обожал Дэзи до такой степени, что порой это чувство пугало его самого. Много лет назад он понял, что очень опасно вкладывать весь капитал своих чувств в другое человеческое существо, но оказался беспомощен перед простым фактом существования ненаглядной дочери, этого сокровища, которое однажды уже почти потерял, этого упрямого, дерзкого, милого создания женского рода, в которое он влюбился с первого взгляда так, как не любил за всю жизнь ни одну женщину.

В Дэзи Стах видел свою навсегда оставшуюся в прошлом невинную, полную надежд юность, которая возвращалась теперь к нему только в мечтах или в те редкие, длившиеся всего несколько секунд мгновения, что человек испытывает сразу после пробуждения, когда краски вокруг неправдоподобно ярки и его охватывает ощущение беспричинного счастья.

Облаченный во фрак официант вручил Дэзи белую карту меню, хотя за три года совместных воскресных завтраков с отцом она выучила меню наизусть.

— Итак, княжна Дэзи, — любезно приветствовал ее метрдотель, — каков будет ваш выбор сегодня?

— С чем у вас пирожок «Мэнтенон»? — спросила она.

— Мелко рубленные яйца, смешанные с протертыми грибами и майонезом, в маленькой корзиночке из слоеного теста.

— Дэзи, ты уже ела яйца на завтрак. Почему бы тебе не начать с шотландской лососины?

— Она значится в разделе «экстра», папа, — угрюмо упрекнула его Дэзи.

Стах лишь вздохнул. Сколько раз он убеждай ее, что она смело может заказывать из этого раздела меню, но все напрасно. Привычка к бережливости, приобретенная в раннем детстве, не покидала ее даже в этом фешенебельном ресторане, где итоговый счет всегда настолько поражал воображение, что одно-два дополнительных блюда из раздела «экстра» прошли бы незамеченными. Она ходила с отцом в «Коннот» просто потому, что он водил ее сюда, но ничто не могло заставить ее заказать что-нибудь сверхдорогое, как бы соблазнительно ни называлось блюдо.