Сестры Горские, стр. 38
Она заявила сестрам, что все равно не переживет своего горя, и просила не приставать с расспросами и советами, а дать ей умереть спокойно. Она хотела уснуть и не проснуться уже никогда. Однако сон бежал от нее.
Александра Михайловна вернулась, когда уже смеркалось. Рая не присоединилась к сестрам, выбежавшим навстречу матери. Изобретательнице было жаль себя до слез. И она терпеливо лежала, дожидаясь смерти, которая почему-то не приходила.
Пообедав, Александра Михайловна взялась за распределение подарков, привезенных дочерям из Москвы. Прежде всего каждая из девочек получила по паре новых красивых туфель, которые сестры тут же начали примерять. Потом началась раздача вещей, привезенных для каждой в отдельности.
— Вот, держи, — торжественно передала мать пакет с вязаным шерстяным костюмом Шуре.
— Ура! Синий с красным — как раз такой, как я хотела! — захлопала в ладоши счастливая Шура.
— А вот тебе, Лена, «Жизнь животных» Брэма. Смотри, какое издание, специально для тебя нашла у букинистов. А это для Раи. Рая, где ты?
Несмотря на ожидание близкой смерти, Рая не выдержала и откликнулась на призыв матери.
— Вот тебе готовальня. Смотри — настоящая, конструкторская! — протянула свой подарок Александра Михайловна подошедшей к столу дочери.
— Спасибо, мама, но она уже мне не понадобится, — хрипло ответила Рая.
— Почему же? — удивилась мать и, посмотрев на дочь, ужаснулась. — Что с тобой, Рая? Что случилось? Посмотри, на кого ты похожа! — Тут Александра Михайловна взяла Раю за руки и притянула к себе. — Ну, скажи мне, в чем дело? Ты больна?
Волна жалости к себе захлестнула Раю, и она залилась слезами.
Недавняя докладчица в научно-исследовательском институте горько плакала, и мать едва могла разобрать ее хриплые и отрывистые слова:
— Пропала моя машина… Архимед украл чертежи… Все погибло…
Как Александра Михайловна ни сочувствовала дочери, таких нелепостей она слушать не могла.
— Ты совсем с ума сошла из-за этой машины! Какой Архимед?
— Да, Архимед. Он приходил к нам сегодня утром, — поспешила на помощь плачущей сестре Лена.
— В белых туфлях и с красным галстуком, — поддержала сестер Шура.
— Я не понимаю, что здесь происходит! При чем здесь Архимед? Вы что, на солнце перегрелись, что ли? — возмутилась Александра Михайловна. — Что за бред? Архимед умер две тысячи лет назад!
— Он не умер! Он живой. Такой высокий, угощал меня конфетами. Мы с ним на бутылках играли! — высказала свой горячий протест Женя. — А готовальню съел Эдуард. Архимед ее не ел — он все время со мной разговаривал.
— И ты туда же! Да вы что, белены объелись, или же надо мной смеетесь, что ли? — вскипела было мать, но, посмотрев на огорченные лица дочерей, увидела, что они сами ничего не понимают, и сдержалась. Вопрос об ожившем чудесным образом великом ученом древней Греции она решила пока отложить.
— Ну, ничего, доченька, ничего! Успокойся, все обойдется, — погладила она Раю по голове.
От ласкового прикосновения матери Рая опять громко заплакала, уже не стараясь сдержаться.
— Я из-за этой машины получила переэкзаменовку… Я так надеялась…
— Да, право же, не стоит так огорчаться, Раечка! Я тебя прекрасно понимаю. Ложись спать — утро вечера мудренее.
Мать сама раздела и, совсем как маленькую, уложила спать горько плачущую изобретательницу.
10. Двенадцать часов дня двадцатого июля
Проснувшись утром, Рая не хотела даже открывать глаз. Ей уже некуда было спешить: чертежи исчезли, нести в институт к двенадцати часам было нечего…
Но нет, все-таки не все еще в жизни было потеряно, как казалось ей вчера. Мать привезла ей красивые туфли. Рая подумала о ней с нежностью, вспомнив, как Александра Михайловна вчера ее утешала. Да и сестер, которые сейчас собирались на речку, тоже упрекнуть было не в чем. И на речке сейчас, наверное, совсем не плохо: прохладная вода, теплый песок, ласковое утреннее солнце, под которым так приятно загорать. А на дворе приветливо хрюкает веселый Эдуард и воркуют голуби Лены…
Но машина… Рая не могла вспомнить о ней без боли. Сколько труда и надежд погибло впустую! Теперь с машиной покончено навсегда. Рая уже никогда не покажется на глаза ни Александру Ивановичу, ни инженерам из института. Теперь она будет самой обыкновенной девочкой: не изобретательницей, а просто ученицей седьмого класса, в который перейдет, если сдаст переэкзаменовку.
Придя к этому выводу, Рая решила приняться как следует за геометрию, чтобы сделаться по ней первой в классе. А пока что она пошла с сестрами купаться на речку.
Вернувшись, Рая бросила хмурый взгляд на стол, где еще вчера лежали чертежи, и взялась за книгу. Все отвлекало ее внимание: и хрюканье Эдуарда, с которым бегала во дворе Лена, и звуки рояля, на котором, воспользовавшись отсутствием старших, снова играли вдвоем Шура и Валя, и джаз-ксилофон на балконе, где маленькая Женя пыталась аккомпанировать пианистам на бутылках.
Часы показывали двадцать минут двенадцатого.
Если бы все было благополучно, Рая должна была бы уже подъезжать к городу, держа в руках… Да нет, лучше не вспоминать об этом!..
— Рая, ты вчера это искала?
Рая подняла глаза. Возле нее стояла Женя с ее портфелем в руках.
— Мои чертежи! — бросилась к ней Рая и, не веря своим глазам, выхватила портфель у Жени.
Да, это действительно были ее чертежи, все на месте, как она их положила.
— Где ты его взяла? — спросила она, ощупывая портфель дрожащими от радости руками.
— На балконе лежал. А ты говорила, что Архимед украл. Он хороший.
Но Рая уже не слушала ответа Жени. Она смотрела на часы. Было одиннадцать часов двадцать две минуты. До срока оставалось тридцать восемь минут.
В одиннадцать двадцать восемь идет ближайший поезд. Если она успеет добежать до станции за шесть минут, то сдаст чертежи своевременно. Институт находится возле самого вокзала, а этот поезд идет до города ровно полчаса.
Нельзя было терять ни секунды. Раздумывать о том, где были чертежи и как они нашлись, сейчас не приходилось. Рая стрем глав выскочила во двор и что было духу помчалась к станции, прижимая к груди портфель.
Подбегая к станции, она услышала гудок и увидела поезд, который вышел из леса и уже приближался к платформе. Отчаяние придало ей новые силы, и она помчалась еще быстрее, делая по крайней мере пятнадцать километров в час.
Но и пятнадцати километров оказалось недостаточно. Когда Рая выскочила на платформу, она увидела последний вагон, удалявшийся со скоростью вдвое большей.
Она опоздала. Снова все пропало! Обещание, данное Александру Ивановичу и профессору, она выполнить уже не сможет.
«Что же делать?» думала она, мрачно глядя вслед поезду. Следующий поезд будет только через сорок пять минут. Она опоздает на целый час, и профессор с радостью воспользуется случаем, чтобы оскандалить ее перед Александром Ивановичем, и, конечно, не преминет сказать, что она просто хвастунья и нахальная девочка, не выполняющая своих обещаний.
Нет, Рая не могла этого допустить. Не в ее привычках было сдаваться так легко. Она напряженно искала выхода.
Наконец она вспомнила: через пятнадцать минут должен пройти пассажирский поезд, который останавливается только на соседней станции, в двух километрах отсюда. Если она успеет за это время туда добежать, то опоздает в институт всего на десять минут. Это уже не будет иметь значения. За десять минут опоздания вряд ли кто-нибудь решится ее упрекнуть. В конце концов всегда можно сослаться на расхождение в часах.
И Рая снова побежала, на этот раз рядом с железнодорожной линией, по направлению к городу. Она даже не очень спешила: времени у нее было достаточно, и она берегла силы.
Но бежать рядом с линией было неудобно: мешал песок и мелкие камешки. Рая перешла на шоссе, которое проходило тут же, параллельно железной дороге, и уже радовалась своей победе, как вдруг с ужасом вспомнила, что ее сезонный билет на пассажирский поезд недействителен, а денег с собой она не взяла.