Операция «Хаос», стр. 12

Несколько недель спустя, Стивен Матучек и «Метро-Голдвин-Майер», вежливо рыдая, распрощались. А затем упомянутый Матучек, вместе с Вирджинией Грейлок, вступили на борт суперковра, отбывающего на Средний Запад.

Сперва все шло хорошо, как по маслу. Мы подыскали недорогие, но вполне приличные комнаты, поблизости друг от друга. Занятия были интересными. Свободное время мы проводили вместе. Главным образом мы часами гуляли. Ее нежелание раннего замужества слабело такими темпами, что я видел, что к Рождеству она согласится. Как раз кончится весна, и мы сможем сыграть свадьбу.

Но затем мы получили удар. Прямо в солнечное сплетение.

Мы знали, что большую часть преподавательского состава подмял под себя президент, Бенгт Мальзус. Это было напыщенное ничтожество, главным достижением которого было то, что Опекуны университета сделались подпевалами. Все, что Мальзус предлагал принималось, не затрагивая работников, находящихся на более низком уровне. по крайней мере, не слишком затрагивая. Но за год до этого Мальзус предписал, чтобы весь академический персонал, без малейшего исключения, принес магическую клятву повиновения правилам университета до тех пор, пока контракт считается в силе. Несколько человек наотрез отказались. Вообще-то говоря,: правила были обычные. Жалование хорошее. Новые обязательства предписания были нацелены на то, чтобы как-то преодолеть мятежные, психопатические и откровенно нигилистические настроения, в последнее время пугающе распространившиеся не только среди студентов, но и среди профессорско-преподавательского состава. Джинни подписала.

Прошло что-то около двух недель, когда кто-то заметил, что мы все время гуляем вместе, и насплетничали. Джинни вызвали в кабинет президента. Он продемонстрировал ей правила. напечатанная мелким шрифтом фраза, которую ей и в голову не пришло прочесть.

Студентам и работникам университета, включая преподавателей, не разрешалось встречаться во внеучебное время.

В этот вечер при встрече настроение у нас было мрачное.

Естественно, на следующий день я, разметав клерков и секретарей, прорвался в кабинет Мальзуса. Бесполезно. Он не собирался ради нас менять свои правила. Правило било наповал, поскольку клятва не допускала никаких исключений.

Не разрешались встречи и со студентами иных учебных заведений, так что мой перевод в другой университет ничего бы не дал.

Единственное решение — пока истечет срок контракта Джинни, я выпадаю из ее поля зрения. А она проявляет железную волю и не интересуется мною. Но потерять целый год?

Да кто я — волк или мышь… По этому поводу мы с ней немедленно, прямо на людях, поцапались. А когда можешь встречаться лишь случайно, либо на официальных мероприятиях, выясняется, что не так-то просто примириться на поцелуях.

О, конечно, мы по-прежнему оставались добрыми друзьями.

Виделись иногда в курилке, на некоторых лекциях… Настоящая «сладкая жизнь». А тем временем, как она отметила с ледяной логикой, мы оставались людьми (я-то знал, что эта логика способ самозащиты, но ничего поделать не мог). Время от времени она появлялась в обществе с каким-нибудь молодым сослуживцем. И я ухаживал за какой-нибудь случайной девушкой.

Вот так у нас к ноябрю и обстояли дела…

Глава 9

Небо было заполнено метлами. Полиция теряла голову, пытаясь справиться с движением. Игры выпускников университета всегда вызывали большой наплыв публики и взрывы высоких чувств. Я этих чувств не разделял. Я поставил свой помятый, еще довоенный «шеви» за огромным, в двести драконьих сил, «линкольном», рукоятка небесно-голубого цвета, полиэтиленовые прутья, плюс радио. Радио тут же принялось издеваться надо мной, но я получил свободное место на вешалке первым. Сунув ключ в карман, я слез с метлы и принялся мрачно слоняться в толпе.

На все время Игр, Бюро Погоды оказало нам любезность.

Воздух был прохладен, свеж и звонок. Над темными зданиями университетского городка, большой желтой тыквой, поднималась полная луна. Мне подумалось, что там, за городом, поля и леса Среднего Запада. Там пахнет мокрой землей и струится туман. И волчья составляющая моей натуры захотела бежать отсюда, и оказаться там, и гоняться за кроликами. Но, по-настоящему тренированный оборотень может контролировать свои рефлексы, и поляризованный свет вызывает у него не более, чем приятную нервную почесуху.

Что касается меня, импульс скоро угас в унылых раздумьях. Джинни, любимая! Если бы она оказалась сейчас рядом! Вот она идет, лицо поднято навстречу ветру, на длинных волосах рыжий узор изморози… Да, только единственная моя спутница — нелегальная фляга в заднем кармане. Какого дьявола я вообще явился на эти игры?

Миновали Дом союза «Там Каф Самет». Я обнаружил, что нахожусь на территории университетского городка.

Трисмагистовский университет был основан, когда уже родилась современная наука, и чей факт был отражен в его планировке.

Самые большие здания принадлежали факультету языкознания потому, что экзотические языки необходимы при создании более мощных, чем обычные, заклинания (вот почему сюда приезжает так много студентов из Африки, Азии — чтобы изучить американский сленг). Но есть здесь и два здания английского языка — искусствоведческий колледж и колледж инженерного стихосложения. Поблизости — здание Торбантропологического факультета, где всегда демонстрируются интересные выставки, посвященные иностранной технике. В этом месяце — техника эскимосов, в честь приезда шамана антекоков, доктора Айингалака. В стороне — заботливо окруженный оградой факультет Зоологии. Забор потому, что там помещены длинноногие и длиннорукие бестии. Они вряд ли могут быть названы приятными соседями. Медицинский факультет обзавелся великолепным новым исследовательским центром — дар Фонда Рокфеллера. Из этого центра уже вышли такие изумительные изобретатели, как поляроидные фильтрующие линзы, которые дают возможность тем, кто поражен дурным глазом, вести нормальный образ жизни.

И это только начало!

Юридический факультет казался безлюдным. работают юристы всегда в ином мире.

Я пересек бульвар, миновал маленькое мрачное здание корпуса физических наук. И подошел как раз вовремя, чтобы меня приветствовал доктор Грисволд. Он медленно спускался вниз по ступенькам — маленький, высохший человечек с козлиной бородкой и веселым голубыми глазами. В блеске этих глаз, в глубине их, таилось смешанное с болью изумление. Он походил на ребенка, который никак не может до конца понять, почему никто, кроме него, не интересуется игрушками.

— А, мистер Матучек, — сказал он. — Пришли поприсутствовать при Игре?

Я кивнул (не особенно любезно). Но мы шли вместе, и мне пришлось быть вежливым. Не для того, чтобы подлизаться на всякий случай. он вел у меня занятия по физике и химии, но это — как раз пустяки. Мне просто не хотелось обижать этого милого и одинокого старого чудака.

— Я тоже, — продолжал он. — Насколько понимаю, организаторы что-то задумали. Впервые будет нечто захватывающее.

— Вот как?

Он дернул головой и по-птичьи посмотрел на меня:

— Если у вас какие-нибудь затруднения, мистер Матучек… Если в моих силах помочь вам… Знайте, что я сделаю все, что в моих силах.

— Все прекрасно, — соврал я. — Во всяком случае, благодарю вас, сэр.

— Человеку зрелого возраста нелегко вернуться к учебе.

Да еще когда его окружают хихикающие юнцы. я не забываю, как вы помогли мне в этом… м-м… нехорошем… э-э инциденте в прошлом месяце. Поверьте, я очень вам благодарен.

— О, пустяки, черт возьми. Я здесь, чтобы получить образование и чтобы быть вместе с Вирджинией Грейлок. Но теперь это невозможно.

Мне не хотелось перекладывать груз своих забот на его плечи. У него был достаточный запас своих собственных.

Грисволд вздохнул. Очевидно, он чувствовал мою отчужденность.

— Я часто ощущаю себя таким ненужным, — сказал он.

— Что вы, сэр, — ответил я со старательной искренностью. — Как бы стала в Мидгарде (Мидгард — по древнескандинавским сказаниям — земля, отведенная для жизни человека), ну… скажем алхимия практической наукой, не будь она с начала и до конца основана на ядерной физике? Ведь в противном случае алхимик мог бы неожиданно для себя получить смертоносный радиоактивный изотоп. Или вещество, которое уничтожило бы половину округа.