Другой ветер, стр. 29

- Еще не хватало, чтоб за это ты брал деньги, - устыдил его я.

Горлоедов снова согласился, и мы выпили. Потом жевали сочную бастурму и под свежий ветерок из-за трепетной занавески вспоминали былые наши пестринки и безобразия - все то, что обычно вспоминают старые приятели, в совместной памяти которых кладь прошлого уже перевешивает груз их общего настоящего. За этим разговором прикончили "Пшеничную", и Андрей заказал новую бутылку, а к ней - две порции чебуреков.

- Ты вот что, - сказал он, когда официантка принесла заказ, - к Надьке на свадьбу не ходи - не надо.

- Меня и не звали...

Я было уже собрался узнать, что он задумал, но тут в зал впорхнула резвая тройка наших общих с Горлоедовым подружек, и они сразу оживили наш угол неугомонным щебетом. С ними пришло смятение, о котором невозможно говорить без горечи и стыда. Помню: неграмотно пили водку с портвейном и выдавали девицам фруктовые призы за длину ног и объем талии, которые (длина и объем) измерялись шнурком от моего ботинка. Потом из проказниц был организован хор, и мы с Горлоедовым отплясывали какой-то веселый угловатый танец под их звонкие рулады. Через эту цыганщину, кроме горлоедовских сортирных рублей, с песнями был пропит мой последний червонец. Потом Андрей со стоном: "Всех вакцинировать наискось!" - растворился в звездной августовской вселенной, а я, выпав из всех координатных систем, целовался с кем-то на широком белом подоконнике, висящем в неведомом пространстве. Что было после - и вовсе безнадежная тайна. Но обошлось без непоправимого утром я очнулся на лавке в привокзальном сквере с пустой до звона головой, без одного шнурка и со сломанной молнией в ширинке.

Собственно, это не имеет отношения к делу, просто я хотел сказать, что не успел добиться от Горлоедова признания относительно его коварных замыслов, по всему тогда уже достаточно созревших.

Я доверился совету Андрея и не предпринял никаких действий, чтобы оказаться в назначенный день среди гостей в "Тамаре". Видимо, он не хотел, чтобы я оказался непосредственным свидетелем события, и, судя по вескому тону, имел на то убедительные соображения.

В неподвижный и душный, как утюг, августовский вечер я шел к соборной площади в гастроном, где работала одна из трех девиц, с которыми я и Горлоедов разделили ужин в чебуречной. Утром она позвонила мне на службу и пропела в трубку, что, дескать, к ней в отдел завезли копченые сосиски, и она, памятуя, как я извел последнюю десятку, взяла на меня полтора килограмма. Благодарности моей не было предела. Я брел, обмахиваясь свежим "брехунком", и размышлял о странностях женской натуры, которая бессовестно позволяет всем этим чертовкам и бестиям пропивать с тобой твою последнюю заначку, но при этом не позволяет бросить тебя голого и голодного, а заставляет кормить и содержать без ясной нужды, а единственно из черт знает какого сочувствия или полностью немотивированной признательности. Потом я стал думать: причастен ли этот ангел к поломке молнии в моих джинсах или нет, но ни к какому выводу прийти не успел, потому что тут на моем пути возник Андрей Горлоедов. Он шагал мне навстречу в своей рабочей куртке с оттянутыми карманами и художественно насвистывал марш Мендельсона.

- Со свадьбы, что ли? - предположил я прозорливо.

- Ага! - Небесные глаза Горлоедова лучились как-то уж слишком безмятежно. - В гробу я видел такие свадьбы. Это не свадьба, это - писк замученной птички!

- Что ж ты, дружок, такой трезвый? Не налили?

- А я сам угощал.

Меня все больше распирало любопытство.

- Что, так на всю свадьбу и выставил?

- Труб-ба дело! - сказал Горлоедов. - Это пионеры выставили, а я только к "Тамаре" подвез. Сунул кишку в окно и - шесть атмосфер на выдох!

Я внимательно посмотрел на Андрея - он и вправду был совершенно трезв. И тут передо мной мгновенно соткалась зыбкая картинка: свадебный стол с закусками, принесенная с собой водка, розовое платье невесты и крапчатый костюм фельетониста, а надо всем этим - дрожащая кишка и смердящий бурый поток...

- Полная цистерна!.. - ликовал Горлоедов.

- Тебя посадят, - с сожалением сказал я.

- Ну да?!

- Да, - подтвердил я. - За использование государственной техники в личных целях.

- А вот такого видал! - выпалил Горлоедов и, хрястнув ладонью в сгиб локтя, покачал в пространстве обрубком. - Я на прокурорской даче яму чищу очень ему хочется в дерьме преть! - И он пошел дальше, совсем не злой и, судя по гордо вздернутой голове, очень собой довольный.

1988

Дневник собаки Павлова

1. Каталог героев

По газону ходит кошка

В мягких лапах...

В. С.

Трамвай второго маршрута, колесовав Сенную площадь, с дребезгом встал у "Диеты". Двери развязно смялись, и Петр Исполатев, сморгнув от вида зловещей траурной рамки вокруг бортового номера, поднялся в вагон. Громыхнуло железо. Трамвай покатил в метельный коридор Садовой, похожей на летопись русского богатырства, написанную с конца, - в завязке помещался Российский Марс, а в эпилоге - калиновый мосток, как будто.

Заняв свободное место, Исполатев бережно, словно люстру, обнял наплечную сумку. Рядом из-под черного берета сверкнули две спелые виноградины сорта "Изабелла".

- Твои глаза, как два Чернобыля, - дружелюбно сказал Исполатев. - Не моргай - вся Швеция трясется.

Девушка накрыла улыбку воротником кроличьей шубки. Снаружи мелькали дежурные огоньки витрин Апраксина двора. Исполатев исчерпывающе представился и перешел к делу.

Видишь ли, Изабелла, чувственная основа сущего - любовь, ненависть, жертвенность, зависть - покрыта дрянной черствой коркой. Человек теряет силу, как теряет силу корабль с обросшим морской чепухой брюхом. Цинизмом, как кистенем, я луплю по наростам. Я ищу неделимый атом... Нет, прекрасная Изабелла, я не расшибу атом. Ни один амстердамский ювелир не сможет поделить на части любовь или ненависть. Я хочу очистить и сохранить блистающими невещественные корунды и адаманты! Не опасно ли это? Очень опасно. Человек с обнаженными чувствами жесток и беззащитен. Он способен творить страшные дела во имя справедливости, во имя торжества своих нагих чувств, и он же больше других расположен пасть жертвой чужих посягательств. Но иногда за минуту чистого восторга хочется простить человеку ту печальную цену, которой эта минута оплачена.

- Аминь, - сказала Изабелла.

Трамвай подкатил к замку мальтийского рыцаря. Замок громоздился в метели высокостенно и неприступно.

- Я еду в гости к милому подлецу Андрею Жвачину, - сказал Исполатев. В нем нет чувства меры - он циник без романтизма. Женщины ограбили его жизнь, стянув у нее все идеалы. - Петр склонился к блестящим виноградинам: - Навестим его вместе?

- Я буду там в безопасности? - спросила девушка.

- Разумеется. Жвачин увлечен сейчас одной солдаткой и при ней делает вид, что других женщин на свете не существует.

- Сегодня старый Новый год - едем, - лукаво кивнула девушка.

Исполатев согласию не удивился.

На Марсовом поле сошли вместе. Петр мысленно похвалил посредственную выдумку старлея, который, уходя на дежурство, запер Светку дома на свежеврезанный замок. В прошлом Светка была валютной проституткой, потом весьма непоследовательно вышла замуж за оперуполномоченного, опекавшего в гостинице "Пулковская" фарцовщиков и путан и, при исполнении службы, опрометчиво полюбившего юную срамницу. Вскоре после свадьбы Светка бескорыстно вернулась к ремеслу, а муж тем временем колготками и косметикой брал с фарцовщиков отступные ради обожаемой до слепоты супруги. Последние два месяца Светка водила шашни с Исполатевым. Но вчера старлей врезал в дверь запор, отмыкавшийся лишь снаружи.

На Миллионной Петр предложил Изабелле руку.