Мишель, стр. 26

Лицо Стива передернулось, и прежде чем Мишель успела что-либо сообразить, она уже оказалась в его руках. Мишель считала себя сильной женщиной, но Стив, вопреки внешнему впечатлению, отличался такой недюжинной силой, что не успела она и опомниться, как он уже был сверху и прижал ее к дивану.

Когда азарт борьбы иссяк, она увидела над собой побелевшее лицо, и ей вдруг стало страшно — а вдруг он задумал что-то ужасное, вдруг он решил отомстить ей за все измывательства над ним?

Но в следующее мгновение он поцеловал ее, и поцелуй оказался ошеломляюще нежным. Мишель невольно расслабилась, и тут же его язык проник сквозь ее разжавшиеся губы. Ее охватила паника, и на минуту ей показалось, что она испытывает знакомый приступ удушья. Она отчаянно глотнула воздух, и Стив, восприняв это как приглашение, припал своим ртом к ее губам. Мишель снова попыталась вырваться и откатиться в сторону, но он держал ее железной хваткой.

Внезапно слабея и ощущая головокружение, Мишель краем сознания отметила, что он раздевает ее, затем раздевается сам. Потом снова над ней возникло напряженное, почти исступленное лицо, а руки и губы его начали ласкать Мишель.

Головокружение понемногу стихло, и Мишель вдруг обнаружила, что ее собственное тело предает ее, так давно лишенное мужской ласки. Стив гладил ее груди, ласкал самые сокровенные и чувствительные кусочки ее тела, и Мишель начала бояться, что он остановится и бросит ее на полпути, не погасив разгорающееся в ней вожделение. Вдруг перестало иметь значение, кто он, важно было только одно: чтобы он продолжал ласкать ее.

Он овладевал ею постепенно, с поразительным терпением. Он прокладывал дорогу к цели губами, ласковыми пальцами, мужественной сдержанностью своего тела, не стремясь в первую очередь удовлетворить себя. Тело у него было длинное, как и у Дэвида, но на этом сходство и кончалось. Грудь Стива была покрыта густыми темными волосами, соски — цвета красного дерева, а от кожи исходил тонкий запах, чем-то напомнивший Мишель запах сандалового дерева, витавший в палатке Розы и Кланки. Лицо его напряглось и побледнело, когда он коснулся пальцем влажной впадинки между ее бедер, а затем… затем он припал к ней губами.

Мужчина, которого она знала, воплощавший в себе деловитость и рациональность, исчез, испарился, растворился, остался лишь страстный и искусный любовник, ласкавший и томивший ее до тех пор, пока она, теряя рассудок, не вознеслась к вершинам блаженства.

Придя в себя, истомленная и пресыщенная, она увидела чуть неловкое выражение на лице мужа, и ее совершенно неожиданно пронзило чувство горячей признательности к этому человеку, пожертвовавшему своим удовлетворением ради ее наслаждения. Уперевшись ладонями в его грудь, она заставила Стива лечь на спину, затем, оказавшись сверху, дала ему войти в себя и начала раскачиваться вверх-вниз, откидывая намокшие волосы с лица. Она теперь старалась для него, хотела и ему подарить минуты блаженства, но в какое-то мгновение ее снова пронзили нетерпение и страсть, и она вошла в бешеный ритм, снова достигнув кульминации своих чувств.

Под ней корчился в невыразимо сладостных муках Стив, и по теплу, затопившему ее, она поняла, что достигла цели.

— Боже, Мишель, сколько раз я мечтал об этом! — простонал он.

Мишель почувствовала неожиданный прилив нежности: отчасти из благодарности за подаренное наслаждение, но только отчасти. При виде блаженства на его лице она подумала — впервые за все время их отношений, — что он, пожалуй, и вправду может быть влюблен в нее.

Стив чуть приподнялся и пальцем провел по контуру ее губ.

— Милая моя, — пробормотал он. — Ты так сладко целуешь, Мишель…

Она рассмеялась, снова ощутив себя семнадцатилетней девчонкой. Впрочем, нет. В семнадцать лет она была влюблена в другого мужчину, и тот превратил ее из девушки в женщину. То, что она пережила сейчас, было иным, но, пожалуй, еще более впечатляющим.

В неожиданном приливе нежности она взяла в руку обмякшее орудие Стива, только что подарившее ей наслаждение.

— Ах ты мой бедный… — проворковала она. — Притомился, выбился из сил.

Стив откинулся на спину и захохотал во весь голос.

— Не могу поверить, что это говоришь ты! — сообщил он, вытирая слезы. — Неужели моя четырнадцатилетняя невеста выросла?

Мишель хихикнула — это она-то, никогда и нигде не позволявшая себе так глупо хихикать.

— Ты просто больной, тебе это известно? Возжелать школьницу-малолетку — это ж надо придумать такое!

— И не возжелал я тебя вовсе. Разве что совсем чуть-чуть. А в основном я тобою восхищался и преклонялся перед тобой, если на то пошло. Так что надо ли понимать твои слова так, что ты решила дать нашей попытке семейной жизни шанс?

— Если бы ты не подпоил меня в ресторане, ничего бы у тебя не вышло, — благодушно ответила Мишель. — Запомни только, что я не из тех, кто покорно будет плясать под твою дудку. У меня есть свое мнение, и я не собираюсь его скрывать в угоду кому бы то ни было, даже собственному мужу.

— Если бы ты не сказала этого, ты не была бы той Мишель Брадфорд, которую я выбрал в жены, — ухмыльнулся Стив. — Так что мир?

— Мир!

12

Со стороны может показаться, что на зиму цирк забирается в берлогу и погружается в спячку. На деле же зима — время активной работы. Во-первых, нужно кормить и дрессировать животных, ухаживать за ними, думать о приплоде. Во-вторых, ремонт и покраска. В-третьих, выплата пособий (половина зарплаты) рабочим, которые остались на зимней стоянке, а значит, и функционирование — пусть в свернутом виде — походной кухни. Кроме того, сразу же в конце сезона начинается работа по составлению программы гастролей на будущий год. Утверждаются сроки, подписываются контракты на будущие поставки, идет согласование с местными властями. Затем надо успеть починить или заменить брезентовые шатры, довести до кондиции аттракционы, заказать и получить новые костюмы, чтобы к весне, когда артисты соберутся для новых гастролей, они могли заранее их примерить.

А еще — нескончаемая бумажная волокита: заполнение налоговых деклараций, сверка бухгалтерских записей и выписанных чеков. Нужно подвести баланс, разобраться с бухгалтерией, а для этого — свести вместе бесчисленное количество концов, оставшихся от прошлого сезона.

В эту зиму большая часть бухгалтерии свалилась на плечи Мишель. Как ни задевала ее отведенная ей роль канцелярской крысы, в принципе такое решение было справедливым. По этой части она была дока, этому она училась в колледже. Зато она оставалась новичком в руководстве персоналом, в деле составления программы гастролей и вообще в тех вопросах, где требовалось глубокое и детальное знание всех особенностей циркового дела.

При всем этом она не чувствовала себя пятой спицей в колесе, и когда персонал начал на месяц раньше обычного собираться, она взяла за правило посещать еженедельные собрания, проводимые Стивом. Он терпеливо выслушивал жалобы и сообщения о тех или иных затруднениях, и Мишель вынуждена была отдать должное его такту, обходительности и способности прийти в итоге к решению, учитывающему интересы всех сторон в споре, — решению, которое разряжало ситуацию, даже если не вполне соответствовало тому, на чем настаивали жалобщики.

Что, однако, ее обижало — так это невозможность (как прежде) выдать до срока аванс, разрешить спор или приструнить зарвавшихся, не испросив предварительно согласия Стива. Правда, утешением оставались старые друзья, не изменившие ей, не переметнувшиеся к новому хозяину. Они то и дело заваливались к ней в Серебряный фургон, чтобы поболтать о старых временах, и Мишель скорее поощряла их визиты, чем препятствовала им, хотя на болтовню уходило немало драгоценного времени.

Напряженность в отношениях со Стивом росла, и к концу зимы единственным местом, где они отлично понимали друг друга, стала постель. После продажи дома мистера Сэма Мишель перебралась к Стиву, но не раз пожалела об этом. Даже вырученные за дом деньги — и те целиком ушли в фонд развития цирка. Какое-то время они вместе со Стивом питались в походной кухне, но разговаривать им было не о чем, и вскоре Мишель под любым предлогом начала избегать совместных с мужем трапез.