Извращение желаний, стр. 47

– Мы и не ссорились, – подумал Мефис.

– Идеологические споры, – подумала Елена Ароновна, – для непосвященных они выглядят жутко.

– Успокойся, – подумал Бе, – все скоро кончится.

– Меня зовут Некто, – подумал некто. – Я – арбитр.

В комнату вернулась из кухни великолепная тройка. Вид у них был сытый. Похоже, что ни котов, ни соседки, ни арбитра Некто они не видели.

– Ну, гражданин писатель, – сказал полосатый галстук, – пора и поговорить. Чай у тебя, кстати, хороший.

– Может, сразу, без разговоров?.. – спросил галстук без полосок.

– Хорошо бы, – сказал галстук с оттенком, – но нельзя. Инструкция.

– Да, – сказал полосатый галстук. – Инструкцию не перешагнешь.

– И не отменишь, – добавил галстук без полосок.

– Зато ее можно нарушить, – зловеще сказал галстук с оттенком.

Их абсурдную беседу прервала материализация соседки. Елена Ароновна проявилась во всей красе: в ярком халате, с необъятной грудью и множеством подбородков.

– Мальчики, – сказала она напевно, – милые мои мальчики. Как я вас всех люблю!

Бесцветные смущенно потупились.

– Ну, не стесняйтесь, хорошие мои, давайте, показывайте…

– Я, – сказал тот, что галстуке без полосок, – я не все помню…

Он мялся и ковырял линолиум ножкой в блестящем туфле.

– Что помнишь, – строго сказала ведьма, растекаясь в кресле. – А ты, милашка, чайку мне принеси.

Дымчатый галстук умчал на кухню. Галстук с полосками тихонечко стал у стены. А скромняга, продолжая ковырять ножкой, начал читать с выражением:

Вышел я на улицу
И увидел курицу.
Я спросил у курицы:
– Ты чего на улице?
И сказала курица:
– Я того на улице,
Что другие курицы
Тоже все на улице.

– Вот видишь, не забыл оказывается, скромняга, – сказала ведьма, принимая подносик с чаем и бутербродами от расторопного дымчатого галстука. – И ты молодец, растарался, ишь ты – с черной икоркой и красной сочинил бутерброды. А что ж без маслица?

– Я не виноват, – сказал дымчатый виновато, – это все он, нет у него масла.

Ведьма повернулась в мою сторону.

– Нет? Конечно нет, откуда он его возмет, если он связанный. Ты бы смог масло принести, если бы был связанный?

– Нет, – жалобно сказал дымчатый, – связанный бы не смог.

– То то же. И что надо сделать?

– Развязать? – вопросительно поднял глаза от пола дымчатый.

– Молодец, сообразительный мальчик.

«Мальчик» осторожно распустил узлы и высвободил меня из пут.

– Можно я новости расскажу? – поднял руку полосатый.

– Расскажи, милок, расскажи, – благосклонно кивнула Елена Ароновна и откусила половину бутерброда с черной икрой. – Давненько я новостей не слушала.

Полосатый стал в позу чтеца-декламатора, рубанул воздух рукой и начал:

– Беспредел в Чечне. Чеченские террористы захватили автобус с чеченскими террористами.

– Любопытной Варваре на базаре сумку оторвали. С кошельком.

– По заверению Солнцевской братвы они, в натуре, давно бы выплатили долг России Парижскому клубу, только те козлы налом не берут.

– В связи с годовщиной трагедии все американские летчики решили 11 сентября ровно в 11 часов остановить двигатели самолетов на одну минуту.

– В результате упорных тренировок гражданин Петров стал в совершенстве владеть своим телом. Теперь другие тела ему до лампочки.

Декламатор изменил позу и объявил:

– А теперь – реклама. Ничто не красит стол, как взрывчатка в оливье. Лучшие взрывпакеты от фирмы Ферручи. От вашего Хачапури у нас пучит хари. Канализация – вот что всех объединяет. Канализационные трубы «Краузе». Я ужас, летящий на крыльях «Allwaуs».

– Но, но, – оторвалась от бутербродов ведьма, – зарвался, милок. Отдохни пока. А ты подойди, пожалуй. Мы с тобой сыграем в игру: «Угадай песню». Я пою однй строчку, а ты называешь главного героя.

Елена Ароновна прополоскала рот чаем, шумно сглотнула и запела. Голос у нее оказался неожиданно красивым, чем-то напоминающем голос Пугачевой.

Постой паровоз, не стучите колеса…

– Знаю, знаю, – радостно сказал дымчатый. Это Анна Каренина.

– Ишь ты, какой начитанный, – пробурчала ведьма, и спела очередную строчку:

Ты жива еще моя старушка…

Дымчатый замялся.

– А я знаю, – запрыгал на одной ножке полосатый. – Это Родион Раскольников.

– Молодец, – сказала ведьма, только не лезь вне очереди.

– Зачем вы, девушки, красивых любите… – пропела она следующую строчку.

– Это Квазимодо, – гордо сказал дымчатый. – Из романа «Парижская богоматерь».

– Сам ты, богоматерь, твою мать, – сердито прокомментировала ведьма. И спела еще:

– Парня молодого полюбила я…

– Это Алла Пугачева, – опять влез полосатый.

– Накажу, – сердито глянула Елена Ароновна. – В угол поставлю. Последняя загадка:

– Как-то летом на рассвете заглянул в соседний сад…

Вся троица замялась. Никто не знал героя. Я сказал:

– Лопухи, это Мишка Квакин.

– Молодчина, – обернулась ко мне ведьма. – Только тебя не спрашивают. Что за поспешники вы все тут?!

Она грузно встала и неожиданно рявкнула, как старшина на плацу:

– Ррра-а-а-зой-дись!

Невзрачные вместо того, чтоб разойтись, построились в колонну и четким строевым шагом покинули мою квартиру. Рыжий и черный коты, наблюдавшие за самодеятельностью со шкафа, мягко спрыгнули на пол. Арбитр наклонился к Елене Ароновне и поцеловал ей пухлую ручку.

38. История господина Брикмана (Красноярский край, Решеты)

Если сидишь – сиди.

Если идешь – иди.

Главное – не мельтешись попусту.

Бодхидхарма, Патриарх Дзен

… Один огромный лагерь общего режима в Нижнем Ингаше, десяток лагерей строго режима в Решетах. Весь этот лесной район Красноярского края окутан лагерями. И называть его нынче лесным не вполне корректно – большинство елей и сосен вырублено, места заболочены, зэки допиливают никому не нужную осину, шьют рабочие рукавицы, сколачивают из гнилой древесины ящики для бутылок, маются дурью и в зимнее время мрут от дурной пищи, помноженной на сырые бараки и антисанитарию, как мамонты в геологическую эпоху Великого Обледенения.

Было бы очень заманчиво описать приезд профессора в самый хреновый лагерь в Решетах, его знакомство с зоной (колонией, лагерем), но противное и скучное это занятие. Ну заставим мы профессора раздеваться донага, наклоняться, раздвигать руками ягодицы, пока надзиратель, командующий обыском, заглядывает туда с видом ученого-микробиолога… Что хорошего во всех этих описаниях для эстетического развития нашего постсоветского, демократического и демократичного читателя? Уверяю вас, ничего в этом описании увлекательного нет. Ну, разве что, – наколка на ягодицах Гоши Бармалея. На левой ягодице у него изображен черт с лопатой, а на правой – топка с котлом. В котле корчится грешник с лицом, весьма напоминающим хозяина (начальника) исправительно-трудовой колонии № 9 полковника Васильева А. С [38]. И, когда Гоша (а теперь уже профессор), двигается, черт активно шевелится и кидает в топку лопатой уголек, а грешник, похожий на упомянутого полковника, корчится и страдает.

Рассказав об этом, единственно увлекательном элементе, длительной процедуры размещения этапника в лагере, отбросив нудные описания карантинного отряда, обысков, осмотров, распределений и т. д., и т. п., мы сразу перейдем в отряд № 3, куда был распределен профессор с Вертом. Но, прежде чем окончательно настроимся на описание профессорских приключений, уделим пару строк другим героям наших опусов. Их роли, хоть и статичны, но весьма важны для восприятия траурной музыки зон.

вернуться

38

Этот полковник никакого отношения к зоне в Красноярском крае не имеет, так как он начальник зоны строгого режима в городе Калининграде. Это метр с кепкой, насыщенный подлостью. С ним профессору еще предстоит встретиться, а наколка на заднице Бармалея появилась давно, когда Васильев еще был подполковником и терроризировал Гошу кандеями…