Две любви, стр. 36

— И есть нечто другое, чего желаешь до тех пор, пока не добьёшься, и станешь пренебрегать, как только имеешь.

— Что это за нечто? — спросил Жильберт.

— Муж, если верить королеве Элеоноре, — ответила Беатриса сдержанным тоном. — Но я думаю, что она не всегда права.

В этот осенний полдень, сидя друг возле друга, они забыли обо всем, исключая себя, и вполне не сознавали перемены, какую это свидание должно внести с этих пор в их существование.

Внезапно туча заволокла солнце, и Беатриса почувствовала дрожь, как бы от дуновения близкого несчастья, в то время, как Жильберт сделался вдруг серьёзным и задумчивым.

Беатриса посмотрела вокруг себя скорее из страха, чем из подозрения, как делает ребёнок ночью, когда дрожит, слушая сказки о домовых. Обернувшись она заметила нечто и ещё более подалась назад, затем задрожала, с ужасом вскрикнула и, наполовину приподнявшись, положила свою руку на руку Жильберта.

Обеспокоенный за неё, он выпрямился во весь рост при звуке её голоса и в ту же минуту что-то сам увидел и воскликнул от удивления. Это было не облако, проходившее между ними и солнцем. То была королева, такая, как он шла от обедни, в вышитом вуале, придерживаемом на голове золотыми булавками особенным образом, свойственным только ей. Её светлые глаза были блестящи и суровы, а на прекрасных губах виднелось леденящее выражение.

— Уже довольно давно я вас не видела, — сказала она Жильберту. — И не думала увидеть вас здесь… в особенности… без зова.

— И я также, — ответил Жильберт.

— Разве вы пришли сюда в сонном состоянии? — холодно спросила она.

— Может быть, и так, как вы говорите, ваше величество. Я пришёл сюда по дороге, которую не могу отыскать.

— Мне все равно, найдёте ли вы скоро другую, сударь, но только, чтобы вы могли отсюда уйти.

Жильберт никогда не видел королевы серьёзно недовольной, и до сих пор она выражала к нему только доброту.

Он выпрямился в ответ на её гнев, так как не любил и не боялся её. Взглянув на неё, он увидел в её глазах воспоминание о своей матери, которое часто посещало его и не раз возмущало.

— Прошу извинения у вашего величества за то, что пришёл сюда без приглашения, — сказал он медленно. — Однако я очень рад, что это сделано, потому что нашёл ту, которую так долго держали от меня в отдалении.

— Я представляла себе вашего кумира настолько изменившимся, что вы не могли бы иметь желание его отыскать.

Беатриса с трудом поняла, что хотели выразить эти слова, но чувствовала намерение оскорбить их обоих; она читала на лице Жильберта, что он испытывал.

Зная, насколько он нравился королеве, она не была бы женщиной, если бы не чувствовала в своём сердце волнения победы в то время, как находилась возле самого прекрасного создания в свете. Она, хоть и бледная, хрупкая, с печальными глазами, была предпочтена единственным мужчиной, выбор которого говорил о его любви к ней. Все-таки минуту спустя она забылась и стала бояться за него.

— Государыня, — сказал Жильберт очень медленно и очень внятно. — Я не хотел быть неучтивым относительно вашего величества так же, как и относительно другой женщины высшего или низшего происхождения. Никто, разве только слепой, не пожелает отрицать, что из всех женщин вы самая прекрасная, и вы можете бросить в лицо другим дамам вашего двора своё превосходство. Но с тех пор, как ваше величество пожелали носить мужские доспехи и рыцарский меч, следуя верхом за крестом, рядом с норманнскими, гиеньскими и французскими рыцарями, я скажу вам, не опасаясь быть неучтивым, как мужчина сказал бы это другому мужчине, что ваши слова и действия менее благородны, чем ваша королевская кровь.

Он замолчал и спокойно смотрел ей в лицо, скрестив руки, с холодным лицом и ясными глазами.

Беатриса подалась шаг назад, с трудом переводя дыхание, так как смело встать в оппозицию против государыни, могущество которой равнялось императорскому, было не так просто. Сначала в ушах королевы зазвенела кровь, и её очаровательное лицо побагровело, затем гнев вспыхнул в её глазах с тёмным отблеском близкой мести. Но ни одно движение не взволновало её, и она осталась неподвижна, сжимая себя плащом.

Во время этого ужасного молчания оба смотрели друг другу в лицо, в то время как Беатриса продолжала смотреть на них, дрожащая и полумёртвая.

У обоих не дрогнули даже ресницы, и можно было сказать, что судьба навсегда поставила их неподвижными под сенью листьев, и только одни их волосы развевались свежим ветерком.

Элеонора знала, что ни один мужчина не смотрел ей так прямо в лицо. В продолжение нескольких минут она почувствовала безусловное доверие к себе, в котором никогда ещё не было недостатка, уверенность в своих силах, заставлявшую короля искать заступничество за преградой благочестия и молитвы, заносчивость ума и энергию, против которых святой человек из Клэрво никогда не мог найти оружия. Однако два глаза норманна были холоднее и разъяреннее её, голова его не склонялась, а лицо заледенело, как маска.

В конце концов она почувствовала, что её ресницы дрогнули, а губы затрепетали. Лицо молодого человека странно заволновалось перед её взором. Его холодное упорство оскорбило её, как будто она бесполезно ударялась в скалу; она поняла, что он был сильнее её, и что она его любила.

Борьба окончилась, её лицо смягчилось, а глаза опустились. Беатриса ничего не могла понять, так как рассчитывала, что королева прикажет Жильберту покинуть их, и что вскоре наверно её постигнет месть королевы.

Но вместо этого Элеонору, герцогиню Гиеньскую, королеву Франции, заставил покориться молодой воин без славы, состояния, маленький мальчик, с которым Беатриса столько раз играла в детстве.

Минуту спустя она снова подняла глаза, и на её лице Ьолее не было видно ни следа гнева. Просто и спокойно она приблизилась к Жильберту и положила на его локоть свою руку.

— Вы заставили меня высказать то, о чем я даже не думала.

Если бы она действительно произнесла слова прощения, то не могла бы выразить яснее живого сожаления и не произвела бы более сильного впечатления на обоих молодых людей.

Лицо Жильберта тотчас же смягчилось, а Беатриса успокоилась.

— Я умоляю простить меня, ваше величество, — сказал он. — Если я говорил грубо, то извинением служит мне то обстоятельство, что это было не ради меня самого. Мы были детьми вместе, — прибавил он, смотря на Беатрису, — мы росли вместе, и после долгой разлуки мы встретились случайно. Наши чувства остались те же. Я прошу, как милости, чтобы я мог, не прячась, снова увидеть госпожу Беатрису.

Королева медленно удалилась и остановилась на некоторое время, смотря на море. Затем она обернулась, улыбнулась милостиво Жильберту, но не сказала ни слова и вскоре покинула их, медленно направляясь ко дворцу, поникнув головой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Французская армия располагалась лагерем в Константинополе около трех недель, и греческий император употреблял все средства, чтобы избавиться от этой назойливой толпы, не оскорбляя слишком царственных гостей. Армия Конрада, по его словам, одержала большую победу в Малой Азии. Гонцы, покрытые пылью, приезжали в Хризополис и, переплыв Босфор, появлялись перед королём и королевой Франции. Они повествовали о великих и славных воинственных подвигах немцев против неверных. Пятьдесят тысяч сельджуков утонули в собственной крови; в три раза большее их число убежало с места сражения и развеялось, истощённое и раненое в восточных горах, покидая несметные добычи золота и серебра в руках христиан. Если бы французы пожелали часть крестовых побед, или надеялись иметь долю в этой великолепной добыче, то было давно пора пускаться в путь, чтобы присоединиться к немцам.

Между тем Людовик хотел оттянуть выступление, чтобы завершить месяц молитв и благодарственных молебнов за счастливо совершённый поход. Многие из его свиты охотно провели бы весело остаток времени их пребывания на очаровательных берегах Босфора и Золотого Рога, но королева устала от слишком долгого предисловия неизданной истории её армии. Она становилась нетерпеливой, перешла на сторону греческого императора и верила всей лжи, какой его снабжало воображение. Таким образом эта громадная толпа была переправлена в Азию на барках и подвигалась быстрым переходом к Никейской Долине. Крестоносцы раскинули свой лагерь близ Асканийского озера и ожидали немцев, когда курьеры принесли им известие, что немецкий император желает сделать Никею местом свидания.