Сбывшиеся мечты, стр. 9

— Софи в истерике. Она сказала, что вы вмешались в ее разговор с Сильвией, и та ушла.

Вот теперь я разозлилась.

— Я только попросила у Сильвии чистый коврик, и она мне его дала. А вот мадемуазель Софи назвала ее воровкой.

Конор с удивлением уставился на меня:

— Черт возьми! Прошу меня извинить.

Я была глубоко оскорблена и вовсе не собиралась прощать его.

— Мне кажется, вы должны поговорить с мадемуазель Софи о том, как она ведет себя с вашими гостями.

Он перевел дыхание.

— Софи бывает неразумной, но ведь она выполняет свою работу.

— Вы так думаете?

— Что вы имеете в виду? — Конор удивленно поднял брови.

— Я не часто останавливаюсь в отелях, даже таких больших, как «Ферма», — сказала я. — И вовсе не привыкла к шикарным условиям. Но заметила: во французских отелях всякое может быть, но всегда гарантирована чистая постель и чистый стол. Но только не здесь.

— Но у нас отличная пища. — Казалось, он был смущен.

— Так и есть. Берта просто великолепна. Но скатерти! И весь этот потрескавшийся фарфор… А простыни! Да и все выглядит так, будто требует хорошей чистки.

Казалось, он с трудом осмысливает сказанное:

— Я никогда не думал… Догадывался, конечно, что все ветшает, но совершенно нет денег, чтобы заменить это. — Он посмотрел на меня. — Вы не должны обвинять в этом Софи.

Мы были так поглощены разговором, что не услышали, как Эган и Мария подошли к нам сзади.

— О чем это вы говорите так серьезно? — спросил Эган.

— Сильвия уходит от нас, — сказал Конор, сделав резкий жест.

— Проклятье! — сказал Эган. — А Лаура как раз приезжает сюда с друзьями!

Так, значит, я наконец увижу эту Лауру!

— Но не раньше чем послезавтра, — сказал Конор. — А есть кто-нибудь в Белане, кому нужна работа?

— Я спрошу завтра, — ответил Эган. Потом, повернувшись к Марии, сказал: — Пошли?

Она кивнула:

— Доброй ночи, Керри, Конор.

Они пошли вверх по лестнице, обнявшись.

Лицо Конора все еще было хмурым. Я не понимала, что вызывает его гнев: несправедливость по отношению ко мне или то, что я сказала насчет отеля. Я уже испытывала угрызения совести, что высказалась против мадемуазель Софи. Она старая и больная и не всегда понимает, что делает. Мне следует быть выше ее лжи.

— Трудно осуждать людей, когда они так стары, — сказала я. — Старики часто все преувеличивают.

— Софи никогда не хотела, чтобы ферму превратили в отель, — сказал он. — Мы так и не смогли заставить ее понять, что это единственный выход для нас. Мой отчим проиграл бы, если бы не женился на моей матери и она не вложила бы сюда деньги. Софи считает, что мы унижаем семью Жарре, превращая ферму в деловое предприятие. Когда-то Жарре были очень важными людьми в округе. Она считает, что мы позорим их имя. — И он коротко засмеялся.

— Ну а что бы она стала делать, если бы вы покинули «Ферму»?

— Один Бог знает. Она не понимает, что происходит. Эган говорит, что она тронулась, и это, может быть, правда, хотя и звучит грубо. Она даже не помнит, что мой отчим позволил ей остаться не из сострадания, а за ту работу, которую она здесь выполняет. Когда они были здесь, она даже не была домоправительницей. Моя мать всегда привозила штат прислуги из Парижа. А в их отсутствие она не более чем смотрительница. Но сама Софи считает, что она самая главная в «Ферме».

— А вы не можете ей сказать, что эта работа слишком сложна для нее?

— Тогда она будет жить у нас не работая, из милости, и будет весьма этим гордиться. Она живет прошлой славой. А когда-то все было очень хорошо. Может быть, потому, что я был маленький и меня нетрудно было удивить, но «Ферма» тогда казалась мне столь же величественной и богатой, как королевский дворец.

— И что же случилось с этим великолепием, о котором вы любите вспоминать?

— Я часто задаю себе этот вопрос, — ответил он. — Может быть, они распродали все вместе с вещами из парижской квартиры. Эган не может вспомнить. Говорит только, что его спрашивали, что бы он хотел оставить себе, когда дело дошло до окончательного расчета с юристами, но он сказал, что ничего не надо. Он был тогда совсем мальчишкой, десять лет, и ничего не хотел из домашних вещей.

Он нахмурился, как бы вызывая что-то в памяти:

— Я вспоминаю, как выглядела терраса, когда ее готовили к приему гостей. Вышитые льняные скатерти, серебряные подсвечники… персидский ковер в моей комнате, который я очень любил… тонкие вина, цветы… — Он заставил себя остановиться. — Я мог бы проверить все это в суде, но едва ли что-нибудь можно вернуть обратно. — Он пожал плечами и добавил: — Может быть, это сон. Все прошло, как и многое другое.

Он как-то сразу ушел, едва сообразив пожелать мне доброй ночи. Казалось, он был ошеломлен тем, что с ними произошло, — и не столько с потерянным блеском «Фермы», сколько с ним самим.

Я была озадачена, обнаружив, что принимаю так близко к сердцу его неудачи. Он привлекателен, несчастен, и он здесь единственный мужчина, как я легкомысленно призналась себе, который заслуживает внимания, но не более того.

Глава 7

Утром Эган привез из деревни Камиллу, которая должна была занять место Сильвии. Это была простая, крепко сбитая девушка с огненными щеками. У нее был пузатый чемодан, перевязанный матерчатыми лентами; она собиралась жить на «Ферме». Теперь Эган переложит на нее часть своих обязанностей, к удовольствию Марии. Когда Эган встретил меня за завтраком, он сказал, что Камилла работала в кафе в Белане и может по вечерам обслуживать бар в «Ферме», и он сможет уходить пораньше.

В тот же день, когда я поднималась к себе в комнату за этюдником, Эган окликнул меня:

— Как насчет того, чтобы поехать с нами? Мы с Марией хотим прокатиться до одной фермы, недалеко отсюда. Хозяева уезжают и все распродают, и Конор считает, что мы сможем недорого купить кое-какие инструменты.

Предложение звучало заманчиво. Я колебалась — не хотела мешать им.

— Поедем с нами, Керри! — попросила Мария, сбегая по ступенькам.

И я поехала.

Фермерский дом был из такого же серого камня, как и «Ферма», но меньше и грубее, — это была настоящая ферма, а не дворянское поместье. Двор пропах цыплятами и утками, и в плотную землю были втоптаны их перья. Эган пошел осмотреть амбары, а жена фермера пригласила нас в дом. Маленькая комната, которая служила гостиной, столовой и кухней, была очень колоритна, хотя и темновата. Она была украшена цветами. Почему мадемуазель Софи не может сделать то же самое в «Ферме»? Ведь цветы росли там в изобилии.

Я сразу же заметила этот зеленый буфет. Он казался скорее итальянским, чем французским. Сверху были открытые полки, а внизу — выдвижные ящики с дверцами, и все было расписано завитушками и гирляндами. И я тут же подумала о баре на «Ферме», о том пустом побеленном зале, где не было вообще ничего, кроме стола и старого фамильного портрета.

— Разве это не подойдет для отеля?

Мария помолчала, глядя на буфет с некоторым сомнением. Честно говоря, я понимала, что ей было безразлично все, что окружало ее в отеле; все это было только фоном для ее Эгана.

— Вы считаете, Эгану нужно это купить? Я спрошу его.

И она сходила за Эганом. Тот вошел вместе с ней, посмотрел на буфет и рассмеялся нам в лицо.

— Конор разнесет потолок, если я зря истрачу деньги на мебель.

— Но это не напрасная трата, Эган. Это важно, отель будет выглядеть более… домашним.

Фермерская жена так сильно хотела продать буфет, что тут же снизила первоначальную цену вдвое, стоило Эгану только покачать головой. Наконец я не выдержала и заявила:

— Если буфет не понравится Конору, я куплю его у вас и отправлю домой, когда буду уезжать.

Мы решили взять буфет на «Ферму» и, завернув в старое одеяло, привязали на крыше «ситроена». Впридачу жена фермера дала нам несколько толстых фаянсовых тарелок, какие делают в Страсбурге, с розовыми цветочками и резными краями. Пока мы медленно ехали домой, я осторожно держала их на коленях. Я только и думала о том, как Конор отнесется к изменению обстановки. Я не сомневалась, что получится очень хорошо. Я возьму один из тех медных котлов на кухне, который уже не используется, помещу туда цветы и поставлю на открытую полку буфета, а по бокам расположу страсбургские тарелки.