Как я стал кинозвездой, стр. 44

Они согласились. Кроме нас, в учительской никого не было. Все четверо удобно расположились за столами и углубились в чтение. Они передавали тетрадки из рук в руки, то и дело раздавались восклицания, смех, недовольное ворчание, я видел встревоженные взгляды, кислые усмешки, почесывание в затылке… Дочитав последнюю тетрадь до конца, сценарист задумчиво произнес:

— Интересный человеческий документ.

— Какой фильм может из этого получиться! — с тоской проговорил режиссер.

— Разве у меня и вправду такая свирепая челюсть? — спросил композитор, прикрыв рот ладонью.

Голубица Русалиева, которая, пока читала, успела связать оба рукава для очередного платья, сунула свое вязанье в пакет и заявила:

— Уф! А в шерстяном платье и вправду очень жарко… Но, знаете ли, в рукописи уйма грамматических и стилистических ошибок.

— И музыкальных тоже, — вставил композитор.

— И кинематографических, — добавил режиссер.

— Попытаюсь их устранить, хотя и сам не очень сведущ в музыке и киноискусстве, — поспешил я отреагировать на их недружелюбные замечания. — Однако вам не кажется, что в целом картина нарисована верная?

— Безусловно, — честно признал Мишо Маришки. — И еще: эти тетрадки — исчерпывающий ответ на жалобу Лоры Мариновой. Но они не содержат, увы, никакого указания на то, где скрывается мальчик. Вы у Черного Компьютера справлялись?

— Он в больнице, — ответил я.

Они задумались — очевидно, над тем, что предпринять дальше. Я спрятал тетрадки в ящик стола, встал:

— Извините, мне пора на урок.

— В седьмом «В»? — спросил Маришки. — А можно нам заглянуть туда?

Я разрешил. Чтобы дать им возможность познакомиться с нашей сверхсовременной школой, мы прошлись по коридорам, заглянули в кабинеты физики, химии и математики, где у нас, помимо всего прочего, имеется двадцать компьютеров. Я показал им библиотеку и временно безлюдную мастерскую по трудовому воспитанию, где обычно проводит занятия Чернев, после чего мы вошли в седьмой «В».

Увидав нас, ребята встревожились: как правило, школьники не любят незнакомых и нежданных посетителей. Я успокоил их, и, когда представил наших гостей, класс, естественно, решил, что те приехали ради «чудо-ребенка, гордости нашего города».

Но тут произошло нечто любопытное, имевшее решающие последствия для дальнейшего развития этой истории.

Михаил Маришки скользнул по ученикам взглядом человека, привыкшего оценивать людей по внешнему облику. Потом подошел к третьей парте, долго разглядывал Милену, а затем обратился к ней:

— Тебя зовут Милена, я не ошибся?

Подошел к ней и сценарист. Тоже рассматривал ее лицо.

Потом оба подошли к Кики Детективу — его они тоже узнали. Да и кто не обратил бы сразу внимания на самого обаятельного мальчика в городе? Режиссер сказал ему что-то смешное, и Кирилл улыбнулся своей ослепительной, всепокоряющей улыбкой. Гости поинтересовались, чем занимаются его родители.

— Папа у меня строитель, мама работает на табачной фабрике, — ответил он своим чуть грубоватым, хриплым голосом.

Спросили, играет ли он на каком-нибудь инструменте.

— Да, — ответил он. — На губной гармонике.

— А танцевать умеешь?

— Умею. Народные танцы, ну и современные — рок, брейк.

— А можешь прочитать нам какое-нибудь стихотворение?

— Могу. «Казнь Васила Левского» Христо Ботева.

— Прочти, пожалуйста.

Я ни разу раньше не слышал, как он читает стихи, и ожидал посредственной ученической декламации, а Кирилл, к моему изумлению, не декламировал стихи — он почти рассказывал, лишь слегка подчеркивая ритм и рифму, но с таким внутренним волнением, с таким поэтическим чувством, что у меня на глаза навернулись слезы.

Я посмотрел на гостей; они тоже, казалось, были совершенно покорены искренностью исполнения. Недаром же дали дочитать до конца, ни разу не прервав. Михаил Маришки спросил Кирилла, кто научил его так читать стихи.

— Никто, — ответил он, — я сам. Я очень люблю поэзию.

Сценарист и режиссер многозначительно переглянулись, и Маришки обратился ко мне:

— У нас сегодня в клубе встреча с «Золотыми колокольчиками». В четыре часа. Вы не пришлете на эту встречу Милену и Кики?

— Они и так будут там, — объяснил я. — Милена поет в этом хоре. А Кики возглавляет штаб по розыскам Энчо Маринова.

— Замечательно!.. А теперь идем к Лоре Мариновой.

— Я с вами, — сказал я и, к великой радости класса, объявил свободный урок.

3. Странные явления в семье Мариновых

Я позвонил в дверь их квартиры с чувством некоторой неловкости: что ни говорите, побег Энчо — опасный или нет — горе для его родителей.

Дверь отворила Лорелея.

Я с трудом узнал ее, так она изменилась со времени нашей последней встречи. Похудела, лицо осунулось, глаза, пылавшие раньше творческим восторгом, теперь были тусклыми, погасшими.

— Что вам угодно? — Она никого из нас не узнала.

— Вы нас не помните? Неужели не помните? — удивился Маришки. — Мы из Киноцентра.

Эти слова, похоже, разбудили ее. Она выпрямилась, зрачки расширились.

— Вон! — истерически крикнула она. — Не желаю вас видеть! Лжецы! Коварные обманщики! Лицемеры!

И захлопнула перед нашим носом дверь. Я звонил, стучал, звал — все напрасно. Пришлось спуститься на улицу, зайти в ближайшую телефонную будку и набрать номер. Маринова тут же сняла трубку: очевидно, ждала вестей от сына. Я втолковал ей, что мы пришли в связи с исчезновением Энчо. Только тогда она согласилась принять нас.

Молча, не переставая тихонько всхлипывать, провела нас в гостиную. Не предложила сесть, смотрела исподлобья, особенно убийственные взгляды бросая на режиссера, и тот, бедняга, ежился под ними, как под дулом автомата.

— Что вы хотите мне сказать? — наконец спросила она. — Энчо у вас?

— Почему у нас? — удивился Маришки.

— Чтобы отомстить вам, вот почему! — с лютой злобой прошипела она. — За то, что вы нанесли ему смертельную рану. Вас нужно судить, посадить за решетку, повесить, отрубить голову… — И, не сумев припомнить еще более жестокой казни, разрыдалась.

— Успокойтесь, товарищ Маринова, — сказал я, — успокойтесь! Энчо найдется. Группа наших школьников предпринимает крупную операцию по розыску…

— Ох! — Она опять всхлипнула. — Я не смогла его найти, так неужели же дети… — Она вынула из кармана изрядно помятый тетрадный листок. — Вот что мы утром нашли в почтовом ящике: «Я жив и здоров. Не ищите меня! Не желаю быть кинозвездой!!! И кастратом тоже! Энчо».

Лорелея снова громко всхлипнула, а меня разбирал смех: я вспомнил ужас, который внушали ее сыну операции и уколы.

Неожиданно из прихожей донесся подозрительный шум.

— Кто там? — испуганно вскрикнула Лорелея.

Шум затих.

— Кто? — опять закричала она и, так как ответа не последовало, выбежала из комнаты. Я — за ней.

В прихожей в неестественной позе человека, пойманного на месте преступления, стоял Цветан Маринов, отец Энчо. В руке у него была лиловая сетка, набитая колбасой и бутылками с вином и лимонадом. На губах застыла виноватая улыбка.

— Цветан? — удивилась Лорелея. — Почему ты здесь? Ты же собирался искать Энчо.

— Ддд-а… — Он заикался совершенно так же, как его сын, когда попадал в затруднительное положение. — Я-яя ищу… в-все время ищу… вместе с моими сотрудниками… но мы устали, да и проголодались… Ну, я и пришел кой-чего захватить, чтобы отнести, угостить…

— Господи! — со слезами воскликнула Лорелея. — Наш сыночек, быть может, покоится на дне водохранилища, а его папаша хлещет вино! Как не стыдно!

— Подумай сама, Лора. — Маринов придал лицу скорбное выражение человека, чей сын, возможно, покоится на дне водохранилища. — Если я их не накормлю, они разойдутся по домам. Сама знаешь, как бывает… — И он повернулся ко мне, словно только сейчас заметил: — Вы, товарищ Боянов? Какими судьбами?