Как я стал кинозвездой, стр. 39

Мама не могла взять в толк, о чем идет речь, и спросила:

— При чем тут Тоби? Ведь Энчо — Орфей? Мы с ним целый месяц готовимся на Орфея, а вы…

— Дорогой товарищ, — прервал ее Мишо Маришки, — если вы по-прежнему будете мне мешать, я буду вынужден попросить вас покинуть помещение.

— Молчу, молчу! — испуганно проговорила мама.

Мы пошли следом за Голубицей, которая была опять в шерстяном платье, хотя жара стояла пострашней, чем на втором туре. Таксист воспользовался перепалкой, чтобы исчезнуть.

Вошли в гримерную. Мама — за нами. Кто в силах остановить ее?

Перед длинным-длинным зеркалом сидели девочка и мальчик, две женщины их гримировали: рисовали брови, клали на веки зеленоватые тени, красили помадой губы. Оба были в карнавальных костюмах — мальчик одет принцем, в шелковой рубахе с широченными рукавами, красивый как бог. Девочка очень смугленькая, лоб повязан алой лентой, на шее ожерелье из крокодильих зубов. Тоже божественно красивая, страшно похожая на Милену с третьей парты. Она увидела меня в зеркале, но не поздоровалась, не кивнула даже.

— Петра, — сказала Голубица гримерше, — это Энчо, на роль весельчака Тоби. Мишо просил привести шевелюру в первоначальный вид, а пластырь на губе оставить — ему все равно предстоит драка с пьяными.

«Опять, значит, мне влепят! — подумал я. — С тех пор как я связался с кино, меня непрерывно дубасят».

Гримерша провела меня в соседнюю комнату. Там висело видимо-невидимо разных костюмов: турецкие шальвары, русские мундиры, рыцарские шлемы, средневековые доспехи, американские береты, деревенские меховые колпаки, а также всевозможная обувь — башмаки, сапоги, постолы. Гримерша выудила какое-то старье:

— Примерь-ка!

Я напялил на себя узкое трико и блузу с кисточками вокруг шеи. Шапка была похожа на круглую вафлю, с полей свисали колокольчики. Башмаки — почти такие же, как у Чарли Чаплина, но с бомбошками на носках.

Когда я вернулся в гримерную и взглянул на себя в зеркало, то чуть не лопнул со смеху: вылитый цирковой клоун!

Другие тоже захихикали. Богиня с алой лентой на лбу улыбнулась. Одна Лорелея буквально онемела, до того ее потряс мой вид.

А гримерша продолжала превращать меня в шута: отдраила мне голову так, что волосы снова стали белесыми, прямыми и жесткими, как солома. Уши, естественно, тут же оттопырились.

Мама в ужасе наблюдала за тем, как уничтожают результаты ее усилий превратить меня в Орфея.

— Послушай, Энчо, — спросила гримерша, по-собачьи обнюхивая меня, — это от тебя такой запах? Ты что — в тухлой капусте валялся?

И вылила на меня полфлакона одеколона.

Потом она пририсовала мне черные черточки к уголкам глаз, отчего они стали еще более монгольскими, губы накрасила сердечком, и у меня стало не лицо, а поросячья, морда. Потом нарисовала мне новые брови, и я показался себе полным кретином. Но, приглядевшись, понял, что меня превратили в Тоби — шустрого, лукавого весельчака-шута, который все знает, все может и сделает все, чтобы помочь Орфею отыскать Эвридику.

Все опять засмеялись. А мама застонала и схватилась за сердце. Я испугался, что с ней будет инфаркт, но гримерша быстро привела ее в чувство, дав выпить холодной воды.

Только тогда смуглая богиня встала с кресла, и я услышал знакомый голос:

— Энчо, привет!

— Не может быть! — закричал я. — Роси, это ты?!

— Нет, — ответила она, — сейчас я Эвридика из Афин, солистка детского музыкального ансамбля. — Она улыбнулась, и хотя ее лицо тоже было загримировано, но благодаря ямочкам на щеках мгновенно превратилась в мою подружку Росицу.

Я до того ей обрадовался, что чуть не обнял, хотя она выглядела очень взрослой — лет на пятнадцать.

— Выходит, мы все же будем сниматься вместе? — спросил я.

— Это еще неизвестно, вот после сегодняшних проб все узнаем, — ответила она и обернулась к парню в рубахе с пышными рукавами: — Ты готов, Орфей? В десять мы должны быть в павильоне. Пошли!

И мы пошли: прекрасная, как богиня, Эвридика-Росица, прекрасный, как бог, Орфей и я, шут Тоби в разноцветном трико и с кисточками вокруг шеи…

Последней шла Лорелея. Она держалась за сердце и вздыхала.

К счастью, обошлось без инфаркта.

12. Кинопробы и неожиданное происшествие с трагическими последствиями

Инфаркт угрожал режиссеру Маришки — в такое он впал бешенство. Он буквально метался по фанерной улице, рвал на себе волосы и кричал:

— Десять часов, а ничего не, готово! Где новая вывеска на греческом клубе? Где артисты?

Когда мы появились, он придирчиво оглядел нас:

— Гм… Орфей, по-моему, в этом шелковом одеянии чересчур сладок. Наденьте на него что-нибудь попроще. Вот Тоби хорош. Именно таким я и представлял себе моего шута. А с Эвридикой проблема… Извини, Росица, тебе уже впору играть Джульетту, а Эвридика еще совсем девчонка… Ну да ладно, там посмотрим… — И опять крикнул: — Можно начинать? Все готовы?

Нет, они не были готовы.

Голубица Русалиева отвела меня в сторону и дала страничку из сценария:

— Пока мы не начали, Энчо, прочитай сцену, в которой тебе предстоит играть.

Вот что было напечатано на этой страничке:

Когда я дочитал страничку до конца, Голубица спросила:

— Все понятно?

— Ага, — ответил я, — понятно. Сперва мы вместе с Орфеем ищем Эвридику, потом я пою серенаду, а потом дерусь с хулиганами.

— Правильно. Серенаду хорошо выучил?

— Ого! Раз сто пел перед гостями.