Львиное Око, стр. 85

— По-видимому, это сокращение стоит вместо имени генерала Мессими? — сказал Тибо, явно раздосадованный тем, что его лишили возможности поразвлечься за счет юношеской страсти господина М — и.

— Вы не вправе предполагать ничего подобного, — храбро запротестовала Мата Хари. — Существует множество имен, которые начинаются на «М» и оканчиваются на «и». Мамури, Мафферти, Мальви, Ммм… уйма.

— Так вы утверждаете, что письмо не было подписано генералом Мессими? — упорствовал молодой блондин.

— Я… отказываюсь назвать имя отправителя. Вы бесчеловечны. Вы непорядочны.

— Можно заключить, — произнес Сомпру с оттенком доброжелательства и уважения, — что некое лицо, сделавшее нам такого рода признание, было с вами в интимных отношениях. Так вы заявляете, что никогда не обсуждали военных проблем или вопросов политики с автором письма, или генералом Мессими, чьи письменные показания были зачитаны в суде?

— Нет сударь, — произнесла Мата Хари. — Благодарю вас. Никогда.

— Вопросов больше нет, — заявил Сомпру.

Затем Клюнэ предложил вызвать в качестве свидетелей целый ряд типажей: горничных, шоферов, торговцев. Немного нервничая, они единодушно утверждали, что мадам Мата Хари душевная, щедрая, милая и порядочная женщина. Нет, при них мадам никогда не задавала подозрительных вопросов.

Затем старый адвокат вызвал смахивавшего на Гавроша подростка, у которого, похоже, отобрали окурок, обычно торчавший изо рта. По его утверждению, он был знаком со всеми обитательницами «веселого дома» на улице Труайон в Париже. Когда им было что-то нужно, девицы постоянно прибегали к его услугам. Насколько ему известно, подсудимая в числе «работающих» в упомянутом доме не числилась. Иногда, когда клиентов было мало, мадам пускала к себе постояльцев, и дама, находящаяся на скамье подсудимых, могла там жить, но, если б она занималась «ремеслом», он бы это знал. Уж это точно.

— Вряд ли доктор Бризар, исполняя свои профессиональные обязанности, стал бы подвергать осмотру ни в чем не повинную женщину, — заметил Морнэ.

— Господа! — вскочила на ноги Мата Хари. — Сначала вы обвинили меня в том, что я шпионка. Я отвергаю ваше обвинение! Теперь вы обвиняете меня в том, что я обыкновенная шлюха. Я никогда не была шлюхой. Я отвергаю всеваши обвинения!

Утомленный духотой, трибунал, казалось, топчется на месте. Произнесенное громким голосом заявление Мата Хари прозвучало не вполне убедительно. Слушатели еще не склонились на ее сторону. Чего-то тут недоставало. Она взмахнула руками, словно в знак протеста, но, закинув их назад, вынула из волос заколки. Мотнула головой, и густая роскошная копна густых черных волос упала до самого пояса.

— Каковы ваши намерения, мадам? — произнес Сомпру, прячась, словно старая черепаха, в панцирь.

— Прошу вас, по крайней мере, поверить мне, господа, — проговорила взволнованно Мата Хари, — что я вовсе не та рыжая особа, о которой рассказывал доктор Бризар. Я никогда не красила волосы.

Наклонившись вперед, Шатерен увидел поднятое к нему лицо в обрамлении густых волос и, встряхнув головой, спросил:

— Что вы тут делаете? И как вы сюда попали?

— Не знаю, — с трогательной искренностью ответила Мата Хари. — Сама не знаю.

XXVIII

1917 год

Во время перерыва Мата Хари вновь привела в порядок волосы, оттенявшие фарфоровую желтизну ее лица. В продолжение страстной речи защитника она сидела неподвижно, почти не поднимая глаз. Лишь изредка лицо ее хмурилось или едва освещалось улыбкой.

— Прежде всего, — взывал Клюнэ, — исследуем ее детство.

«Происхождение подсудимой скрыто под покровом тайны. Дама и сама не знает, кто она. Ее мать принадлежала к королевскому, хотя и туземному, роду. Свое детство она помнит смутно: восточные храмы, где ее воспитывали в строгости, сакральные танцы; тропические джунгли, где жизнь и смерть переплелись, как в сказке; больная и беспомощная мать, которую она обожала.

И вот маленькую чужестранку издалека привозят в Голландию. Ее любимая мать умирает. Девочка остается на попечении отчима — грубого тирана Адама Зелле. Теперь она Маргарита Гертруда Зелле, которую друзья зовут Герши. Но на самом деле она никто. Сирота. Отчим женится на богатой вдове и забывает о падчерице. Ее отправляют в школу учиться ремеслу. Не умея сдерживать свои животные инстинкты, учителя, заметившие ее юную красоту, воспользовались неопытностью девочки. Она убегает из пансиона, но нигде не может найти пристанище.

На горизонте появляется некий капитан Мак-Леод. Он красив, знатен, распутен, в два раза старше ее. Перепуганной юной Герши он кажется спасителем, героем, возлюбленным. Она выходит за него замуж.

Рудольф Мак-Леод вновь увозит ее в Ост-Индию, где она больше не чувствует себя как дома. Выясняется, что муж — зверь и пьяница. Он увозит ее в джунгли, заставляет рожать без медицинской помощи, часто оставляет ее на несколько дней одну с сыном, в котором она души не чает. Она устанавливает дружеские отношения с яванцами, с правителями которых она в родственных отношениях. Вновь разучивает танцы, которые почти забыла. Они не кажутся ей вульгарными или эротическими. Это священные, прекрасные танцы, пробуждающие высокие инстинкты.

Наконец Мак-Леода переводят в цивилизованный город Маланг, там она рожает дочь и отдает всю себя двум своим очаровательным детишкам. Позднее она становится королевой полкового бала. Ее красота привлекает всеобщее внимание. Муж безосновательно ревнует ее. Он вновь увозит юную жену в джунгли, там ее избивает, принуждает мириться с оргиями в обществе туземных женщин. Заявляет, что ненавидит ее.

Молодая жена, ребенок-мать, не знает, к кому обратиться за помощью. Муж издевается на нею, как и над солдатами-туземцами. Один из них, обиженный Мак-Леодом, мстит начальнику, убивая его любимого сына, маленького Нормана. Юная мать без ума от горя. Она отправляется в чумную деревню и находит убийцу своего ребенка. Осуждает ли суд ту, которую нельзя осудить? Виновна ли она в том, что подняла меч на убийцу ни в чем не повинного сына? Яванцы простили ее. Суд вынес бы такое же решение. Перед нами не порочная женщина и не более шпионка, чем убийца. Перед нами невинная жертва своей собственной жизни».

Во время перерыва на обед Клюнэ почти не притронулся и к тостам, и к чаю, настоенному на травах. Глаза его слезились, ноги дрожали, но, когда он вернулся в зал заседаний, голос его был сильным и звонким, как у влюбленного.

«Та Маргарита Мак-Леод, которая возвращается в Европу, по-прежнему молода, по-прежнему беспомощна и совершенно беззащитна. Муж выбрасывает ее на улицу, безосновательно обвиняя жену в нарушении супружеской верности. Даже голландский суд сомневается в справедливости предъявленных обвинений, настаивает на том, чтобы разрешить ей встречаться с малолетней дочерью, и на выплате Мак-Леодом его супруге вспомоществования. Не имея денег, чтобы отсудить дочь, она в печали расстается с девочкой. Пряча от посторонних глаз свои страдания, подзащитная пытается найти средства для существования. Это великолепное создание, стремящееся к красоте, оказывается одна во всем мире».

— Должно быть, этот потерявший голову от любви старый олух убежден в ее виновности, — заметил в тот вечер Бушардон. — Он стремится добиться от суда не справедливости, а пощады. По-моему, он боится потребовать предъявления доказательств ее вины из опасения, что это будет сделано. Поэтому он взывает к милосердию и пониманию. Милосердие! Старый олух! Это от военных-то, которые то и дело терпят поражения в этой кошмарной войне? Когда вся окаянная страна вопит что есть мочи, требуя наказать козлов отпущения? Ха-ха!

Призыв Клюнэ, обращенный к трибуналу, распадался на две совершенно разные части. Если в первой он взывал к милосердию, то во второй ссылался на разлагающее влияние большого города.

«Наконец-то ее оценивают по заслугам. Она становится Мата Хари, Утренним Оком. Ее искусство чисто и сакрально. Ее приветствуют Европа и Восток. Она исполняет свои танцы в присутствии герцогов и герцогинь, принцев и принцесс, королей и королев…