Сокровище Чингисхана, стр. 7

Хубилай внимательно посмотрел мимо сидящих, на проти­воположную стену зала, словно на ней вдруг появились знако­мые ему лица и фигуры. Тимур подумал, что от постоянного пьянства у хана начались видения.

—  Я хочу увидеть этот чудесный остров, землю, откуда над моей империей встает солнце, — наконец мечтательно прошеп­тал Хубилай.

—  О да, хан, судя по его словам, это самый настоящий рай земной, — пробормотал конфуцианец и прибавил: — Прекрас­ная земля, как и всякая другая в твоей империи.

—  Ты знаешь, как доплыть туда, Тимур?

—  Нет, хан, я не моряк, но Маху может найти путь к остро­ву, он хорошо ориентируется по звездам и солнцу. Я уверен — на крепком корабле он обязательно доплывет туда.

— Ты хорошо послужил империи, Тимур, и верность твоя будет вознаграждена. — Хубилай начал задыхаться, закашлял­ся, изо рта его вылетел сгусток мокроты и расползся по шелко­вому халату.

— Благодарю тебя, мой император, — ответил Тимур, сно­ва поклонившись. Внезапно позади него возникли два воина из числа дворцовой стражи и проводили его вместе со спутни­ками из покоев хана.

С чувством горечи и сожаления покидал Тимур дворец. Ве­ликий Хубилай-хан оказался потрепанной старой оболочкой некогда энергичного грозного владыки, правителя империи, равной которой не знала мировая история. Безжалостный, как и его отец, Хубилай, отличавшийся от него мудростью, пони­мал значение наук. При нем они расцвели, как никогда преж­де. Он открыл дорогу купцам, ученым и путешественникам, ввел законы, провозглашавшие веротерпимость, щедро финансиро­вал географические открытия, содействовал развитию астро­номии и медицины. Просвещенный правитель, умевший смот­реть вперед, теперь превратился в полуживую развалину. «С его смертью, — думал Тимур, — все пойдет на спад, и в конце кон­цов империя рухнет».

Покидая величественный дворец, Тимур вдруг заметил, что рядом с ним нет Маху. Ему показалось странным, что старого вождя оставили в покоях императора. Несколько часов Тимур прождал его, но тот так и не появился, и в конце концов Тимур направился домой, в свою деревню, к семье. Он никогда больше не видел Маху, благодаря которому вернулся на родину, но часто вспоминал его, задаваясь вопросом о его дальнейшей судьбе.

Прошло всего два месяца, и гонцы понесли в города и де­ревни печальное известие — Хубилай-хан скончался. Здоровье великого императора не выдержало разрушительных действий возраста и алкоголизма. В Тату, городе, который он избрал сто­лицей империи, в ознаменование его славного правления была устроена пышная церемония. Позднее в южной части города, на том месте, где сейчас стоит Пекин, был сооружен алтарь. По окончании траурных церемоний погребальная процессия вы­ехала из города. Гроб Великого хана везли на богато украшеь ной повозке, за ней шла тысяча воинов, каждый из которых ве двух коней. Мрачный караван двинулся на север, в Монголии на родину Хубилай-хана, где в горах Хангай, в тайном мест была вырублена громадная усыпальница. Гроб с телом Xyбилай-хана поместили туда, вместе с животными и наложниц; ми, положив рядом несметные сокровища, собранные со все империи. Дабы никто не нашел места захоронения Великого хана и не нарушил его загробного покоя, всю прилегавшую усыпальнице территорию затоптали копытами коней. Каменетесов и строителей, вырубавших усыпальницу, казнили сразу же после завершения ими работы, как и воинов, сопровождавших процессию. Командирам же под страхом смерти запрет ли разглашать место захоронения. Спустя несколько коротких лет история потеряла след усыпальницы Хубилай-хана, а память о нем рассеяли ветры, что неустанно проносятся по склонам гор, поросших густыми лесами.

Тысячью милями южнее, на рассвете, крупная джонка oтшвартовалась от причала в Шанхае и тихо заскользила вниз по Желтой реке, к Тихому океану. Это было одно из немногих больших торговых судов императорского флота, способных бороздить океан, двухсот футов длины, с четырьмя мачтами и десятком парусов. Поскольку в империи Юань еще продолжался траур, обычный государственный флаг на джонке не был поднят как, впрочем, и какой-либо другой.

Несколько человек, находившихся на берегу, удивились столь раннему и скромному, почти незаметному отплытию океанской джонки — суда такого класса обычно провожали с большой помпой, — и только единицы отметили, что на борту её находится вдвое меньше экипажа, чем обычно. На палубе рядом с капитаном джонки стоял темнокожий старик с длинными седыми волосами. Он показывал рукой на небо и что-то говорил на странном, незнакомом языке. Величественная джонка уплывала от берегов цивилизованного мира к далекому, ешё не нанесенному на карты острову, затерявшемуся посреди бескрайних вод.

След династии

4 августа 1937года

Сяньду, Китай

Эхо донесло далекий приглушенный рокот племенного барабана войны. Сначала в воздухе поплыл мерный гул, переросший через несколько секунд в час­тые глухие удары. Редкие паузы между ними внуша­ли призрачную надежду на то, что произошла ошибка и гроз­ный звук, предвещавший кровь и смерть, вот-вот прекратится. Затем к гулу присоединился тихий треск барабана поменьше — прорезав воздух, он долетел до ушей солдат, и те приготови­лись к обороне.

Ли Хант вытянулся во весь рост в свежевыкопанной тран­шее, поднял руку и аккуратно положил на сложенную из гли­няных кирпичей стену совок. Археолог, получивший образо­вание в Оксфорде и работавший по заданию Британского му­зея, был одет, как обычно на раскопках — в длинные, защит­ного цвета, брюки и просторную рубашку с двумя большими накладными карманами, мокрые от пота и покрытые тонким слоем грязи и пыли. На голове его красовался не классиче­ский пробковый шлем, а мягкая, изрядно помятая шляпа с ши­рокими полями, заслонявшая глаза от яркого летнего солнца. Усталыми карими глазами он всмотрелся в восточную часть широкой долины, откуда доносился звук. Впервые за все вре­мя пребывания здесь далеко на горизонте, в трепещущем ма­реве жаркого утреннего воздуха он заметил маленькие облач­ка дыма.

—  Цендинь, похоже, артиллерия скоро подойдет еще ближе.

Из соседней ямы бесшумно вылез невысокий широкопле­чий человек в длинной тонкой шерстяной рубашке с красным поясом. Разрез глаз у него был почти европейским, кожа — чер­ной от загара. Местные китайцы с первого взгляда узнавали в подобном типе внешности монгола. Позади него, в траншее, несколько землекопов-китайцев тяжелыми лопатами и совка­ми продолжали рыть сухую землю.

—  Пекин сдают, — произнес он. — Смотрите, уже беженцы потянулись. — Он ткнул пальцем в неширокую дорогу, прохо­дившую в миле от них. В клубах пыли по ней катилось с полдю­жины телег, запряженных волами и набитых нехитрым скар­бом. — Нужно прекращать раскопки, сэр, иначе попадем в лапы японцев.

Хант инстинктивно положил руку на кобуру с автомати­ческим револьвером «уэбли-фосбери», висевшую у него на бедре. Пару дней назад, ночью, ему пришлось стрелять из него в группу мародеров, пытавшихся украсть корзину извлечен­ных из земли экспонатов. Вся инфраструктура Китая разваливалась, везде шныряли шайки бандитов, к счастью, по боль­шей части невооруженных и глупых, потому не слишком опас­ных. Другое дело солдаты японской императорской армии, сквозь ряды которых им предстояло просачиваться. Или про­биваться.

Китай рушился под колесами японской военной мощи. С момента захвата в 1931 году Маньчжурии японской Квантунской армией, набранной в основном из китайских предателей, японские генералы, поработившие Корею, только и ждали мо­мента захватить Китай. Шесть лет приграничных инцидентов и хорошо отрежиссированных «случайных» стычек закончились в конце концов агрессией. Испугавшись роста и победы наци­оналистической армии Китая под руководством Чан Кайши, японская императорская армия вторглась в 1937 году в север­ный Китай. Хотя китайские войска по численности во много раз превосходили японские, оснащены они были гораздо хуже. В них отсутствовала строгая дисциплина, у многих солдат не было даже начальной военной подготовки. Собрав под свои знамена всех, кого только можно, Чан Кайши проявил исклю­чительный военный талант. Он избрал тактику постоянного изматывания противника. Его отряды нападали на японцев внезапно днем и отступали ночью. Китайцы стремились лю­бой ценой замедлить продвижение японских войск в глубь тер­ритории страны.