Сияние (др. издание), стр. 96

Он вспомнил тот воскресный ужин, когда отец за столом избил мать тростью… как все они ужаснулись. Теперь Джек сумел понять необходимость этого, сумел понять, что отец лишь притворялся пьяным, а его ум все время оставался живым и острым, подстерегая малейший признак неуважения.

Джек подполз к крекерам и снова принялся за еду, усевшись возле двери, которую столь вероломно заперла Венди. Он задумался, что же именно заметил отец и как подловил мать своим притворством. Может, она потихоньку глумилась над ним? Показывала язык? Делала непристойные жесты? Или просто надменно и оскорбительно смотрела на него, убежденная, что он слишком отупел от выпитого, чтобы заметить это? Что бы она ни делала, отец застиг ее за этим и немедленно покарал. И теперь, двадцать лет спустя, Джек смог наконец оценить отцовскую мудрость.

Конечно, можно сказать, что самой большой глупостью, какую сделал отец, была женитьба на такой бабе — приковать себя к подобному трупу… уж коли на то пошло, к трупу, совершенно его не уважавшему. Но за поспешный брак молодые расплачиваются медленно. Может быть, и отец отца был женат на женщине такого же типа, так что отец Джека подсознательно выбрал в жены такую же — как и сам Джек. Вот только егожена вместо того, чтоб удовлетвориться тем, что пассивно загубила карьеру Джека на одном поприще и изуродовала — на другом, поставила себе задачу, требующую до отвращения активных действий: уничтожить последний шанс мужа стать одним из служащих «Оверлука» и, возможно, в свое время возвыситься… до поста управляющего. Она попыталась отнять у него Дэнни, который был его, Джека, пропуском. Конечно, это глупо — зачем нужен сын, если можно заполучить отца? — но наниматели частенько бывают привержены дурацким идеям, и таково поставленное ему условие.

Теперь Джек понял: он не намерен уговаривать ее. Он попытался урезонить Венди в баре «Колорадо», но она отказалась выслушать, и за все свои старания он получил бутылкой по голове. Но скоро ему представится другой случай. Он выберется отсюда.

Джек вдруг затаил дыхание и резко поднял голову. Где-то играли на пианино буги-вуги, а люди смеялись и хлопали в ладоши. Хоть тяжелая деревянная дверь и заглушала звуки, расслышать их было можно. Играли песенку «В старом городе сегодня будет пыль столбом».

Пальцы Джека беспомощно сжались в кулаки. Пришлось напрячься, чтобы удержаться от очередной атаки на дверь. Вечеринка началась снова. Спиртное, должно быть, льется рекой. Где-то с кем-то другим танцует девушка, которая под белым шелковым платьем казалась на ощупь такой одуряюще обнаженной.

— Вы за это заплатите! — взвыл он. — Чтоб вы провалились, вы оба за это заплатите! Вы свое получите, чтоб вас! Даю честное слово. Я…

— Ну, ну, — раздался за дверью негромкий голос. — Зачем же кричать, старина, я вас прекрасно слышу.

Джек вскочил на ноги:

— Грейди? Это вы?

— Да, сэр. Именно так. Кажется, вас заперли.

— Выпустите меня, Грейди. Быстро.

— Я вижу, что вы, сэр, вряд ли справитесь с делом, которое мы обсуждали. С тем, чтобы наказать жену и сына.

— Они-то меня здесь и заперли. Отодвиньте засов, ради Бога!

— Вы позволили им запереть вас здесь? — В тоне Грейди прозвучало благовоспитанное удивление. — Ах, Господи. Женщина вдвое меньше вас и маленький мальчик? Вряд ли это характеризует вас как человека, имеющего задатки занять один из самых высоких управленческих постов, верно?

В капиллярах сосудов на правом виске Джека запульсировала кровь.

— Выпустите меня, Грейди. Я о них позабочусь.

— Действительно, сэр? Не знаю, не знаю. — Благовоспитанное удивление сменилось благовоспитанным сожалением. — Очень больно говорить об этом, сэр, но я сомневаюсь. Я… и остальные, мы пришли к убеждению, что вы не вкладываете в это души, сэр. Это вам… не по зубам, сэр.

— Вкладываю! — заорал Джек. — Клянусь, вкладываю!

— Вы отдадите нам вашего сына?

— Да! Да!

— Ваша жена будет очень сильно возражать, мистер Торранс. Она, кажется… несколько сильнее, чем мы воображали. У нее, так сказать, больший запас прочности. Конечно же, все лучшее она взяла от вас. — Грейди поцокал языком. — Вероятно, мистер Торранс, вам следовало заняться ею с самого начала.

— Я отдам его, клянусь, — сказал Джек. Теперь он приблизил лицо к двери. Его прошиб пот. — Она не станет возражать. Клянусь, не станет. Она не сможет.

— Боюсь, вам придется убить ее, — холодно заметил Грейди.

— Я поступлю как должно. Только выпустите меня отсюда.

— Вы даете слово, сэр? — настаивал Грейди.

— Слово, обещание, клятву, что угодно, черт возьми. Если вы…

Засов с невыразительным щелчком отодвинулся. Дверь дрогнула и приоткрылась на четверть дюйма. У Джека захватило дух, а слова замерли на губах. На секунду ему показалось, что за дверью стоит сама смерть. Он прошептал:

— Спасибо, Грейди. Клянусь, вы не пожалеете. Клянусь.

Ответа не было. Он осознал, что все звуки умолкли, только за стенами отеля свистит холодный ветер.

Джек толкнул дверь, и та открылась. Слабо скрипнули петли.

Кухня была пуста. Грейди исчез. В холодном белом сиянии ламп дневного света все выглядело оцепеневшим, неподвижным. Взгляд Джека упал на большую разделочную доску, за которой они ели всей семьей.

Там стояли: бокал из-под мартини, пяток бутылок джина и пластиковое блюдце с оливками.

Здесь же был прислонен молоток для роке, который Джек видел в сарае.

Он долго глядел на него.

Потом откуда-то — отовсюду — раздался голос, куда более глубокий и властный, чем у Грейди… голос раздался внутри Джека.

(Держите же свое слово, мистер Торранс.)

— Сдержу, — ответил он. И услышал в своем голосе лакейскую угодливость, однако справиться с ней не сумел. — Будет сделано.

Он прошел к колоде, взялся за рукоятку молотка.

И поднял его.

Взмахнул.

Молоток со злобным свистом рассек воздух.

Джек Торранс заулыбался.

49. Холлоранн: на север, в горы

Когда он наконец съехал с дороги, была уже четверть второго пополудни и, если верить залепленным снегом указателям и счетчику миль, до Эстес-Парк оставалось неполных три мили. Такого быстро и яростно падающего снега, как тут, на возвышенности, Холлоранн в жизни не видел (впрочем, возможно, такое сравнение мало о чем говорит — ведь всю жизнь Холлоранн старался видеть снег как можно реже). Ветер же, налетавший прихотливыми порывами то с запада, то из-за спины, с юга, застилал Дику поле зрения облаками пушистого снега и раз за разом бесстрастно заставлял сознавать, что стоит Дику прозевать поворот, и он за милую душу нырнет вниз с дороги на пару сотен футов. «Электра», крутя колесами, полетит вверх тормашками. Положение ухудшало еще и то, что к зимним дорогам Холлоранн не привык. Его пугала погребенная под крутящейся поземкой желтая разделительная полоса, пугали свободно налетавшие из-за макушек холмов резкие, сильные порывы ветра, которые буквально разворачивали тяжеленный «бьюик». Пугало то, что почти все дорожные знаки прятались под снегом — хоть монетку кидай, чтобы узнать, справа или слева оборвется впереди эта дорога с белого экрана кинотеатра для автомобилистов, по которому, казалось Холлоранну, он едет. Он был напуган, очень, очень напуган. С того момента, как к западу от Боулдера и Лайонса Холлоранн поднялся к холмам, он вел машину, обливаясь холодным потом, обращаясь с газом и тормозом так, будто это вазы эпохи «минг». Диск-жокей между рок-н-ролльными мелодиями настойчиво советовал шоферам держаться подальше от главных магистралей и ни под каким видом не ездить в горы, поскольку все дороги опасны, а по многим невозможно проехать. Передали сводку мелких дорожных происшествий, сообщили о двух серьезных авариях: компания лыжников в микроавтобусе «фольксваген» и семья, которая пробиралась в Альбукерк через горы Сагре-де-Кристо. В обеих авариях четверо погибли и пятеро получили ранения. «Так что держитесь подальше от дорог и слушайте хорошую музыку», — бодро заключил диск-жокей и завел «Дети моря на солнце», отчего Холлоранн почувствовал себя еще несчастней. «Мы смеемся, мы ликуем, мы…» — радостно выпаливал Терри Джекс, и Холлоранн злобно выключил приемник, зная, что через пять минут снова включит его. Плевать, что передают всякую дрянь, — все лучше, чем ехать сквозь белое безумие в одиночестве.