Дар небес, стр. 19

— Джен!.. — предостерег он ее.

— Я хочу касаться тебя! — пробормотала она недовольно. — Хочу чувствовать тебя всего.

— Скоро, — пообещал он хрипло. — Уже скоро!

Он резко повернулся на бок, а когда снова оказался сверху, то был таким же обнаженным, как и Дженис.

— Теперь ты чувствуешь меня, Джен, чувствуешь, как я тебя хочу?

Дженис хотела ответить, но пальцы Адама скользнули по животу к самому средоточию ее женственности, и тело ее изогнулось, а с губ сорвался восторженный вскрик. И уже в следующий миг такие нежные, такие ласковые руки Адама обвили ее за талию как два железных обруча и приподняли ее навстречу завершающему удару.

— Теперь ты действительно сможешь почувствовать меня! — хриплым от возбуждения голосом произнес он и осторожно вошел в ее горячее влажное лоно, не переставая при этом покрывать частыми поцелуями ее искаженное мукой сладострастия лицо. Через несколько секунд Дженис уже ничего не видела и не слышала. Всю ее заполнила страсть, разбуженная им, желание, охватывающее ее огнем, возносящее выше и выше, — дикий ритм, мощно переходящий в крещендо восторга, от которого она закричала в полный голос и прижалась к его крепкому мускулистому телу с такой силой, будто оно было единственным спасительным пристанищем ей во всей Вселенной…

Дыхание ее медленно успокаивалось, и Дженис постепенно возвращалась в действительность, все еще потрясенная глубиной открывшегося ей блаженства, рядом с которым все воображаемое, все ее мечты и грезы казались бледной тенью, отдаленной от реального переживания на сотни световых лет. Весь мир словно разбился на миллионы осколков, и теперь эти осколки мало-помалу собирались вместе в прежнюю — нет, совершенно иную! — Дженис Моррисон.

Рядом с ней шевельнулся Адам, глубоко вздохнул и прижался губами к ее уху.

— Итак, теперь ты видела, как это должно быть, — прошептал он. — Только не уверяй меня, будто и на сей раз ты ничего не чувствовала, потому что это будет совершенной неправдой. Я видел твою реакцию, я чувствовал в тебе отклик, и я — знаю!

Ты знаешь слишком много! — с внезапной горечью подумала Дженис. Слишком много, и все же недостаточно!

И все равно она была сейчас безмерно благодарна ему. Адам сумел заставить ее тело звучать, как драгоценную скрипку! Однако он и не подозревал даже — да и не мог подозревать, — что она принадлежит ему не только телом. Ее сердце, ум, душа с давних пор и навеки принадлежали ему. Как жаль, что она, Дженис, не оказалась первым номером в списке его избранниц, а посему всей ее любви суждено сгинуть под спудом неразделенности и обиды, как бы ни пело под его рукой ее тело.

— Ты и теперь будешь заявлять, что не выйдешь за меня замуж? Пойми, Джен, мы и раньше умели находить общий язык, а теперь, когда мы поняли, что абсолютно подходим друг другу физически, мы просто не вправе расстаться. Пусть в нашем браке и будет присутствовать расчет, но теперь у него есть как минимум два основания — а это много, очень много!

Для Адама — да, но не для Дженис, жившей по принципу «Все либо ничего».

— И все равно, Адам… — начала она, но он не дал ей закончить.

— Я же сказал: два основания. Вспомни, что брак заключается не только ради тебя, но ради будущего ребенка! — Он сделал паузу, словно проверяя действие своих слов, затем продолжил: — Ты действительно хочешь поднять ребенка на ноги собственными силами? Хочешь повторить ошибку матери, лишить ребенка отца, сделать так, чтобы он рос с ощущением собственной неполноценности?

Адам один к одному повторял ее собственные слова, и Дженис в отчаянии прикусила губы. Он знал, что делает: против этого довода у нее не было аргументов.

— Представь, что это будет означать на деле, Джен! — безжалостно продолжал он. — Гринфилд — сущая деревня. Пойдут сплетни, слухи. Готова ли ты бросить вызов этим перемигиваниям и переглядываниям за твоей спиной, всем этим недомолвкам и намекам? А ведь тебе будет хуже, чем матери: та была приезжая, а ты — местная, вся твоя жизнь прошла на глазах у жителей нашего городка. Готова ли ты обречь на участь незаконнорожденного свое дитя, свою плоть и кровь, прекрасно зная, как оно будет страдать от отсутствия полноценной семьи. — Он провел кончиком пальца по ее обнаженной руке и уже более мягким тоном продолжил: — А ведь всего этого легко избежать — достаточно сказать «да». Ты гарантируешь себе душевный мир, обеспечишь себе полную безопасность и уважение окружающих. Твой ребенок — наш ребенок — вырастет в полной семье, в любви и ласке, на глазах у родителей, ничего не боясь и имея все, что ему потребуется. Каждый ребенок имеет право на счастливое детство, Джен. И если кому-то другому это может быть непонятно, то только не тебе!

Дженис поняла, что попала в ловушку, которую соорудила собственными руками. Разве не сама она в минуту слабости открыла Адаму, как страдает от отсутствия отца. И не она ли поклялась однажды, что ее дети вырастут свободными от этого проклятия? Но могла ли она подумать, что Адам обратит ее признания против нее?

— Это нечестно! — вырвалось у нее.

— Разумеется, нечестно! — резко ответил Адам. — Но я не собираюсь играть в честность, когда речь идет о судьбе моего ребенка!

— Но ко мне ты не испытываешь таких же чувств! — чуть слышно прошептала Дженис.

— Признаюсь, начало нашей совместной жизни складывается не так, как хотелось бы в идеале, но надо играть теми картами, которые нам предложила жизнь. Твоя беременность — факт, и из этого следует исходить, оставив все остальные вопросы на будущее.

Одной рукой Адам сжал плечо Дженис, другой поднял ее подбородок, не давая отвести глаза в сторону.

— Не надо войны, Дженис, — сказал он твердо. — Во-первых, это лишняя боль для тебя, для меня, для ребенка. А во-вторых, у тебя нет ни малейшего шанса на выигрыш.

— Ну, это еще как посмотреть, — пробормотала Дженис в ответ, чувствуя, однако, как решимость вытекает из нее, словно воздух из проколотого воздушного шара.

По большому счету, ей и в самом деле не было смысла воевать. Она любила Адама, и если он не догадывался о глубине и силе ее чувств, то сама Дженис знала об этом слишком хорошо. Она носила под сердцем дитя от любимого человека. Ради будущего их ребенка он предлагал ей выйти за него замуж.

Другая бы на ее месте была бы страшно рада такому повороту событий.

Всему виной ее принцип «Все либо ничего». Да, то, что предлагал ей Адам, было гораздо меньше, чем она желала, но, если быть честной перед самой собой, не так давно она не могла надеяться даже на его дружеский поцелуй. Отказаться — остаться совершенно одной, принять — начать с малого. Правда, это малое со временем могло стать чем-то большим…

Нет! Лучше не обманывать себя, лучше сразу застраховать себя от очередного горчайшего разочарования. Ни к чему искать недостижимое — что-то вроде края света или конца радуги, пора расстаться с детством и верой в сказки и принять ту комбинацию карт, которую выкинула ей судьба. Лучше жизнь без радости, чем радость, оборачивающаяся неизбежной болью!..

— Итак, Дженис, — негромко, но твердо вымолвил Адам, — я жду твоего ответа. «Да» или «нет»?

Дженис тяжело вздохнула. От ее ответа зависело ее будущее и будущее ребенка на многие годы вперед.

Впрочем, все было решено — давно и как бы помимо ее.

— Да, — глухо сказала она. — Ты меня убедил. Ради ребенка я готова стать твоей женой.

7

— Добрый вечер, миссис Лоусон! Ну и стужа на дворе, не правда ли? Как все-таки приятно в такую непогоду вернуться домой! Я растопила камин в зеленой гостиной, так что вас ожидают тепло и уют.

— Спасибо, Лайза!

Позволив раздеть себя, Дженис поспешила пройти в освещенную отблесками камина залу, подумав о том, что если в чем-то и ощущает перемену, произошедшую в ее жизни за несколько последних недель, так это в каждодневной рутине вечернего возвращения домой.