Рыженбах из Мозжечка, стр. 1

Феликс Кривин

Рыженбах из Мозжечка

Директор института Мозга отдыхал от своих мозговых забот над книгой «Уроки печени». Остроумное, слегка ироничное, хотя и не вполне понятное исследование искрилось выдумкой, неожиданными поворотами, внезапными озарениями и столь же внезапными погружениями во тьму.

«У нас в мозгу так не умеют», – с завистью думал директор.

Дверь отворилась, и вошел Рыженбах из Мозжечка.

Собственно, теперь уже не из Мозжечка, поскольку четыре года назад он был уволен по сокращению штатов. Вместе с ним были уволены Пузенбах из Подкорки и просто Бах из Левого Полушария. Впоследствии кто-то из них затерялся на бескрайних просторах Родины, кто-то уехал в другую страну, но кто именно уехал, а кто затерялся, директор не знал, поэтому на всякий случай приветствовал вошедшего так:

– Хэлло, мистер Рыженбах! Как поживаете?

Последняя фраза тоже была задумана по-английски, но прозвучала ближе к отечественному: «Как поживайт?»

– Все в порядке, – сказал Рыженбах. – Вот, зашел навестить родного заведующего.

Смысл этого ответа заключался в том, что директор прежде был заведующим сектором Мозжечка, именно он и выдвинул кандидатуру Рыженбаха на увольнение по сокращению штатов. Сверху ему, конечно, подсказали, но он снизу выдвинул. Слишком широки для Мозжечка были научные интересы Рыженбаха, он постоянно околачивался в Больших Полушариях и даже ставил эксперименты на коре, как он сам говорил, по выпрямлению извилин. Выпрямление извилин! Какая чушь! Только у нас в Мозжечке могут до этого додуматься. Между прочим, Пузенбах из Подкорки и просто Бах из Левого Полушария считали, что Рыженбах на пороге великих открытий. Возможно, многое бы сегодня и виделось, и осмысливалось не так, если б Рыженбаха не уволили по сокращению штатов. Вот она, утечка мозгов! Здесь их увольняют, а там берут, и там они вдруг начинают хорошо работать. А мы одно заладили: кадры решают все. У них решают, это да, а у нас ничего решать не могут.

– Садитесь, Рыженбах, – сказал директор, целиком переходя на русский язык. – Небось, приехали подводить итоги эксперимента?

Рыженбах не понял. Или сделал вид, что не понял. Какого эксперимента, товарищ заведующий?

– Не скромничайте, Рыженбах. Разве не вы говорили, что отсутствие извилин помогает человеку делать карьеру? На Эвклида ссылались. Мол, прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками.

Рыженбах только улыбнулся в ответ. Директор тоже улыбнулся – весьма понимающе. Конечно, Рыженбаху нельзя раскрываться. Он теперь гражданин другой страны, его секреты – ее секреты. Кратчайшее расстояние… Они у себя в Америке идут к цели кратчайшим путем, а мы вес петляем, петляем… Сами ставим себе препятствия, а потом начинаем их обходить. Препятствий столько, что на них не напасешься извилин.

Если он действительно здесь поставил эксперимент, то интересно посмотреть на объект эксперимента. Прямо спросить – он не ответит, но можно и самому вычислить. Нужно только припомнить, кто у нас за четыре года сделал карьеру.

Далеко ходить не нужно: бывший заведующий сектором Спинного Мозга стал президентом ассоциации невропатологов. Теперь в его распоряжении не только центральная нервная система, но и периферическая. Когда его выдвигали, у них в Головном Мозгу шутили, что спина в этом имеет большие заслуги, чем голова. А что если не спина? Что если прямые извилины?

– Пардон, мистер Рыженбах, – сказал директор, для убедительности опять переходя на английский. – Как вы представляете эту прямую извилину? Начертите ее вот на этом листке.

Рыженбах взял линейку и прочертил прямую линию.

– Какая же это извилина? – улыбнулся директор. – Это прямая, обычная прямая,

Рыженбах согласился: по природе она прямая, но может выполнять функции извилины. Так и в жизни бывает: человек выполняет совершенно несвойственные ему функции. Вот, например, Пузенбах. Вы помните Пузенбаха?

– Ну как же, кто же не помнит Пузенбаха! – воскликнул директор и добавил на всякий случай: – Замечательный был ученый! Если б не сократили штаты, он бы очень далеко пошел!

– А он, кстати, и пошел. И именно в Штатах. Штаты сократили, а он в Штатах дальше пошел! – засмеялся Рыженбах. – Вот какой каламбур получается.

Значит, это Пузенбах уехал в Америку. А Рыженбах затерялся на просторах нашей великой страны. И при этом ставит эксперименты. Директор вздохнул с облегчением: значит, может, может собственных Платонов земля Российская рождать!

Он расстегнул пиджак и сказал собеседнику как своему человеку:

– Между нами говоря, те, которые далеко идут, это обычно люди с прямыми извилинами. Им это не кажется далеко, потому что они недалекие по своим извилинам. Вот, например, президент ассоциации невропатологов, бывший заведующий сектором Спинного Мозга, что вы о нем скажете, Рыженбах? – директор подмигнул Рыженбаху. – Говорили, что ему спина помогла сделать карьеру, а может быть, голова? Но какая голова!

Рыженбах не ответил. Он стал просматривать книгу «Уроки печени», вытащив ее из-под «Центральной нервной системы»

Не хочет говорить, – зафиксировал про себя директор и спросил как можно нейтральней: – А что Пузенбах? Как он там, в Америке?

– Ничего особенного. Миллионер. А какие подавал надежды!

Миллионер, который не оправдал надежд… Каких надежд? Стать миллиардером? Видимо, в данном случае речь шла о его научных возможностях. У него были большие научные возможности, а материальных – никаких. И вдруг осуществились материальные. Видно, что-то с Пузенбахом произошло. Уж не был ли он объектом эксперимента?

Но это если б один Пузенбах. А то ведь есть и другие примеры. Живет человек в своем отечестве, с трудом сводит концы с концами, а уедет в Америку – и уже миллионер. Неужели всем выпрямляют мозги? В таком случае трудно себе представить масштабы эксперимента.

У директора заныло сердце. Не оттого, что масштабы эксперимента были широки, а скорее оттого, что по отношению к нему они оказались широки недостаточно. Извинившись перед гостем, он набрал номер своего кардиолога. Для приличия спросил о здоровье – прежде, чем жаловаться на свое.

– Какое там здоровье! – живо откликнулся лекарь, словно только и ждал, кому бы пожаловаться. – Сердце барахлит. Я уже все перепробовал – ничего не помогает. Что вы хотите, четыре года без отпуска, Как стал главным кардиологом, так с тех пор ни разу не отдыхал.

Выслушал его директор, как больному положено выслушивать врача, что-то посоветовал и повесил трубку. Если врач жалуется на здоровье, то больному и вовсе некому жаловаться.

Четыре года… Что это, случайное совпадение? Четыре года главный кардиолог возглавляет кардиологический центр, и все это время директор лечит у него свое сердце. А если четыре года – не случайное совпадение? Значит, он все время – страшно подумать! – лечился у человека без извилин?

«Совпадение… сов. падение… – бормотал директор. – Какая странная аббревиатура. Странная и вместе с тем справедливая. У них на западе взлет. а унас все время падение, наше родное совпадение…»

Зазвонил телефон. Друг директора, известный писатель, сообщил, что вышел из печати последний том четырехтомного собрания его сочинений и что он посылает директору дарственный экземпляр.

– Наконец-то я сбросил этот четырехтомник. Каждый год по тому, быстрей у них не получается. Полиграфия!

Директор поздравил друга с завершением Избранного. Собственно, это было не избранное, а полное собрание его сочинений: помимо этого друг больше ничего не написал. Он включил в свое собрание даже выбранные места из переписки с друзьями. Нет, выбранные места – это у Гоголя, а друг включил всю переписку.

Четыре тома, каждый год по тому, – размышлял директор, простившись с писателем. – Получаются те же четыре года. Да нет, ерунда, нельзя написать книжку без извилин… А почем>, собственно, нельзя? Ведь он, директор, этих книг не читал, он читал только дарственные надписи. Какой-то том начинал читать – не то первый, не то второй – и бросил на третьей странице. Плохо пишет друг, нечитабельно. Хоть бы раз оторвался от машинки, сам себя почитал.