Улыбка ледяной царевны, стр. 15
На улице все так же монотонно шпарил дождь. Не ливень, но такой мелкий и настойчивый, что брал упорством, а не силой. Я прыгала под деревом, пытаясь ухватиться за нижние ветви или как-то приманить к себе скворца. А тот продолжал удивленно озираться по сторонам, точно прилипнув к дереву. Тогда я начала атаковать ствол, пытаясь влезть на нижнюю ветку. Наконец получилось! Скворец уставил на меня свои пронзительные глаза-перчинки, покрутил головой и изрек:
– Вика! – а затем добавил коронное: – Фи-гась!
Из подъезда выскочил Ваня. У него хватило ума и выдержки напялить куртку и ботинки. В руках он держал мой дождевик.
– Вик, не глупи, слезай! – выкрикнул он.
Я полезла выше.
– Вика, фи-гась! – подбадривал меня скворец.
Руки скользили по мокрому стволу, тапки соскакивали с ног, дождь лупил по лбу, капли слетали с носа… но я не теряла надежды поймать птицу. А снизу меня, как скворца, пытался изловить Иван. Но я тоже была не промах и лезла все выше. И вот, когда мы встретились со скворцом глаза в глаза, когда мне оставалось лишь протянуть руку, птица вдруг перепрыгнула на другую ветку. А потом дальше и дальше…
– Птичка, ну будь умничкой, иди сюда! – умоляла я.
Но скворец отрицательно мотал головой и даже перестал звать меня по имени, надменно изрекая лишь свое «фи-гась». Я тянулась к нему из последних сил. Но птица уже обвыклась на воле, распахнула крылья и взмыла вверх – через дождь, мимо веток, все выше и выше в сизые небесные дали…
– Улетел. – Иван, как и я, провожал взором освободившегося пленника.
А у меня не было слов. Глаза щипало, чесался нос. Я сама, своими руками выпустила говорящую птицу Марика! А через несколько дней – концерт… И Марк остался без своего номера, который так долго и с таким трудом готовил. А сколько надежд он возлагал на это выступление!..
– Слезай, промокла вся. – Иван подобрал мои тапки и теперь тянул меня за ноги вниз. – Прыгай.
Но я вцепилась в ветку, боясь пошевелиться – только теперь сообразив, куда забралась.
– Не бойся, поймаю, если что…
И тут, совершенно обессилев, я буквально слетела в лапы Ивана…
Мы стояли под дождем, под отсыревшим еще голым деревом, прижавшись друг к другу. И смотрели в небо, с надеждой выискивая среди туч нашего пернатого друга – вдруг вернется, вдруг прилетит?.. А внизу, шлепая по грязи, беззаботно прохаживалось несколько голубей, они урчали, как коты. Воробушки расселись на ветвях освободившегося дерева. Только наш скворец не вернулся, небо проглотило его, а дождь смыл след…
– Что же теперь делать? – процедила я, а потом изо всех сил чихнула куда-то за шиворот Ивану.
– Домой пошли. – Он накинул мне на плечи дождевик, и мокрая кофта под ним буквально прилипла к моему телу. Иван тотчас отстранился.
Я поспешно всунула ноги в тапки и почапала вслед за Ваней.
– И как Марику об этом рассказать, даже не представляю? – хныкала себе под нос. – Он так старался, дрессировал птицу. А теперь ее нет. И это я во всем виновата…
– Хочешь, скажу, что сам скворца выпустил? – ровным голосом спросил Иван.
Я попыталась поймать его взгляд, но с того случая в «Макдоналдсе» Ваня больше не смотрел на меня. И сейчас голова его была опущена, точно он говорил со своими коленями, а не со мной.
– Не надо! – отчеканила я. – Не надо мне подачек. Сама виновата, сама и отвечать стану!
Дойдя до квартиры, я быстро скинула тапки, влезла в свои сапоги и выскочила обратно на лестницу.
– Я тебе мобильник на стол положила, – выпалила я. – Ты его вчера у Марка забыл, он попросил занести…
– Так ты за этим приходила, понятно, – глухо ответил Иван. – Не стоило беспокоиться, обошелся бы без сотового пару дней…
– Ребята, чай готов! – раздался высокий, слегка скрипучий голос бабушки.
Но Иван не стал меня удерживать, и последние слова достигли уже моей спины – я что есть мочи улепетывала от этого непонятного парня. То обругивает на чем свет стоит, то готов взять вину за отпущенного скворца на себя, а за телефон даже спасибо не говорит – и что же творится в голове у этого парня?
Дождь все лил, а мне даже не хотелось надевать капюшон – и так вся вымокла насквозь. Где-то далеко и высоко был сейчас говорящий скворец Марика, а я и хотела бы порадоваться за него, да не могла. Из-за своей неловкости оставила друга без юбилейного выступления, лишила мечты…
Ну почему же рядом с Иваном мне так не везет? Тут я вспомнила, как мы стояли, прижавшись друг к другу, совершенно мокрые, под голым деревом. И разревелась…
Глава двенадцатая
Заболею к юбилею
Утром субботы поняла, что заболела. Меня душил кашель, а лоб был мокрый, словно я все еще стояла под дождем. Позвоночник градусника краснел на отметке около тридцати восьми градусов. Да, вчерашняя неудачная попытка изловить птичку стоила мне здоровья!
Меж тем, точно в укор, на улице установилась замечательная погода. Недавние тучи ветер унес подальше от города: небо над Москвой стало бархатисто-синим, глубоким. А солнечные лучи вовсю сметали лужи с асфальта. Через окно доносился смех ребятишек на детской площадке, а мне было до ужаса грустно и плохо!
Как же я умудрилась одним лишь походом к Ивану испортить сразу два выступления к юбилею школы: Марика с говорящим скворцом и собственное – поэтическое? Сочинить в таком состоянии хоть что-либо я была не в силах…
– Вик, не переживай, может, еще успеешь поправиться! – вливала в меня чай с молоком и медом мама.
– Еще осталось несколько деньков! – вздыхала Лера, натягивая мне на ноги шерстяные носки.
Весь день я провалялась в поту и жару: не смогла даже позвонить Марку, чтобы признаться в злодеянии…
Но и следующее утро не принесло выздоровления. Температура спала, но кашель продолжал изводить меня до мышечной боли в животе. У Леры целый день сидел Илья, а я так и не могла собраться с духом, чтобы позвонить Марику. И пока размышляла, судьба все решила за меня – голос пропал, как не бывало!
В понедельник не пошла в школу. Кашель стихал, но голос пока так и не вернулся, да и сил было маловато. Я вылезла из кровати и все утро просидела за столом, пытаясь вымучить стихотворение для юбилея школы: если ко мне не вернется голос, может, хоть Марк прочтет, раз уж его выступление сорвано. Но, как назло, у меня не выходило ничего путного. И память все кружила у того дерева, под которым мы с Иваном попрощались со скворцом, что окончательно меня доканывало…
Днем вернулась с работы Лера, да не одна, а с Марком!
– Пришел поднять тебе настроение. – Марик улыбался как всегда – открыто и задорно, наверное, еще не знал о скворце. – Целоваться пока нельзя? Или выздоравливаешь?
– Марик, ты меня возненавидишь, – зашептала я. – Тут такое дело…
– Я все знаю, – как ни в чем не бывало подмигнул мне Марк. – Скворец улетел!
Кажется, эта новость его ничуть не расстраивала. Я уставилась на друга – неужели он так легко готов простить мне этот страшный проступок?
– Ты не сердишься? – прошептала я.
– Улетел, и хорошо, – отмахнулся Марик. – Все равно у меня с ним ничего не вышло. Ни слова из него выжать не смог…
– Но я же слышала, он говорил «Вика»!
Марк подозрительно взглянул на меня и шутливо приложил руку к моему лбу, якобы проверить, нет ли жара.
– Наверное, тебе показалось, – улыбнулся он. – Я пока учил его только слову «Поздравляю». Но скворец, видать, упрямый попался, на фиг меня все время посылал – «фигась» да «фигась» и ни слова больше…
– Неужели послышалось? – удивилась себе под нос. – Во дела…
– Лучше скажи, что с твоим выступлением? – Марик зашел в мою комнату.
И я лишь развела руками.
– У нее нет ни стихов, ни голоса, – ответила за меня Лера. – А завтра юбилей! Надо срочно что-то придумать…
В ответ на Лерин зов, точно посланный кем-то свыше, явился Илья. Он принес всем пончиков, от аромата которых у меня даже в животе заурчало. И мы дружно отправились в гостиную. А там уже Лера с Мариком начали напрягать мозги, пытаясь сообразить – как же быть с моим выступлением? Подвести Людмилу Петровну совершенно не хотелось – эта бомба могла взорваться и не оставить от меня даже маленьких клочков. Наша завуч была человеком слова и дела, а уж исполнительность ценила в людях, кажется, превыше всего. Если сорву ей программу, лучше в школе даже не появляться до конца учебного года…