Повелитель Вселенной, стр. 90

Они лежали, не шевелясь, тела были мокрыми от пота. Он натянул одеяло на нее и на себя. В тусклом свете лицо его приняло более ласковое выражение. Ее рука скользнула к его члену. Чья-то рука коснулась ее руки — это Есуген хотела взять его за член. Есуй убрала свою руку и согнулась калачиком рядом с ним.

— Видишь, — сказал он, — это не так уж и постыдно. Ты совсем как твоя сестра, а я знаю, как доставить ей удовольствие.

— Пожалуйста, теперь доставь удовольствие мне, — прошептала Есуген.

— Дай мне отдохнуть, — сказал он. — Ты обещала уступить место Есуй, а уже хочешь получить удовольствие сама.

— А ты сказал, что можешь удовлетворить двух жен.

Он помолчал немного, потом вздохнул и повернулся к Есуген. Есуй пробежала пальцами по его спине. Слабый свет очага дрожал на его ягодице и бедре. Его тело закрывало сестрино. Долгий вздох Есуген был похож на дуновенье ветра в сосновом лесу.

— Ах, — вздыхала Есуген. — Ах.

Дыхание ее участилось, она стала задыхаться. Есуй припомнила, как он касался ее, и представила себе, что сейчас ощущает сестра. Ее соски отвердели, щель опять становилась мокрой. Есуй вздохнула. Он повернул голову к ней. Он знал, подумала она, он догадался, что заставит их обеих любить его. Ее сестра стонала, сцепив ноги у него на спине. Есуй закрыла глаза и ощутила удовольствие Есуген внутри себя самой.

74

Хан вскоре перекочевал на запад к озеру Буир, где его стада паслись на пастбищах, а его люди охотились на уток и журавлей, летовавших на болотах. Хонхираты, расположившиеся севернее куреней хана, не делали никаких вылазок против монголов, которые уничтожили их союзников-татар, и хан не посылал людей против соплеменников своей первой жены.

К тому времени Есуген дали собственную юрту, отнятую у другого татарского вождя, и ее жилище поставили рядом с шатром Есуй. Когда овцы отъелись, монголы устроили пир, чтобы отпраздновать свою победу. До этого хан был склонен охотиться и отдыхать со своими двумя новыми женами. Сестры просили его за своих двоюродных сестер и других пленниц, которых они знали, и он отдал многих из них своим близким товарищам.

Есуй старалась не думать о прошлом. Времена, когда ей хотелось закрыть лицо руками и плакать, приходили все реже. Выжившие татары теперь стали монголами. Дети быстро забывали своих погибших отцов и братьев. Так захотел Тэнгри, сделавший Тэмуджина Своим мечом.

Есуй встала и оделась, а потом пошла к очагу. Рабыни стояли на коленях на полу и подворачивали войлок стен снизу, чтобы шатер продувало свободнее теплым летним воздухом. Женщина у очага дала ей чашку с похлебкой, которую Есуй отнесла хану. Тэмуджин дал ей рабынь-татарок из дальних куреней, женщин, которых она не знала, и поэтому ей было легче не жалеть их.

Тэмуджин поел и оделся.

— Одно в лете не люблю, — сказала Есуй. — Ночи слишком короткие.

Он засмеялся.

— Если бы они были длиннее, я бы спал еще меньше.

Она обхватила его руками и положила голову ему на широкую грудь. Есуген все еще боялась его, но Есуй потеряла страх, уверенная в своей женской власти над ним.

Он вышел из шатра. Женщины выбежали наружу, чтобы присоединиться к тем, что готовили еду для пира. Есуй тоже вышла и увидела хана среди дневной стражи. Борчу с еще одним человеком спешили к нему.

— Джэтэй приехал из стана твоей матери, — сказал Борчу. — Он говорит, что у него есть новости о твоем сыне Тулуе.

Есуй пошла к мужчинам.

— Что за новости ты привез? — спросил хан.

— Хорошие новости, — ответил Джэтэй, — хотя все могло случиться по-другому. Бортэ-хатун послала Тулуя к бабушке на время, и я был среди тех, кто сопровождал мальчика. Какой-то бродяга пришел к юрте твоей матери в то время, когда она разговаривала с Алтани, женой Борогула. Бродяга попросил покормить его, и Оэлун-хатун привела его в юрту к очагу. В юрту вошел твой сын, и этот человек схватил его и приставил нож к горлу, сказав, что он Харгил-шира, татарин, и что мальчик заплатит за отцовские дела.

Несколько стражей выругались. Лицо Тэмуджина не дрогнуло. Есуй увидела гнев в его глазах.

— Продолжай.

— Татарин выволок Тулуя из юрты. Алтани и хатуи побежали за ним. Твоя мать звала на помощь, а Алтани ухватила человека за косы и выкрутила нож у него из руки. Мы с Джэлмэ забивали бычка и, услышав крики, бросились на помощь. Алтани расцарапала лицо тому человеку, а мы добили его топорами.

— Вы с Джэлмэ будете вознаграждены за то, что вы сделали, — сказал Тэмуджин, — а также Алтани. — Он помолчал. — Я мог потерять сына. Татары, которых я держу здесь, заплатят мне за это. Все татарские мальчики, которые остались с нами, даже младенцы в люльках, умрут.

— Нет! — закричала Есуй. — Ты не можешь быть таким жестоким! Они не виноваты…

Хан сверкал глазами, лицо его побледнело.

— Я распустил свою новую жену. Кажется, она хочет сказать свое последнее слово. — Его тихий голос резал ее без ножа. — Она еще не научилась знать свое место. Наверно, мне надо было оставить ее тело в лесу, где ее нашли.

Мужчины молча смотрели на нее. Женщины у костров за юртами тоже молча вцепились в баранов, которых они пригнали для заклания перед пиром.

— Отдать приказ? — спросил наконец Борчу.

Она встала на колени и протянула руки.

— Я прошу мужа сперва выслушать меня.

— Опять жалость. — Хан кривил губы. — Жалость моей матери к бродяге едва не лишила меня сына.

— Это не жалость. — Голос у нее осел. — Я только… — Мужчины, стоявшие поблизости, качали головами. Есуй обрела голос. — Много мальчиков попало в плен. Пройдут годы, и они станут твоими воинами. Ты потеряешь всех будущих слуг, убив их сейчас. Разве ястреб убивает своих птенцов?

— Еще одно слово, женщина, — сказал он тихо, — и от тебя мокрое место останется, а твоя сестра обнимет тебя в могиле. Я не хочу иметь жену, которая будет напоминать мне постоянно о той, что так огорчила меня сейчас.

Она услышала крик. Ее сестра вдруг оказалась рядом. Есуген стала на колени и обняла Есуй.

— Хан может поступать по своему усмотрению, — сказала слабым голосом Есуген и прижалась лбом к земле.

— Никогда не забывайте, — возгласил Тэмуджин, — что ваши жизни в моих руках. — Он оглядел своих людей. — Но в том, что сказало это несчастное существо, есть доля мудрости. Когда мальчики станут мужчинами, я могу составить из них целое войско. Поэтому и только поэтому я оставляю их в живых.

Мужчины, казалось, повеселели. Они, наверно, сожалели о жестоком решении, но Есуй знала, что приказ они выполнят беспрекословно.

— Спасибо, — прошептала она.

— Я не оказываю милосердия ради тебя. Вставай, Есуй. — Ноги тряслись, когда она вставала. Он потянул ее за руку к шатру, прочь от других.

— Прости, — сказала Есуй.

— Никогда не говори так со мной перед моими людьми. Раз я отдал приказ, ты не должна прекословить. — Он снизил тон. — Если я отдаю команду, она должна быть выполнена без рассуждений. На этот раз я прощу тебя, но не испытывай моего терпения впредь. Я разрешаю тебе сделать только одну ошибку. — Он взял ее руками за горло. Она подумала, как легко он может задушить ее. — Готовься к пиру.

На пиру хан сидел под балдахином между Есуй и Есуген. Его ближайшие товарищи из монгольского генералитета выстроились в ряд справа. Слева от Есуй женщины-татарки, которые были пожалованы генералам, болтали друг с дружкой, а другие женщины-татарки подносили им кумыс.

Есуй смотрела на сестру. Лицо Есуген осунулось, Есуй с ужасом подумала, как близки они обе были к расправе. Есуген тоже поплатилась бы за ошибку Есуй. Хан предложил ей кусок мяса на кончике ножа. Он простил ее, но милосердие его казалось таким же холодным, как и нож.

«Отлично, — подумала она, — больше я его не подведу».

Она посмотрела на стан. На пир собирались гости. Несколько человек сидели под одиноким деревом и играли на струнных инструментах. Несколько мужчин боролись, а другие бродили от костра к костру, останавливались поесть и выпить у котлов. Какая-то кучка людей двигалась в направлении ханского шатра, следом шел еще человек с опущенной головой. Есуй потянулась за кубком, когда человек поднял голову.