Повелитель Вселенной, стр. 132

Шатер Гурбесу, как и Шикуо, стоял в кольце возле шатра Бортэ.

Гурбесу взглянула на Шикуо, которая все еще рассматривала свой рисунок.

— Кстати, я пришла сюда не для того, чтобы говорить о сражениях, — медленно произнесла Гурбесу. — Мне нужно сказать тебе кое-что еще. Поверь, пожалуйста, что я забочусь лишь о твоем благополучии.

Тонкие брови Шикуо поднялись.

— Что ты хочешь сказать мне?

— То, что я хочу сказать, — не для ушей твоих женщин, уджин. Это касается тебя и госпожи Лин.

Принцесса махнула рукой.

— От Ма-тан у меня секретов нет, а остальные не понимают по-монгольски.

— Наверно, они понимают больше, чем ты думаешь, — сказала Гурбесу. — До меня дошли слухи о вещах, которые ты могла бы хранить в секрете, иначе Бортэ-хатун вскоре прознает про них. Ее это оскорбит до глубины души, и хан наверняка накажет тебя, если узнает. Я не хочу неурядиц в его шатрах.

Шикуо и Лин обменялись взглядами.

— Мы не делали ничего такого, что оскорбляло бы хана и хатун, — заметила принцесса.

— Мы женщины целомудренные, — сказала Гурбесу. — Ты знаешь это, так как живешь среди нас уже почти три года. Я прошу вас обеих быть мудрыми и вести себя добродетельно.

Шикуо улыбалась, но ее черные глаза не выражали ничего.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, дорогая сестра.

— Я говорю о том, что творите вы с госпожой Лин, — сказала Гурбесу и покраснела. — Ты часто оставляешь ее на ночь в своем шатре, и не потому, что тебе нужна еще одна служанка. — Она перевела дух. — Вы лежите вместе… так говорят. Может быть, ты думаешь, что никто ничего не замечает, а…

Шикуо рассмеялась, откинувшись. Рядом хихикала Лин.

— Так вот в чем дело? — сказала принцесса. — Но почему это надо держать в секрете?

Гурбесу опешила.

— Если хан узнает, он убьет вас обеих.

— Не думаю. — Шикуо улыбнулась, показав белые зубки. — Хан больше всего любит смотреть, как пальчики Лин раздвигают лепестки моего лотоса или как Ма-тан слизывает росу с его складок. Тебя нетрудно поразить, госпожа. Я не заметила, чтобы монгольские женщины вели скромные разговоры в постели, и известно, что хан наслаждается сразу с несколькими женщинами.

— Я говорю не о том, что вы делали с ним вместе, а о том, что вы творили без него.

— А как это может оскорбить его? — спросила Шикуо. — От наших забав ублюдки не рождаются, и мы удовлетворяем себя, когда он не удостаивает нас своим вниманием. Это лишь обеспечивает нашу верность ему, а когда он усталый, ему доставляет удовольствие наблюдать за нашими шалостями. И все же я благодарна тебе за предупреждение. Хан лишь посмеется над твоими обвинениями, но я не хотела бы, чтобы Бортэ-хатун сердилась на меня. Эта почтенная госпожа не одобряет, как ее муж, различных способов любви, так что в будущем нам надо быть поосторожней.

Гурбесу лишилась дара речи.

— Надеюсь, госпожа, что с другими ты об этом говорить не будешь, — продолжала Шикуо. — Это только внесет раздор в семью хана. Некоторые из ханских жен порой жаждали такого развлечения. Они не помянут тебя добром за то, что ты привлекла к этому внимание хатун, и, наверно, эта великая и мудрая госпожа знает о наших делишках и просто предпочитает игнорировать их. Ты могла бы прекрасно справиться со своим одиночеством подобным же образом. Хан навещает твой шатер гораздо реже, чем мой.

Гурбесу встала с одним желанием — быть подальше от этих женщин.

— Ну, конечно же… вот причина твоего прихода к нам, — сказала Шикуо. — Не предупредить нас ты хотела, не предотвратить беду, а из зависти к нашим маленьким удовольствиям. Тебе надо, чтобы мы все сохли по нашему могучему самцу и не утешались при этом вроде тебя. Иди со своими баснями к хатун, если хочешь. Другие станут сплетничать о настоящей причине твоих обвинений.

Гурбесу сделала знак, отвращающий зло, уже спускаясь с холма. Пронзительный женский смех, донесшийся из-под балдахина, больно стегнул ее. Она не знала, что расстроило ее больше — то ли то, что женщины стремятся к таким удовольствиям, то ли то, что Тэмуджин наслаждается, наблюдая их.

Хан хотел завоевать мир. Этот мир заразит своими язвами его народ.

101

Сорхатани вынула Хулагу из люльки. Тулуй сидел возле постели с их двумя старшими сыновьями и рассказывал, что он видел в Китае.

— Их солдаты носят рубашки из шелка-сырца под доспехами, — говорил он мальчикам. — Если стрела пробивает доспехи, то в рубашке она застревает. Ее можно вытащить и продолжать сражаться.

Его старший сын Монкэ кивнул. Хубилай, которому было всего три года, играл со стрелой, которую ему дал отец.

— Но есть кое-что, еще более полезное. — Тулуй держал нитку, на конце которой раскачивался плоский кусочек железа в форме рыбы. — Это рыба, указывающая на юг. Можно опустить ее в чашку с водой, прикрыть нитку, чтоб ветер не раскачивал, и голова рыбы всегда укажет на юг. Рыба получает это свойство, если потереть ее о волшебный камень. Командир может узнать, куда идти его войску, даже в беззвездную ночь на незнакомой местности.

Сорхатани не часто слышала, чтобы Тулуй рассказывал о сокровищах, которые он видел в Китае, или о том, как их делают ремесленники. Муж говорил только о том, что касалось ведения войны. Он краснел от удовольствия, когда рассказывал о катапультах, перебрасывавших камни через стены, или о сосудах, называемых пушками, которые гремят, как гром, когда из них вылетают шары. Его отец хан ценит киданьских ученых. Тулун разыскивал тех, что знают секрет взрывающегося порошка, которым приводятся в действие пушки, или умеют строить осадные машины.

Сорхатани тихо покачивала Хулагу, который сосал грудь. Она подарила хану трех внуков и видела по умным глазам Монкэ и любопытным — Хубилая, что они взяли больше от хана, чем Тулуй.

Рабыня вновь наполнила чашу Тулуя. Она должна поговорить с ним прежде, чем выпивка затуманит его мозг. Хан редко пьет сверх меры, а Тулуй не отстает даже от своего брата Угэдэя по числу выпитых чаш. Угэдэй раскисает от выпивки, Тулуй поет и пляшет, слоняется вокруг шатра отца и все напрашивается на войну.

— Пока я поохочусь с Тогучаром, — сказал Тулуй, — вы оба можете поупражняться в стрельбе из лука со своей тетей Ходжин — она научит вас стрелять.

Ходжин не ожидала в своем шатре, когда ее муж Тогучар вернется из похода, а ездила сражаться с ним вместе. Некоторые прозвали ее Ястребом Тогучара. Она любила битвы так же, как генерал и ее брат Тулуй.

— Наши сыновья должны уметь и многое другое, — сказала Сорхатани. — Мне бы хотелось, чтобы писец Толочу научил Монкэ уйгурскому письму. Хубилай скоро подрастет и тоже сможет учиться.

Тулуй нахмурился.

— Это испортит им зрение, — сказал он.

— Я присмотрю, чтобы они не напрягали глаза.

— Я годы потратил на одоление этих значков и до сих пор не могу отличить одно слово от другого. Что это им даст хорошего?

— Им придется помогать править странами, которые ты с братьями завоевываешь для них. Такое учение может сделать из них хороших советников для того, кто унаследует трон твоего отца.

Тулуй затряс головой и сделал знак, отвращающий беду. Хоть он и видел много смертей, но подобных разговоров о Тэмуджине-эчигэ побаивался.

— Править, не воюя, они не смогут. — Тулуй обнял Монкэ мускулистой рукой. — Слушайте, сынки, и запоминайте. Любой человек, не покорившийся нам и не присягнувший хану, является нашим врагом. Я повидал множество стран, нет числа людям, живущим под небом. Как бы много стран мы ни завоевали, всегда найдется еще больше, и пока они не склонятся перед нами, мы должны считать их врагами. Так велит Яса.

— Да, папа, — сказал Монкэ.

— Страх и быстрота — такое же наше оружие, как лук и меч. Передвигайся побыстрее, и скорость придаст каждому твоему подчиненному силы за десятерых — противник не успеет остановиться и перегруппироваться, как ты ударишь ему в тыл. Страх в сердце твоего врага может выиграть для тебя битву еще до того, как ты выступишь на него.