Повелитель Вселенной, стр. 107

Он хохотнул.

— Вонючий монгол, годный лишь на то, чтобы быть рабом в найманском стане. Ты это хотела сказать?

— Не совсем. Я сказала, что монголы годятся лишь на то, чтобы доить наших коров и овец, да и то только в том случае, если они научатся мыть руки.

— Ну и попала же ты в переделку. — Он помолчал. — Я бы пощадил людей, которые сражались насмерть за своего даяна. Он умирал… им не было нужды тоже умирать.

Она приподнялась на локте и посмотрела на него.

— Они были верны, — сказала она. — Погибая, они показывали моему мужу, как жестоко он подвел их. Наверно, Бог сделал это, чтобы помучить его.

— А я собираюсь помучить тебя. Красивой Гурбесу уготована участь вонючей жены монгола.

— Неплохо, что монгольский хан взял меня себе. Он, наверно, заслуживает большего, чем просто доить наш скот. Мы даже могли бы оказать ему честь и посадить у порога со слугами. — Она сдвинула брови. — Ты победил всего лишь сына. Ты бы никогда не одолел Инанчу в его лучшие годы.

Он притянул ее к себе. Инанча, наверно, был похож на него в молодости. Ей было легче думать о хане как о преемнике Инанчи, чем как о победителе ее народа.

87

Хулан ждала у шалаша отца, поднимавшегося на холм. Длинные седые усы Дайра Усуна повисли, стариковское лицо было изможденным и смиренным. Ниже на склоне холма воины рубили деревья для засеки. Мэркиты, последовавшие за отцом, бежали в этот лес летом. Теперь становилось холодно, и лиственницы вскоре потеряют хвою. Здесь больше прятаться нельзя. Скоро здесь непременно появятся враги и легко одолеют обессилевших мэркитских воинов.

Дайр Усун посидел у костра, а потом протянул руку и коснулся руки дочери. Когда-то он так гладил руку матери. Мать Хулан скончалась этой весной, и они горевали, но при ее болезнях она не пережила бы трудного лета и осени.

— Что сказал тебе посланец? — спросила Хулан.

— Токтох Беки с сыновьями ушли на запад, чтобы соединиться с остатками найманской армии. — Дайр Усун уставился на гаснувший костер. — Они будут защищаться вместе с Гучлугом, если их станет преследовать противник.

Хулан молчала. Отец может решить, что ему надо присоединиться к ним. Тогда придется снова бежать, скитаться вдали от родины, где-то в Алтайских горах или в пустыне, что за ними.

— Найманам от них толку будет мало, — добавил отец. — Большая часть людей Токтоха Беки и его сыновей после битвы тоже оказалась в плену.

— Ты собираешься присоединиться к нему? — спросила она.

— Нет. — Он вздохнул. — Хулан, я устал сражаться. Мне уже война и Токтох поперек горла стоят. Но сдаваться монголам тоже опасно. Тэмуджин вспомнит, что я был среди тех, кто напал на его стан давным-давно и украл его жену.

— Возможно, он охотно примет у тебя присягу, — сказала она, — так как ему не пришлось бы посылать людей, чтобы сразиться с тобой.

— Этого мало, надо предложить ему что-нибудь получше. — Он щурился. — Жизнь впроголодь не повредила твоей внешности. — В устах отца это было комплиментом. Он удивлялся, что у него такая красивая дочь, поскольку они с женой родили ее уже в почтенных годах. — Говорят, Тэмуджин очень любит женскую красоту. Ты бы могла стать моим подарком ему, и, наверно, он будет тронут настолько, что пощадит мой народ.

Она впилась в землю пальцами.

— А что во мне хорошего? — прошептала она. — Наша тяжкая жизнь отразилась на мне.

— Совсем не отразилась, дитя мое. Кроме тебя, у меня почти ничего не осталось, и если мне придется просить пощады у Чингисхана, то не ехать же мне с пустыми руками.

— Ты говорил своим людям, что хочешь сдаться?

— Это они сказали мне, что не глупо было бы сделать это.

«Не делай этого, — хотелось сказать ей. — Сдайся, но не отдавай ему меня».

Любая другая девушка согласилась бы с этим и была бы благодарна, что избежала худшей участи.

Хулан ненавидела войну. Она думала о том, сколько людей погибнет. Когда ее братья предавались воспоминаниям о походах, она представляла себе вдов и сирот, которые рыдают по тем, кого они потеряли. Всю ее жизнь Дайр воевал с монголами, и это приносило ему лишь поражения и загубленные жизни. Погибли три ее брата, бессчетное число других людей, но даже это не заставило отца искать мира.

Другие посмеялись бы над ней, если бы она поделилась своими мыслями. За павших надо мстить, за старые оскорбления — наказывать. Нечего жалеть врагов, которые не щадят своих недругов.

Теперь наконец ее отец возжелал мира и хочет заплатить за это ею; так он когда-то пытался расплатиться за победу жизнями своих сыновей и других людей. Она молилась об окончании войны, не предполагая, какой ценой это может быть достигнуто.

Она прильнула к нему.

— Если мне надо ехать с тобой, — сказала она, — я поеду охотно.

Он и так мог бы заставить ее, к чему терзать его слезами и мольбой. Хулан подумала, сколько погубил монгольский хан мэркитов и других. Она, возможно, станет женщиной того, кто искусней всех в войне, которую она ненавидела больше всего.

Хулан с отцом покинули холмы, поросшие лесом, только с пятью воинами и двумя заводными лошадьми. За день они добрались до менее лесистой местности и там заночевали.

Теперь перед ними расстилалась степь с ее порыжевшей травой. Они проехали совсем немного и заметили, что трава выбита лошадиными копытами в восточном и западном направлениях. Хулан захотелось вернуться в лес и спрятаться.

Солнце было уже высоко в небе, когда в отдалении они заметили монгольский отряд. Вскоре монголы поскакали к ним, взяв пики наизготовку. Дайр Усун приказал остановиться и поднял руки.

— Мы пришли с миром, — крикнул он.

Монголы окружили их и остановились. Всего их было десять, девятеро быстро достали луки и прицелились. Командир их опустил копье и спросил Дайра Усуна:

— Кто вы и откуда приехали?

— Я Дайр Усун, вождь увас-мэркитов. Я приехал из того места, где укрывался, и хочу сдаться Чингисхану.

Карие глаза монгола широко раскрылись. У него были большие глаза, делавшие его хорошо вылепленное лицо еще более привлекательным. Это был молодой человек лет двадцати, со смуглой красноватой кожей и черными усиками.

— Приветствую тебя, Дайр Усун, — сказал он. — Наш хан обрадуется твоей сдаче.

— Мое племя очень пострадало и не хочет больше враждовать с вами. — Дайр Усун вытянул вперед руки, повернув их ладонями вверх. — Я готов присягнуть Чингисхану и передать ему в дар свою дочь, которая мне дорога. Зовут ее Хулан, и если она понравится хану, я прошу только пощадить мое племя, когда оно будет сдаваться.

Хулан поправила платок, прикрывавший нижнюю часть лица, когда молодой человек взглянул на нее. В седле он казался высоким. Его красивое лицо просияло в улыбке. Он махнул рукой, и монголы опустили луки.

— Без большой охраны вы не проедете, — сказал он, оборачиваясь к Дайру. — Многие из наших рыскают поблизости, готовые поубивать всех встречных мэркитов. Меня зовут Наяха, я сотник. Мой стан поблизости, можете остановиться там.

Дайр Усун кивнул.

— Пока наши лошади отдыхают, не могли бы вы объяснить нам, где найти хана?

Наяха нахмурился.

— Не советую вам путешествовать одним. Вам повезло, что я наткнулся на вас. Лучше оставайтесь у меня, пока я не смогу доставить вас хану в целости и сохранности.

— Благодарю вас, — сказал Дайр Усун.

Хулан украдкой взглянула на Наяху, и все поехали следом за ним. Она всегда надеялась увидеть такого мужчину среди своих поклонников. Несколько человек уже пытались купить ее у отца, все со строгими глазами и громкоголосые, с могучими телами и дублеными лицами. Ни у одного из них не было теплого открытого взгляда Наяхи, никто из них так изящно не сидел в седле.

Руки ее крепко сжимали повод. Она сказала себе, что ей повезет, если они смогут переждать в его стане некоторое время, и что ей не хочется торопиться к монгольскому хану.