Повелитель Вселенной, стр. 104

Гурбесу подняла руку, а потом бессильно опустила ее. Вой, донесшийся снаружи, заставил ее вздрогнуть. Залаяли собаки. Еще одно предзнаменование, подумала она, и у нее было такое ощущение, будто волки окружили стан.

— Я направил посланца к онгутам, — продолжал Бай Буха. — Они будут поражены замыслами монгольских шакалов, направленными против них. Они могут стать моим правым крылом и двинуться на север через Гоби, чтобы ударить по станам монголов, а мы пойдем на восток. И зажмем монголов.

— Хорошая стратегия, — проворчал Коксу Сабрак. — То есть была бы хорошая, если бы онгуты решили сражаться.

— Вы хотите выжидать, пока монголы не нападут на нас? — кричал Бай Буха. Он вскочил на ноги. Блики от огня в очаге плясали на голове Ван-хана. Казалось, что смертная маска ухмыляется. Даян кричал и показывал на голову трясущейся рукой. — Даже мертвец издевается надо мной! Смотрите, как он смеется! Я даже слышу, как он смеется!

Он схватил голову и швырнул ее на пол.

В ужасе от кощунства Гурбесу ахнула. Три генерала сделали знак, отвращающий беду. Лютни девушек молчали. Собаки лаяли все громче.

Коксу Сабрак медленно встал.

— Что ты наделал? — спросил он. — Ты привез сюда голову покойного хана, чтобы оказать ей почести, и разбил ее. Это плохое предзнаменование, Бай. Я слышу, как собаки пророчат беду. Хоть ты и наш даян, но замыслы твои всегда были уязвимыми — ты более искусен в облавной и соколиной охоте, чем в военном деле.

— Никто не смеет издеваться надо мной! — кричал Бай Буха. — Ни ты, ни этот мертвец! — Он пнул голову, Гурбесу послышалось, что хрустнули кости. — Больше никому не будет позволено говорить, что сын Инанчи — лишь тень своего отца. Вы возьмете свои слова обратно, иначе никто не покинет этот шатер живым!

— Отец! — Гучлуг вскочил и бросился к даяну. — Если ты хочешь воевать, мы пойдем на войну, но ты не можешь подстрелить дичь, если колчан твой пуст.

Бай Буха тяжело дышал.

— Небо на моей стороне, — шептал он. — Я вижу, как монголы рассеиваются под нашим натиском.

Гурбесу встала, подошла к мужу и опустилась на колени.

— Прошу даяна позволить мне говорить, — сказала она. — Начнешь сражаться, возврата не будет. Победа принесет тебе власть над монголами и кэрэитами, но поражение гибельно. Ты должен бросать своих воинов на монгольского хана, пока не победишь. Ослабишь усилия, и он лишит тебя возможности отступить — он покончит со всеми нами.

— Твоя королева права, — сказал Джамуха. — Если Тэмуджин победит тебя в поле, он не допустит, чтобы ты снова угрожал ему. Он уничтожит тебя, чего бы это ему ни стоило.

— Не говори мне о поражении, — сказал даян. — Чингисхан ныне слаб, а его враги будут сражаться на нашей стороне.

Гурбесу взглянула на разбитую голову Ван-хана и перекрестилась. Теперь ее муж не повернет обратно. Она склонила голову, прислушиваясь к вою собак.

86

Небо привело его сюда. Джамуха стоял рядом с даяном, а позади них возвышался Хангэйский массив. Найманы выдвинулись к горам Хангэй. Ниже даяна, у подножья горы, войско разбивало лагерь. Штандарты, принадлежавшие мэркитам и кэрэитам, которые все еще оказывали сопротивление монголам, а также немногим уцелевшим татарам, отмечали расположение этих воинов.

К тому времени, когда даян достиг Хангэйских гор, разведчики донесли ему, что монголы продвигаются в направлении Орхона. Бай Буха уже знал, что онгуты решили предупредить его врага, а не выступить против него. Надежда на окружение монголов дальше к востоку рухнула.

И все же даян не отчаивался. Онгуты явно надеялись, что союз с монголами поможет им управиться с их цзиньскими хозяевами, но им придется иметь дело с найманами, если даян одержит победу. Джамуха, видимо, недооценивал Бай Буху. Найманы, усиленные некоторыми из старых врагов Тэмуджина, превосходили противника числом.

Даян держал Джамуху рядом, чтобы тот мог подсказывать ему возможные действия монголов в сражении. Джамуха подозревал, что Бай Буха не доверяет ему и хочет присматривать за ним, дабы уберечь его от искушения покинуть поле боя.

Джамуха оглянулся на скалистый массив. На широком уступе над скалами был поставлен балдахин, туда явилась Гурбесу с несколькими наложницами даяна, чтобы наблюдать сражение. Он невольно восхищался королевой. Ни одна из его бесполезных жен не проявила бы такого мужества. Их легко было бросить, когда он бежал, чтобы пристроиться к найманскому двору.

Он снова посмотрел вниз. Над желтой степью возвышались барханы, весной там травы прибавилось мало, а жидкий кустарник был весь скручен и гнулся к осыпавшемуся песку.

Прежде перед началом битвы он всегда чувствовал себя бодро, и ни одно передвижение, звук, запах не ускользали от него. Теперь же ощущения его были притуплены, он не предчувствовал ни победы, ни поражения. Когда-то он предвкушал битву, теперь же он не мог дождаться ее конца. Даже ненависть его стала гаснущим Костром, который вспыхивал лишь время от времени. Словно невидимая рука поддерживала его теперь, подталкивая в ту или иную сторону по своему разумению, а он был не в силах сопротивляться ей.

На высокий холм к даяну въехал воин с докладом, что найманские разведчики повстречали авангард противника. Захвачена была монгольская лошадь, худая до того, что ребра были видны. Даян обрадовался: его откормленные кони легко справятся с подобными смехотворными скакунами.

Через две ночи приехал еще один всадник с известиями о монголах, которые стали лагерем в степи у горы Наху. Равнина там усеялась кострами, многочисленными, как звезды.

Отпустив воина, даян впал в уныние.

— Это хитрость, — сказал ему Джамуха. — Тэмуджин хочет убедить тебя, что его люди превосходят числом наших, и заставить отступить.

— Отступление даст превосходство мне, а не ему. — Даян взглянул на человека, сидевшего возле костра. — Если мы отступим, лошади монголов еще больше отощают при преследовании, а потом мы нападем. Если все их животные так тощи, как лошадь, что нам попалась, то они и болота не перейдут.

— Ты пришел сюда, чтобы сражаться, — сказал Хори Субечи, — а говоришь теперь об отступлении.

— Помолчи, — сказал даян и махнул рукой человеку, сидевшему у костра. — Здесь буду приказывать я. Скачи вниз к моему сыну и скажи, чтоб отступал.

— Ему это не понравится, — проворчал Хори Субечи.

— Он сделает так, как я говорю.

Человек уехал, чтобы передать приказание Гучлугу. Остальные вытянулись и положили головы на седла, собираясь отдохнуть. Даян остался сидеть у огня один.

В голове у Джамухи немного прояснилось. Даян оказался мудрее, чем он ожидал, но, видимо, проявил даян эту мудрость слишком поздно. Его генералы увидят в стратегическом отступлении лишь признак трусости Бай Бухи. Он толкнул их на эту войну, и они были полны решимости поставить на своем. Если они не поспешат отступить, позже им это не удастся сделать. Монголы потеснят их в горные проходы или загонят на крутые склоны. Найманским генералам придется в таком случае обороняться, чтобы сохранить шансы на победу.

Джамуха дремал, когда всадник вернулся. И вернулся не один, с ним был Гучлуг. Сын даяна остановился у костра и плюнул в пламя.

— Мой отец рассуждает, как женщина, — сказал Гучлуг. Отдыхавшие воины вскочили в тревоге, а потом сели. — Когда мои люди услышали, что ты приказал отступить, мне стало стыдно, что жизнь мне дало твое семя. Мне следовало бы знать, что ты лишен боевого духа.

— Ты дурак! — заорал Бай Буха. — Легко тебе куражиться сейчас. Посмотрим, каким ты будешь храбрецом, когда посмотришь смерти в лицо, когда противник навалится всем войском.

— Мой отец боится.

— Я говорю тебе, мы победим, если…

— В своем шатре Бай Буха храбрец из храбрецов. — Хори Субечи встал. — Теперь, когда битва вот-вот начнется, он, словно кролик, пускается наутек. Инанча никогда не показывал врагам крупы наших лошадей.