Мы выбираем звезды, стр. 96

Как немногочисленны миры, про которые можно сказать то же самое! В незапамятные времена, до того, как ее уничтожил космический холод, жизнь существовала на Марсе. На Деметре она возникла значительно позже – когда альфа стала горячее и растопила ледники планеты, превратив их в океаны. Но и здесь она обречена на скорую – по масштабам космоса – гибель.

Альфа способна удерживать при себе планеты на расстоянии большем, чем от Земли до Солнца, где-то в два с половиной раза. Притяжение беты слабее; между звездами находится нечто вроде «запретной зоны», где искажается любая орбита, где носятся, словно обезумевшие, астероиды. В эту зону около миллиарда лет назад угодил Фаэтон, после чего его орбита с каждым оборотом становилась все менее стабильной; наконец альфа отобрала Фаэтон у беты, и тот начал вращаться вокруг более крупной звезды по непостоянной эллиптической орбите, которая раз за разом пересекалась в узловых точках с орбитой Деметры (вот почему люди назвали последнюю именно так, а ни как иначе. Правда, со временем выяснилось, что название, оказывается, куда символичнее* [В греческой мифологии Деметра – богиня плодородия и земледелия (здесь: персонификация земли); Фаэтон – сын бога солнца Гелиоса, чтобы доказать свое происхождение от последнего, взялся управлять солнечной колесницей и погиб, чуть было не погубив в огне землю.]).

Вычислить орбиту Фаэтона более чем на пять-десять тысяч лет вперед не представлялось возможным; впрочем, в том не было необходимости. Сомневаться не приходилось – через тысячелетие с небольшим Фаэтон врежется в Деметру.

– А другие планеты с кислородной атмосферой слишком далеко, – продолжала Кира. – Все переселенцы умрут во время путешествия. Да и альфа Центавра не близко, до нее пока добирались лишь роботы и модули. Допустим, мы туда прилетели. И что? Нет уж, лично я предпочитаю оставаться на Земле.

Кире казалось, она свыклась с тем, что во вселенной жизнь – штука чрезвычайно редкая, по сути дела, случайная. Сейчас девушка вдруг поняла, что по-прежнему не хочет с этим соглашаться.

– У переселенцев будет тысяча лет, – проговорила Эйко. – Если не они, то их потомки наверняка переживут нынешнее общественное устройство. Все столько раз изменится…

– Извини, – сказала Кира, – я не хотела… – Как ни странно, на лице Эйко была написана не обида, а сочувствие. – Понимаешь, я вся издергалась. Но… Неужели ты серьезно?

– Отчасти, – улыбнулась Эйко. – Так сказать, фантазирую в свое удовольствие.

– Bueno… Фантазия, конечно, замечательная. За тысячу лет колония и впрямь сумеет чего-то добиться. Но ради чего, Эйко, ради чего?

– Ради себя, – отозвалась Эйко, глядя на колышущуюся зеленую завесу. – Часто, когда я забиралась на Дерево, мне в голову приходили разные мысли насчет эволюции. Биологи утверждают, что она не имеет цели и смысла, что она слепа как крот – и прекрасна как радуга. Но вообрази, Кира: морская пена превращается в цветки вишни, в тигров, в детей, которые видят радугу и восторгаются ею…

«А потом, – мысленно прибавила Кира, – начинают убивать друг друга, создавать правительства и промышленность… К черту!»

– Мне, конечно, доводилось слышать о планах покорения космоса. Но, насколько я помню, все они оказывались на практике невыполнимыми.

– Рыба, которая первой выбралась на сушу, тоже наверняка поначалу сомневалась. Пожалуйста, разреши мне закончить.

– Извини.

– Я подумала… – Эйко притянула поближе веточку Дерева, прижалась щекой к иглам. – Откуда взялось Дерево? Жизнь, эволюция… Зародышевая плазма, сырье эволюции, не обладает свободой воли. Жизнь создала не только людей, но и траву, деревья, птиц. Каким образом? Не потому ли, что в нас заключены унаследованные от поколений предков устремления, которые необходимо осуществить? Мне кажется, жизненная сила в основе своей вовсе не прогрессивна; наоборот – консервативна. Она действует так, как заведено от века.

– Мы вышли в космос, чтобы сохранить жизнь на Земле, – прошептала Кира, чувствуя, что здравый смысл потихоньку отступает перед напором Эйко. – А Земля тем временем продолжала развиваться. Возрожденцы, как и все прочие фанатики, не в счет… Помнишь, американские отцы-пилигримы упорно именовали себя англичанами…

– Люди – примитивные животные, неприспособленные к жизни, – заявила Эйко. – У нас сохранилось многое из того, что другие давно утратили за ненадобностью.

– Нам тоже есть чем похвастаться, – возразила Кира. – Мы ходим на двух ногах, у нас развитые кисти рук и большой мозг.

– То, о чем я говорю, верно и для общества, – продолжала Эйко. – Чтобы сохранить то, что имеется в наличии, общество вынуждено эволюционировать, то бишь меняться. А направление подобной эволюции задается стремлением выжить.

– По-твоему, альфа Центавра…

– Может быть, – откликнулась Эйко, разведя руками. – Я же сказала, идея сумасбродная, но вряд ли бредовая.

– Если бы ты на деле верила, что это возможно, то не стала бы ничего мне рассказывать, – проговорила Кира. Мгновение спустя она добавила: – Я пойду к Гатри и перескажу ему наш разговор. Вреда от того не будет, как, впрочем, и пользы. Хотя – кто знает? – спросила девушка у ветра.

Бледный полумесяц Земли затерялся в сиянии Солнца вместе с большинством звезд. На поверхности Луны залегли черные тени. Материал, из которого был изготовлен прозрачный сводчатый потолок кабинета, потемнел, защищая комнату от испепеляющих лучей. В кабинете, где сейчас царили сумерки, похожие на воспоминание о сне, находились трое: человек, робот и компьютерная программа в металлическом ящике.

– Получится у нас, Пьер? – справился Гатри, фокусируя линзы на собеседнике. – Сможем ли мы поднапрячься?

– Отвечать сразу? – поинтересовался Олар, наморщив лоб.

– Разумеется, нет. Тебе потребуются расчеты, компьютерные модели, результаты экспериментов и прочая дребедень. Но ты можешь высказать свое отношение. Как по-твоему, в принципе эта идея проходит?

– Ее рассматривали и раньше.

– Верно. И бросали на полпути, пугаясь предстоящих затрат. Но забудь про мировую экономику, Пьер, и скажи мне только одно: сможем ли мы добиться своего за счет собственных ресурсов компании?

– Похоже, кто-то из нас спятил, – произнес Олар, пожал плечами и повернулся к роботу. – Быть может, вы его убедите? По-моему, он явно перетрудился.

Робот откликнулся не сразу. Внутри металлического корпуса находилась копия, изготовленная по заказу Сайре и недавно доставленная с Земли на Луну. Гатри номер один до сих пор не потрудился передать очередному двойнику ту информацию о последних событиях, которой располагал, поэтому воспоминания двойника обрывались на альфе Центавра (он словно только что вернулся оттуда).

– Деметра? – спросил наконец робот. – Не знаю… Мне хотелось бы снова увидеть ее, если, конечно, это возможно. Мы тебя слушаем, Пьер.

– Ничего подобного! – вскинулся Олар. – Лучше признайтесь, что неудачно пошутили. Надо же додуматься – основать колонию на бесполезной, обреченной планете!

– Послушай, – произнес Гатри, – я всего лишь предложил обсудить идею. Вполне возможно, она гроша выеденного не стоит, однако… – Знакомые выражения, подумал Олар; человек остается человеком, даже если он – компьютер. – А пригласил тебя сюда потому, что не хотел общаться по видеофону. Нам следует быть готовыми к любому повороту событий.

– То есть?

– Тебе прекрасно известно, что я имею в виду. «Файербол» и Луна против Земли и Всемирной Федерации. Впрочем, ты, может быть, не представляешь, насколько далеко зашло дело. В конце концов, тебя долго держали под стражей, а потом ты получил заслуженный отпуск… – Линзы повернулись к роботу. – А ты, Младший, и вовсе ничего не понимаешь. Надеюсь, для вас обоих кое-что прояснится, если я покажу вам запись моего последнего разговора с Лал Ситабхай Мукерджи, который состоялся вскоре после того, как Кира Дэвис – я о ней упоминал – пришла ко мне с этим предложением. Естественно, мы приняли все меры предосторожности, чтобы нас не подслушали.